– Мои улики!.. – когда дошли до рваных пакетов, запричитал работник надзора и подгляда. – Кто осмелился их порвать и все высыпать? – подозрительно оглядел торчащие из-под елки ноги.

Довольная кукушка, квакнув, взлетела на толстый сук.

– У-у-у, Джек-Потрошитель, – обозвал следак пернатую нарушительницу закона.

Та захлебнулась от комплимента.

«Только не Джек, а Джессика».

Сложив улики в новые пакеты, ползком, зажимая носы, двинулись к ногам в рваных носках.

Всем казалось, что головы кружатся, как лопасти вентилятора.

Следователь вспомнил детство, как он ходил в детсадик и как-то, вставая с горшка, опрокинул его.

Барабасу мерещился ротный нужник.

– Сто нарядов вне очереди!.. – шептал он, продвигаясь все ближе к цели.

«Я же десантник! – внушал себе Мишаня Бурундуков. – А русский десантник замочит врага даже в сортире…» – добрался до синих ног, на последнем издыхании сдернул носки и, отрезав небольшой кусок следаку для улики, бросил их в выкопанную прапорщиком-младшим лейтенантом, неглубокую ямку.

Сразу стало комфортно и сухо…

Легкий, ненавязчивый запашок веял от недельного трупа… Все блаженно дышали свежим воздухом и жизнь казалась прекрасной и бесконечной.

– Явное самоубийство, – сделал вывод следователь, разглядывая безголовый труп.

– Это как пить дать! – подтвердил Барабас.

Лишь один Мишаня засомневался:

– А как же голова от него за километр оказалась?..

– Закатилась! – был ответ прокурорского работника. – Кстати. Где она сейчас?

– У меня в сторожке под лавкой лежит… И записка еще…

– Дайте-ка сюда предсмертную ксиву, – протянул руку следователь и глубокомысленно прочел: «Козел! Фиг найдешь свою гармонь». – Все ясно, – спрятал записку в карман. – Взяв гармонь, он пошел в Гадюкино на свадьбу, вспомнил, что забыл побриться, решил сделать это в пути и случайно…

– … Отрезал себе голову, – хлопнув в ладоши, закончил версию Барабас. – Все сходится.

– Точно! – поддержал их Мишаня. – Когда дошел до этого места, вспомнил, что идет без головы, и упал под елку…

– Издеваешься?! – строго глянул на него следователь. – Как же он вспомнил, если на нем головы с мозгами не было?

– Мозги и голова – это разные вещи, порой даже несовместимые… – стал философствовать Мишаня. – Вот, к примеру, товарищ Барабас…

Но, узрев огромный кулачище, решил еще поработать над версией.

– О-о-о! Смотрите-ка. Лошадиные следы, – упал на колени следователь и стал фотографировать след. – Ясно подковы отпечатались.

– Только лошадь почему-то ходила на двух ногах… – отметил следопыт Мишаня – кое-чему он успел поднатаскаться в лесу.

– А цирк в Шалопутовку на гастроли не приезжал? – полюбопытствовал следователь.

– А может, он грыбами отравился? – с надеждой произнес Барабас.

– Или несчастный случай… – поддержал прапора-лейтенанта Мишаня. – Резал хлеб, рука сорвалась… и…

– Или болезнь какая?.. – нудил Барабас. – Отрезная малярия, там…

– А может, инсценировка убийства?.. – вел свою линию егерь.

– Сейчас пойдем к тебе в сторожку, исследуем голову и сделаем вывод, – принял решение следак. – А ты, Барабас, освободи подозреваемого, и вместе с ним тащите останки к уазику.

– Не-е, товарищ следователь, так не пойдет, – стал пререкаться прапорщик-лейтенант, усвоивший для себя: “Там, где начинается авиация, кончается дисциплина, а где появляется милиция, происходит бардак”. – Ща Евсея освобожу и пошлю его за шофером, а сам – с вами. Ибо моим начальством велено: от вас ни на шаг.

Подняв ветки, глянули на покойника.

Одной рукой Митяй сжимал пустой стакан, а другую держал в форме кукиша.

«Это, видать, по поводу одолженной десятки», –взгрустнул Мишаня.

В сторожке у егеря опять фотографировались с головой, потом вышли на улицу, так как откуда-то с потолка упал без сознания дятел и напугал следака. Там, на фоне головы, запечатлел себя прокурорский чин. Следом, положив на макушку кулак, – бывший прапор, потом, делая вид, что дает щелбан, – Мишаня.

