— Логово банды мы нашли.

— Где? — наклонился он над картой.

Я долго не мог разобраться в обозначениях на карте, но с помощью Литвинцева все-таки нашел речку Ундургу и Елкинду. Чуть выше устья Елкинды, во входе в узкую падь Бриллиантовая, я поставил точку.

— Вот здесь они отсиживаются.

— Та-ак, — задумчиво протянул Литвинцев. — Значит, вот где они устроились. Хорошо. Подходы как?

— Подойти можно только от Ундурги и еще от Филаткина озера — там закраек пологий и лесистый.

— Так... Охрана как?

— Есть пикет под Береей и вот здесь, — показал я на устье Елкинды.

— Количество людей в пикетах?

— У Береи — два, у Елкинды один человек.

— И только?

— Да, — вспомнил я, — «воронье гнездо» у них есть, у самого логова.

— Сколько всего бандитов?

— Человек двадцать — двадцать пять.

— Вооружены как?

— Трехлинейки, наганы, ножи.

Литвинцев оторвался от карты, выпрямился, задумчиво постучал карандашом по столу.

— Пикеты придется снимать с особой осторожностью, а потом уж действовать. Желательно брать живыми.

Принесли чай. Литвинцев присел к столу, отхлебнул чаю, но пить больше не стал, отодвинул кружку в сторону, достал кисет, сказал:

— Отряд надо провести к месту как можно быстрее, чтобы кто-нибудь из сообщников бандитов не опередил нас.

— Села будем обходить? — спросил Огородников.

— Не знаю, подумать надо. Как вы думаете, товарищ Куратов?

— Думаю, что обходить села не надо, так как потеряем много времени, ибо по тайге сейчас передвигаться трудно — топь и болота кругом. А в селах надо оставлять наши пикеты.

— Здесь вот, у Бамовской елани, — снова нагнулся над картой Литвинцев, — нам надо будет разделиться на два отряда, чтобы одному подойти к логову со стороны Ундурги, другому — со стороны Филаткина озера. Согласны?

Мы кивнули.

— Действовать будем по возможности тихо и спокойно, без лишнего шума, — заключил командир.

Дождавшись темноты, отряд двинулся в путь. Было решено, что я, Огородников и еще трое бойцов выедем несколько раньше, чтобы снять бандитский пикет в Берее. Ни Озерную, ни другие села мы не стали объезжать стороной, считая, что выставленных нами пикетов достаточно, чтобы не выпустить кого-либо из бандитских сообщников. Одновременно мы надеялись, что наш отряд пополнится активистами. И не ошиблись: в Озерной к нам присоединились несколько человек, вооруженных берданками. Это были надежные люди, в основном из «черного списка» банды, возглавляемые учителем Войцеховичем. У Береи мои спутники приотстали, я же смело двинулся вперед. И не знал я, что Витюля приготовил мне ловушку, не мог я догадаться, что на обратном пути должен быть другой пароль.

Расчет Витюли был прост: возвращаясь обратно, я не смогу назвать нужный пароль и буду уничтожен бандитским пикетом, так как им был дан приказ никого не задерживать и не доставлять в лагерь, а подозрительных расстреливать на месте.

В деревне залаяли собаки, выдавая мое появление. А за деревней, из кустов выплыли два всадника. По силуэтам я определил, что это уже не те бандиты, что встречали меня вчера, и незнакомый голос спросил:

— Кто едет?

— Свои, оттуда, бурлит Ундурга, — поспешил ответить я.

Ответа не последовало. Всадники сблизились, о чем-то тихо заговорили.

Собаки в деревне вновь надрывно залаяли: это появился Огородников с бойцами. Бандиты разъехались по сторонам, я заметил, что они вскинули винтовки. И не успел я сообразить, в чем дело, — прогремели сразу два выстрела...

Первое, что я почувствовал, — это резкую боль в левой ноге, чуть ниже колена, и ожог правой щеки. Моя кобыла издала звук, напоминающий глубокий вздох, и я мягко свалился на землю. Спрятавшись за ее вздрагивающей тушей, я выхватил «кольт» и несколько раз выстрелил в одного из бандитов, что был от меня справа.

