И вот тут, псякрев, я ошиблась.

Налоговое управление наплевало на решение властей города, путано объясняя мне на пятнадцати страницах печатного текста, после полугодичных раздумий, что президент — ты только послушай! — не совсем знает, что он должен делать, зато они, то есть, налоговики, знают лучше.

Другими словами, бабки я все еще должна, причем, неизвестно кому, ведь уже не городу, причем, за кое-что, за что город денег уже не желает. Так я и спрашиваю, кто чего, собственно, хочет? В налоговом мне сказали, что я обогатилась. Ты понимаешь, я обогатилась на своей же квартире, которую ремонтировала каждую пару лет, и которую сама же купила.

Ага, еще они, ни к селу, ни к городу, прибавили, что моя материальная ситуация, которую они тщательно проанализировали, позволяла мне заплатить тот налог, которого совершенно не должна была платить, если бы не прошляпила.

Другими словами, налоговая как бы подмигивает мне, что заплатить следует, ведь они же не к бедняку прицепились.

Так что теперь я уже знаю, что мы живем в государстве закона и справедливости. Ведь если уже кто-то и говорит о так называемой справедливости, то он, черт подери, обязан знать, что чему-то такому нет определения, так что такой человек апеллирует к субъективным чувствам сограждан на эту тему, и вся эта история — в моем субъективном впечатлении — это насилие надо мною. Ибо справедливость и закон имеют друг с другом мало общего, и что справедливым может быть только соблюдение закона, но какого? Несправедливого?

В общем, я все тебе описала.

Вы там замечательно развлекаетесь, убивая этого своего Порембу, чтобы прорекламировать Микруты, а у меня имеются собственные причины для «общественного недовольства».

И если ты спросишь, что есть общего между описанием моих перипетий с налоговым управлением и действием нашего детектива, так я тебе отвечу, что столько же, сколько имеет с ним твой любовник Павел. Раз уж ты сделала меня его героем, то есть, своего детектива в письмах, расспрашивая про естественный цвет моих волос, тем самым делая из меня подозреваемую, то, наверное, имею же я право говорить о себе? Тем же самым правом пользуешься, собственно говоря, и ты, когда говоришь о своем разочаровании Янеком.

Так что, похоже, сверну я свой бизнес, законным образом выеду на Сейшелы или куда-либо еще и навсегда перекрою краник своих средств для этой дикой страны.

Там тоже диковато, но зато — как же красиво!

С таким себе, опечаленным приветом,

Агнешка.

* * *

Извини. Я и вправду забыла о тебе. Случившееся с тобой и правда ужасно; и не считай эти слова банальными. Просто-напросто, человек забывает о других, когда сам чувствует себя преданным — либо своей страной, либо своим мужем.

А когда этого мужа еще подозревают в убийстве, то тогда забываешь о чем-либо или о ком-либо, кроме себя.

Да, это эгоизм, ты права.

Ленин, вроде бы, говорил о том, что любая государственность является аппаратом насилия в отношении собственного народа, или как-то вроде того, и он был прав. Только вот он желал этот свой народ от того самого аппарата освободить, но изнасиловал его по-своему.

Ты понимаешь? По-другому и нельзя было.

Это называется прагматикой исполнения власти.

Идеалы перед выборами, твердая реальность — все это танец соломенных чучел^[56], исполняемый всем миром, а не только нашей бедной, перепаханной войнами страной.

Так что я могу тебе посоветовать? Сделаешь так, как захочешь.

Ты раздосадована, это нормально. Но подумай, сколько голодных детей можно накормить тем самым твоим несправедливо наложенным налогом. Массы нуждающихся чего-нибудь с него поимеют. А нужды и потребности бывают разными: кто-то протягивает руку за миской «куронювки»^[57], а другой — за здоровенной миской всяческой жратвы. И насилие в отношении тебя всех их успокоит, точнее же, их желание заполучить эту миску.

Чувствуй себя Жанной д'Арк.

По крайней мере, Йоасей^[58] д'Арк. «Dark» — по-английски «темный», так что ты у нас Темная Йоася или же — Битая в темечко^[59].