« Это тебе за кукиш», – хмыкнул он.

– Ну что ж, неплохо, – похвалил следственные действия ретивый криминалист, – но есть и другие дела, – закончил писать протокол.

По тропинке вдоль берега честная компания направилась к мосту. Первым шел егерь, следом лейтенантский прапорщик нес кулечки и пакеты с уликами, а в рюкзаке за плечами – голову. Замыкал шествие довольный следак, яростно сбивавший прутиком головки одуванчиков, и попутно грезивший о допросах под пыткой.

Перейдя мостик, следак задумался и, чуток покумекав, решил наведаться к местному батюшке, у которого погруженный в УАЗ жмурик слямзил гармонь, а Барабасу велел добывать улики, то есть собрать окурки у всех присутствовавших на поляне.

– Да вложи каждый в бумажку с фамилией и в целлофановый пакетик, – поучал лейтенантского прапорщика, – а гражданин Бурундуков покажет, где подозреваемые проживают… и пусть тоже курякнет… так, для порядку, – распорядился он, выходя у дома священника. – Кинолог со мной. Может, след какой возьмем.

На стук в калитку никто не открывал.

– Иди первый, – велел кинологу следователь.

Радостная овчарка потащила хозяина к дому, из-за угла которого, покачиваясь, появился священник в черной рясе, с громадным крестом в одной руке и литровой бутылкой – в другой. Он горестно чего-то бормотал, не обращая внимания на окружающих. А зря!

Со сладострастным видом собака вцепилась в край его одежды, но тут же, услышав от батюшки: «Изыди, сатана!», ощутила мощный удар крестом по затылку и брякнулась на спину. Пытавшийся вступиться за животное кинолог, под бормотанье: «Прости, Осподи, чадо свое» – был бит бутылкой. Затем батюшка, не забыв сказать: «Ах, грехи наши тяжкие…», набрал во вместительный рот пол-литра “святой воды” и, тряся щеками, с огромным напором выдул оную на прокурорского работника. – Да расточатся врази его, – уже миролюбиво сообщил оппонентам, наблюдая, как тощий мужичонка ищет на земле свои очки. – По какому поводу, дети мои, посетили вы сей гостеприимный кров? – задал гостям вопрос, случайно наступая ногой пятидесятого размера на очки, жалобно хрустнувшие под богатырской ступней.

– Ай! – тоненько взвизгнул следователь, поднимая искореженные окуляры.

– Да прозрею-у-у-т незрячие, да услыша-ат глухие, – пророкотал батюшка, направляясь в дом.

– Мы по поводу вашей гармони, – щенком заюлил у его ног следователь.

– Гар-р-рмони? – пророкотал, сграбастав его, святой отец и приподнял несчастного над землей.

– В некотором роде да, – пролепетал, смирно свисая, прокурорский работник.

Овчарка закрыла лапой глаза, чтоб не видеть такого позора, но в бой вступать не спешила.

– Гармони-и-и… – горестно покачал кудлатой головой священник, зашвырнув следователя на грядку с огурцами и отряхивая ладони. – Нету больше гармони, царствие ей небесное, – протопал он по крыльцу и захлопнул за собой дверь, стучать в которую следователь не осмелился.

– Ладно! – решил он. – Пошли искать Барабаса, – подслеповато оглядел строения и направился к дому, где стоял УАЗ.

– Следственный эксперимент произвожу! – громогласно доложил лейтенантский прапор, указывая на синего от никотина мужика с выпученными глазами.

– Что ж вы, ироды, делаете? – причитала супруга подозреваемого. – Ведь он у меня некурящий…

С закатом солнца опергруппа в полном составе покинула пределы Шалопутовки, увозя с собой многочисленные кулечки с уликами и дохлого жмурика. Деревня с облегчением вздохнула и принялась гадать, что и как. Вечером Дунька, которая являлась официальной дояркой бывшего колхоза “Возбуждение”, пришла на ферму и пересчитала поголовье: быка Мишку, двух буренок – Зиту и Гиту, а также бородатого козла Яшку. Дала им корм, так как пастух запил, а затем подоила коров.

– Эх, жи-и-стя-а! – когда она ушла, вздохнул Мишка – бык, а не егерь. Стой тут весь день по колено в дерьме… и погулять не выведут.