Никто не пошевельнулся. Всех парализовал ужас. Только хозяин бара, словно в истерическом припадке, стал кричать как одержимый. Киллер, схватив его за отворот пиджака, прошипел ему в лицо:

– Молчать, молчать!

Прежде чем опустить пистолет в пластиковый пакет, он снова прицелился в голову полицейского, и вновь прогремел выстрел.

Не спеша вышел из бара, свернул за угол и исчез. Как раз в тот момент, когда с противоположной стороны подходил Каттани. Комиссар уже слышал взволнованные крики посетителей бара. Они не в силах были без ужаса глядеть на мертвое тело у своих ног.

– Все это выдумки, – монотонно твердил молодой парень. Он сидел, весь скорчившись. Левая сторона лица у него то и дело подергивалась от нервной усмешки.

Каттани обвел взглядом тесную голую тюремную камеру.

– Послушай, – сказал он вполголоса увещевающим тоном, – тебя сейчас никто не слышит. Не бойся и повтори все, что ты сказал Де Марии.

– Вы что, не понимаете, что я вам говорю? Все, что он вам наболтал, – выдумки. Я ему ровно ничего не сообщал, – упрямо твердил заключенный.

– Зачем же ты просил, чтобы пришел Де Мария? О чем хотел с ним поговорить?

– Семейные дела, – пожал плечами заключенный. – Моя сестра Анна осталась одна, мы с ней сироты. И кроме меня, хоть я и попал за решетку, кто же о ней позаботится? А так как Де Мария увивался за ней, я хотел разобраться в его намерениях. Комиссар начал терять терпение.

– Этого парня убили за то, что ты ему нечто сообщил. Что-то такое, о чем ему нельзя было знать. Если ты мужчина, то должен сказать мне, в чем тут дело.

– Я, господин комиссар? – прохныкал арестованный. – Да я ведь ничего не знаю. Я хотел его спросить, собирается ли он жениться на моей сестре. Клянусь вам.

Каттани пристально на него посмотрел.

– Ну что же. Ты сделал свой выбор, – сказал он. Юноша молчал. – Но если передумаешь, дай мне знать через Анну.

Анна Карузо прибиралась в кухне, когда в дверь позвонил комиссар. Увидев его, она не выказала удивления. Молча отодвинулась, пропуская его в комнату. В черном траурном платье она выглядела старше своих двадцати лет.

– Я пришел просить о помощи, – сказал Каттани. – Мне необходимо знать, не сообщил ли вам жених какие-нибудь тайные сведения, которые узнал из разговора с вашим братом.

Девушка даже не подняла глаз.

– Мне не хочется мучить вас, – продолжал Каттани, – но я тоже был привязан к Де Марии. Если у вас есть хоть какие-то данные, они могли бы быть очень полезны.

– Я ничего не знаю, – резко ответила девушка.

– Вы должны хотя бы знать, зачем вашему брату понадобилось видеть Де Марию.

– Семейные дела, – пробормотала Анна. – Брат хотел узнать, когда он собирается на мне жениться.

– Вижу, вы тоже поете эту песенку, – взорвался комиссар. – Известно ли вам, что я могу привлечь Вас к ответственности за сокрытие улик?

Наконец Анна подняла голову. Взгляд ее был полон горя и отчаяния.

– Вы думаете, это будет иметь для меня какое-нибудь значение?

Сильный и резкий африканский ветер гнал по небу гигантские дождевые тучи. Они были желтые от песка пустынь, и все вокруг казалось нереального желтовато-серого цвета. Песчаные дожди не редкость на Сицилии – они оставляют свой след на автомобилях, покрывая их тонким слоем песчинок, и на людях, изнемогающих от жаркого дыхания Африки.

Каттани ехал на работу в самом мрачном настроении. Этот странный свет на улице еще больше усиливал его раздражение. Его стратегия, как видно, зашла в тупик. Каждый шаг ведет к неудаче. Где выход? Что теперь, черт возьми, ему делать дальше?

Он поставил машину на стоянке. полицейского управления, взял пистолет, который, когда был за рулем, всегда держал в углублении под приборной доской, и направился к своему кабинету. Следом за ним с похоронным выражением на лице шел его заместитель Альтеро.

– К сожалению, ничего нового. Известно только, что убийца Де Марии был очень молод.

Они вместе вошли в лифт.