Законопослушный гражданин всяческой страны обязан знать свои права и обязанности законопослушного гражданина. Только все зависит от написания всего одной буквы: то ли ты законопослушный гражданин, то ли законоослушный^[60].

И как раз здесь, тот самый пес — то есть, ты — и зарыт. Хотя и не до конца, ведь «пес», псякрев, мужского рода^[61].

Орфография изменяет значение. Тогда уж лучше заплати ты им тот налог, но в будущем уже никогда не делай подарков в пользу матери, даже если бы то была сама Родина-Мать, чтобы они не возвратились к тебе бумерангом вместе с процентами.

Ты еще помнишь того пекаря, который раздавал нераспроданный старый хлеб беднякам? Видишь? Никто уже его и не помнит. Он раздавал тот хлеб без выплаты НДС, и налоговая на этом НДС его и зацапала. Мужик обанкротился, потому что у него не было чем выплатить. Наши политики, вроде бы, даже сбрасывались, только у них не очень все вышло.

Говоря короче, у бедняков теперь нет залежалого хлеба, тем более — свежего, мужика сравняли с землей, и кто с того выгадал? Теоретически, только уж сильно теоретически, можно сказать: академически, ты и я.

Ну да.

Ибо то, что забрали у пекаря, частично получили мы с тобой. Какая-то там одна стотысячная гроша досталась нам в форме — даже и не знаю чего — допустим, кусочка гравия в подложке автострады?

И кому какое дело от того, что мужика не стало по причине его собственной доброты?

Здесь важен, пойми, этот один, общий, гражданский камешек под асфальтом.

С крайне важным и сконцентрированным на тебе приветом,

Олька.

* * *

Ну ты и даешь, Олька!

Ты бы могла стать правительственным пресс-атташе.

А я и не знала, что ты умеешь так здорово заливать. Ты бы даже могла нам объяснять, что имел в виду пан президент. Олька, как можно скорее меняй свою профессию!

Дай объявление, что профессионалка в запутывании всех и вся ищет работу. Тебя же с руками оторвут, от ПКП до ПКБ^[62]!

Ты замечательно объяснила мне, зачем я вместе с тем пекарем нужна отчизне.

Чтобы выкладывать те самые камешки автострады, которые станут верстовыми столбами на тропе, даже дороге, если не сказать — шоссе к нашему цивилизационному, польскому прогрессу.

Ладно, оставим это и займемся дыркой в Порембе.

Насколько я тебя знаю, у тебя уже имеются подозрения по делу этой вот дыры.

Тогда колись!

С заново открытым всему миру приветом,

Агнешка.

3

Дыра Порембы застала меня врасплох точно так же, как и всех. Так что я и не знаю, что о ней думать.

Но воеводские уже выяснили, что с этой дыркой дело подозрительное даже вдвойне. Ибо, во-первых, дыра как дыра, то есть, тайна сама по себе, но во-вторых, Поремба, когда эту его дыру в его голове делали, был наколот, словно подушечка для иголок.

Другими словами, мужик был сильно обессилен.

Кто же его так обессилил и зачем?

Такой, к примеру, Кубацкий, Порембу треснул бы сразу промеж глаз. Кота за хвост не тянул бы. Но вот если бы то была какая-нибудь Кубацкая, то есть, женщина, поначалу ей пришлось бы приготовиться. Тогда до Порембы могло бы дойти, что он имеет дело с покушением на свое личное достоинство, а точнее — телесную неприкасаемость, а может быть — и жизнь, которая так связана с указанными выше достоинствами.

И тогда, скорее всего, он прикрыл бы эти свои достоинства, как минимум, рукой в так называемом жесте самосохранения.

В любом случае, он не позволил бы ударить себя столь непосредственно. Быть может, от изумления он даже схватился бы за голову, и это спасло бы его от последующего удара?

А раз уж позволил бахнуть себя прямо в лобешник, то это значит, что перед тем был он в замороченном состоянии, что подтвердило и вскрытие.