Валя с трудом дочитала показания. «Значит, правда, они предполагают, что Ребров увез царя, — подумала она, — теперь не выпутаться». И вдруг полное безразличие охватило ее. Она равнодушно закрыла папку и положила ее на стол.

Следователь внимательно наблюдал за Шатровой, и, как только она кончила читать, он быстро сказал:

— Говорите, где Ребров?

— Я не желаю отвечать на вопросы, — поднялась с кресла Валя.

— Вы получите свободу, если скажете, где Ребров, — пообещал следователь.

— Что? Ха-ха-ха, — засмеялась Шатрова.

Следователь вскочил на ноги.

— Молчать! — крикнул он, потом вдруг, очевидно, сдерживая себя, замялся и тихо сказал: — Идите.

— «Сука», — пробормотал он себе под нос, когда Шатрова вышла.

В июле белые уходили с Урала навсегда. За сутки до падения Екатеринбурга к тюрьме подошел большой отряд Народной армии. Застучали тюремные калитки. Надзиратели забегали по гулким коридорам.

Они подбегали к камерам и выкликали по спискам арестантов.

— Касаткин!

— Я, — отвечали из камеры.

— Васев!

— Я!

— Шатрова! — крикнул старший надзиратель в женском отделении.

— Я!

— С вещами! — предупреждали надзиратели.

Скоро на тюремном дворе мокло под дождем несколько сот арестантов, навьюченных узелками, корзинками, постелями. В тюрьме остались только уголовные и те, кто сегодня доживал последнюю ночь.

— Ста-а-новись! — протяжно крикнул начальник конвоя.

Арестанты задвигались быстрее, выстраиваясь в ряды. Черные ворота тюрьмы распахнулись, и колонна тронулась в неизвестный далекий путь.

На Сибирском тракте за городом Валя поняла, что минуты Екатеринбурга сочтены: сплошная лавина конных и пеших беглецов двигалась по тракту.

Чем дальше от города, тем уже становится Сибирский тракт: его давят с обеих сторон надвинувшиеся высокой стеной леса. Валя смотрит вперед: там далеко вниз убегает дорога, потом поднимается и, кажется, висит в воздухе.

Колонну арестантов со всех сторон сжимают люди. Им не до арестованных. Конвой с трудом соблюдает порядок. Небольшой мостик лежит внизу. Валя видит, как на нем сбились в кучу повозки, люди. Арестанты медленно двигаются к мосту.

— Посторонись! — кричит начальник конвоя.

Солдаты прикладами отпихивают наседающих со всех сторон людей. Люди приостанавливаются, но испуганные лошади врезаются в колонну и разрезают ее надвое.

— Куда! Куда! Заворачивай! — слышатся крики.

Конвоиры бросились к лошадям.

Валя оглянулась: сбоку от нее в три ряда стоят и ждут прохода колонны — телеги, повозки, нагруженные всяким скарбом.

«Уйду», — подумала Валя и вдруг, наклонившись, исчезла под брюхом рядом стоявшей лошади. Потом нырнула под другую, третью и очутилась в глубокой канаве, заросшей травой. Она села на траву и начала перешнуровывать ботинок.

Колонна двинулась вперед после минутной задержки. Арестанты молча пошли дальше, как будто не заметив исчезновения Шатровой.

Валя поднялась и пошла в лес.

1928—1930 гг.

Ленинград.