Раздался дикий вопль, и бандит мешком свалился с коня. Второй, что был слева, заметался на месте, выстрелил в мою сторону и повернул прочь от деревни. А из деревни стремительно выскочили мои товарищи. Бандит снова промахнулся, пуля шлепнулась в грудь кобылы и прикончила ее. Я вскочил, чтобы бежать навстречу своим, но от резкой боли в ноге тут же упал. Через несколько минут в районе Кислого ключа послышались крики и стрельба: Огородников, по всей видимости, завел бандита в болотину, так как до меня доносились какие-то хлюпающие звуки. А вскоре все стихло. Я поднялся и поскакал на одной ноге к дороге. Попробовал встать на больную ногу, но боль не дала этого сделать — значит, ранило серьезно.

Бандит, в которого я стрелял, лежал на обочине дороги, широко раскинув руки, и не подавал признаков жизни, а его лошадь, пофыркивая, спокойно паслась в стороне.

Вскоре подскакал разгоряченный Огородников.

— Щелкнули, как чирка в болоте. Гад, еще сопротивлялся! — выпалил он.

— Все целы? — спросил я.

— Мы-то целы, а ты вот, вижу, подстрелен.

Он соскочил с коня, велел сесть мне на землю.

— Куда угодило?

— Ниже колена, — указал я на левую ногу.

Он взялся за сапог, уперся в мою здоровую ногу.

— Зажмурь крепче глаза, а то из них сейчас брызнут фонтаны. — И сдернул сапог.

Из глаз моих брызнули не фонтаны, а оранжевые искры, я еле сдержался, чтобы не крикнуть. Огородников осмотрел рану, освещая спичкой, затем достал из вещмешка чистую тряпку и перебинтовал.

— Икру пробило, — пояснил он. — Рана пустячная, но йодику бы надо.

— Ладно уж, — обрадовался я, — как-нибудь до Такши дотянем, а там найдем все, что полагается. Щеку бы еще замотать, а то саднит.

Он посветил спичкой.

— Да-а, подпакостили тебе обличье, но ничего, не расстраивайся, меньше говори и не улыбайся, без замотки затянет.

Мне поймали лошадь убитого бандита. Конь оказался справный, упитанный, резвый. Верстах в трех от Такши отряд свернул вправо, на Бамовскую елань. Мы же с Огородниковым поехали в село, чтобы встретиться там с Тасей, уточнить обстановку и уже к рассвету быть у логова. Огородников вернется к отряду, где возьмет под командование часть людей и двинется к бандитам со стороны устья Елкинды.

Но в Такше меня ждало разочарование: Тася дома не была уже целые сутки.

— Ушла на Ундургу собирать свои каменья и все-то нету, — виновато пояснил дед Мироныч. — Евлампий вон ездил, шукал ее, но без толку.

Дед Евлампий, сидевший в углу на лавке, зачмокал губами, горестно сказал:

— Не попала ли в лапы к бандюгам? Не браво тогда получится, японский бог.

— Ты что, деда, говоришь?! — вдруг обозлился я. — Рано еще панихиду по ней справлять!

— Так-то оно, поди, верно, но...

— Ладно тебе, Евлампий, чепуху молоть, — перебил его Мироныч, — брось причитать, не береди парню душу!

Дед Евлампий почмокал губами, намереваясь что-то сказать, но, видно, передумал, махнул рукой и полез за кисетом.

— А тебя кто разукрасил? — спросил дед Мироныч, оглядывая меня.

— Кому тут больше разукрашивать... — ответил за меня Огородников.

Старик пытливо посмотрел на нас и спросил:

— Когда же вы их кончите?

— Сегодня, — уверенно ответил Огородников.

— Дай бог, дай бог, — покачал седой головой дед.

НА УЛИЦЕ брезжил рассвет, когда Огородников умчался к отряду. Мне нельзя было с ним ехать: разболелась нога и воспалилась рана на лице. Надо было обработать ее и перебинтовать. Я спросил у деда бинт и йод.

— Нету, паря, ничего ентого, — сказал он. — А есть у меня такая штука, способная заращивать кости. — Он поднялся и, шаркая ногами, ушел в свою комнату.

Дед Евлампий сидел у печки на корточках и, уставившись в одну точку, молча курил трубку, пуская дым в открытую дверцу. Видать, обиделся старик, раз молчит. Но и мне было не до разговоров: я был сильно расстроен из-за отсутствия Таси, да еще эта боль в ноге. Вскоре Мироныч вернулся с жестяной баночкой, обмотанной тряпкой. Он размотал мою рану, оторвал две небольшие тряпочки и густо намазал каким-то смолянистым, пахучим веществом.