– К кому вы шли?

– К сестре.

– Непонятно. Объясните.

– К родной сестре.

– Странный способ ездить в гости к родственникам, – ни к кому не обращаясь, сухо сказал полковник Бондаренко. Он служил давно, начал с лейтенанта, повидал всякого, наслушался от задержанных разных речей, а такое слышал впервые. И не поверил ни одному слову.

– А сестра знала, что вы собираетесь ее навестить? – спросил майор Савин. Вопрос был второстепенный, но он странным образом убил в задержанном всю уверенность, все спокойствие. Ему почудилось, что сидящий за столом человек в коричневом штатском костюме знает о нем все.

Это не было такой уж большой неправдой. Майор знал то, что было в данный момент главным. А именно: все, что предстояло услышать от задержанного, уже несколько раз прослушано, откорректировано и в конце концов утверждено теми, кто готовил операцию.

Лучше всего было бы вести допрос, оставив только переводчика, но присутствие полковника Бондаренко означало постоянную, непрерывающуюся связь с заставой Крастыня, а это сейчас было очень важно. Именно сейчас, когда каждую минуту могла поступить информация о деталях случившегося.

Задержанный заерзал на табурете.

– Разрешите, все по порядку расскажу?

– Говорите.

– Я вырос в простой рабочей эмигрантской семье, которая жила на одном из больших островов. Выучился на судового слесаря, стал работать в судоремонтных мастерских. Хозяин у меня был хороший, зарабатывал я неплохо. О Советском Союзе слышал всякое, вы сами понимаете. Но с годами, когда уже семьей обзавелся, все чаще стал думать о земле отцов, захотелось побывать там, узнать, не осталось ли кого из родственников в живых.

Я обратился в советское посольство за помощью. Через месяц пришло письмо: жива сестра, и ее адрес приложен. Я, конечно, сразу написал. Она ответила. Началась между нами переписка. А в позапрошлом году ваше посольство разрешило мне съездить в СССР, навестить сестру. И я приехал.

– Так, так... – постучав по столу шариковой ручкой, сказал майор Савин. – И куда же вы приехали?

Задержанный назвал небольшой городок километрах в пятидесяти от населенного пункта, в котором они сейчас находились.

– Прожил я там целых два месяца. У сестры. Она в колхозе, живет хорошо. Вообще жизнь у вас мне понравилась, совсем не то, что рассказывают за границей. Я вернулся домой, с женой поговорил. Она тоже из эмигрантов. И мы с ней решили проситься на постоянное жительство.

– Так летел бы всей семьей на самолете, а не плыл один, под водой, – не удержался от иронического замечания полковник Бондаренко, который сидел в сторонке у тумбочки с телефоном.

Задержанный вопросительно поглядел на него, но полковник махнул переводчику: мол, не переводи...

Александр Степанович Савин использовал эту маленькую паузу, чтобы собраться с мыслями. Решил – пусть говорит.

– А надо вам сказать, – переводя взгляд на майора Савина, продолжал задержанный, – что среди эмигрантской молодежи довольно много фашиствующих типов. И в нашей мастерской они были. Начали ко мне придираться, пытались ночью подкараулить, избить. А потом хозяин меня уволил. Утешил тем, что, говорит, уволенный быстрее документы оформишь, скорее уедешь.

И тут один человек – он в мастерских бухгалтером был – познакомил меня с каким-то господином. Тот сразу выложил мне свои планы. Мы, говорит, тебя переправим тайно, денег на обзаведение дадим, только попросим выполнить одно небольшое поручение.

Я сразу ему резанул – тайно, говорю, не согласен. Меня поймают, посадят и потом...

А он отвечает: во-первых, пусть даже посадят, много не дадут. Отсидишь, выйдешь, а там ты вольный советский гражданин. Дадим мы тебе солидную сумму, можешь не волноваться! Что касается шпионства, то поручение наше простое. Мы помогаем некоторым людям в коммунистических странах. Придет к тебе человек, ты ему отдашь десять тысяч, всего с собой получишь двадцать. Согласен?