– Мы ведем проверки во всех направлениях, – выказывая служебное рвение, добавил Альтеро, словно желая оправдаться в том, что расследование брело наугад в абсолютной тьме.

Они подошли к кабинету Каттани. Комиссар резко обернулся и взглянул на Альтеро так, словно хотел испепелить его взглядом.

– Скажите положа руку на сердце, вы ничего от меня не скрываете?

– Не знаю, почему вы меня об этом спрашиваете. – Альтеро весь напрягся, и лицо у него потемнело.

– Например, в ту ночь, когда убили Маринео, вам позвонила по телефону какая-то женщина.

– Женщина? Не припомню. Может, моя жена.

– И вы куда-то бросились сломя голову из-за звонка жены?

– Послушайте, дорогой Каттани, – с некоторой досадой произнес Альтеро, – вы пренебрежительно относитесь ко мне с первого же дня, как тут появились. И мне непонятно почему. Если к тому же вы мне теперь не доверяете, то отстраните меня от расследования. Поступайте, как хотите, но я не желаю, чтобы на меня смотрели как на врага.

– Идите, идите работайте, – выговорил, показывая, что разговор окончен, Каттани, – но не надейтесь на мое слепое доверие. Теперь я никому не доверяю, даже себе.

Паола весело бросилась ему навстречу и повисла у него на шее.

– Здравствуй, папа, иди посмотри, что нарисовала мама. Так здорово! – И потащила его за руку на террасу. – Гляди.

На мольберте стояло полотно. Какое-то абстрактное изображение, написанное нестерпимо яркими, резко контрастирующими красками. На террасу вышла и синьора Каттани.

– А, ты вновь взялась за живопись, – прокомментировал со скучающим видом комиссар. – Ты же несколько лет не держала в руках кисти. Ну что ж, по-моему, хорошо.

– Папа, разве тебе не нравится картина? – не отставала девочка.

– Конечно, нравится, очень красиво, – ответил он без всякого энтузиазма.

Жена внимательно следила за реакцией Коррадо – она глядела на него изучающим взглядом, как исследователь смотрит в микроскоп.

У Каттани была тяжелая голова, он чувствовал себя разбитым, больше всего ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Он мучительно пытался подобрать какие-то подходящие слова.

– Я решила устроить выставку, – объявила жена, продолжая следить за каждым его жестом. – Я рассчитала, что если поднажму, то через пару месяцев у меня будет достаточно картин для выставки.

– Такая спешка? А выставочный зал?

– Ну, это не проблема, – ответила она уверенным тоном, – все организует Нанни Сантамария в одной из картинных галерей в центре города.

Каттани почувствовал, как кровь ему ударила в голову.

– А кроме того, он сделает тебе рекламу по своей задрипанной телепрограмме, и все толпой кинутся покупать твои картины, потому что ты – жена комиссара полиции.

– А может, потому, что они нравятся людям, – обиженно возразила Эльзе. Ее вдруг охватила ярость. Не в силах сдержаться, она сорвала картину с мольберта к несколько раз ударила о стену, пока та не превратилась в клочья.

– Да что с тобой? – удивился Коррадо. – Она мне понравилась.

– Видела я, как она тебе понравилась! Ты жестокий, бессердечный человек!

– Ну что тебе от меня надо? – Каттани говорил спокойно и сурово. – Разве ты не видишь, каково мне приходится? У меня убивают людей, а я не знаю, где искать виновных. Ты же выходишь из себя, если я не восхищаюсь твоими шедеврами и не сравниваю их с полотнами Пикассо.

Эльзе, казалось, проняли его слова.

– Ох, прости меня, дорогой. – Она обняла его. – Может, я просто дура, но мне так нужна твоя ласка и внимание. – Коррадо молча погладил ее по голове. – Когда ты со мной вот так ласков, я чувствую себя счастливой.

Кто-то позвонил в дверь.

– Извините, господин комиссар, что беспокою вас дома, но мне было необходимо вас срочно увидеть.

Это был священник Манфреди Сантамария – брат журналиста. Дон Манфреди приобрел в округе известность благодаря своему человеколюбию, воплотившемуся в некоторые конкретные дела, и непримиримости, с которой обрушивался в проповедях на мафию – этот «позор Сицилии». По его инициативе возник Центр по лечению молодежи – жертв наркомании,