Я подумал и согласился.

– Хорошо, – сказал майор Савин, – к этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас расскажите о том, как готовился и был выполнен вами переход границы... Постарайтесь не пропустить ни одной подробности. Именно эта часть рассказа может оказать большое влияние на вашу дальнейшую судьбу.

Помяв большой рукой лыжную шапку, задержанный ответил:

– Ну, словом, как только я согласился, они сразу начали учить меня плавать с аквалангом.

– Кто «они»?

– Этот самый религиозный деятель, кстати, я вспомнил, он один раз в разговоре назвал себя «мы, евангелисты седьмого дня»... А второй был инструктор по аквалангу, приезжий.

– Почему вы решили, что приезжий?

– Во-первых, говорил с акцентом, потом уж больно был нахальный, на острове таких не встретишь. И, кроме того, ему почти ничего не нравилось, я имею в виду связанное с тем, чем мы занимались. Занятия начали в августе прошлого года. Там же, на острове, но с другой стороны, в каком-то частном водном клубе. И он все время бурчал: «А вот у нас, на Мексиканском заливе...» И вода-де там прозрачнее и бон удобнее. Бон – это, значит, мостки, с которых под воду уходишь, – и то и сё, и пятое и десятое.

С дыхательной трубкой я учился плавать дня два, – эта наука была для меня как игрушка. Потом начали плавание с баллонами, сперва со страховочным тросом – он прицеплялся к моему поясу карабином, и я уходил под воду, разматывая трос на всю длину. Ну, а когда и это освоил, перешли на автономное плавание. Потом сделали перерыв месяца на полтора. Дождались, пока вода похолоднее стала, и начались самые тяжелые экзамены – на срок пребывания в холодной воде. Гидрокостюм сменили, дали другой, с подогревом. А для подогрева – аккумулятор, который крепился на груди. Я испугался: с таким довеском далеко не уплывешь, потопит он меня! Инструктор смеется. Это, говорит, временно. Поплывешь без него, питание будет давать машина. Начал я на пятиметровой глубине под водой сидеть. Двадцать минут, тридцать... До сорока пяти минут дошел, а дольше не выходит – дышать нечем. Тогда дали еще баллон, запасный, научили в воде производить замену. И вот пришел день, показали мне подводный аппарат, на котором предстояло плыть... Но о нем что рассказывать, ваши солдаты, наверно, его уже вытащили.

Не отвечая, майор медленно, с наслаждением потянулся. Глянул на часы, потом на полковника Бондаренко.

– Третий час. На сегодня хватит. Вы как на это смотрите, Сергей Александрович?

– Согласен целиком и полностью, – ответил Бондаренко.

Задержанного увели. Майор Савин отпустил переводчика, предупредив, однако, чтобы он никуда не отлучался. Когда они остались вдвоем, майор, задумчиво глядя в пространство перед собой, проговорил:

– Похоже, что рассказ невыдуманный.

– Что ж, это хорошо, – поддакнул полковник.

– Плохо, Сергей Александрович, очень плохо. Распорядитесь, чтобы немедленно начали поиски аппарата. С фонарями, с прожектором, как угодно, только немедленно!

– Понял, Александр Степанович, – ответил полковник. – Приступаю к исполнению.

4

Лейтенант Палагутин вернулся в свой город вечерним поездом. Последний автобус в сторону погранзаставы уходил с базарной площади через несколько минут. Федор успел как раз – вскочил на подножку, и автобус тронулся. Он был почти пуст. Два поздних пассажира сошли на окраине. Автобус въехал в лес. Федор прошел вперед и начал всматриваться туда же, куда смотрел водитель, – в белое движущееся пространство, вырываемое фарами из глухой сине-черной тьмы. Водитель, он же в ночные часы и кондуктор, был знакомым. У заледенелой скамьи, странно выглядевшей в этом ночном безлюдье, остановились. Пожелав шоферу спокойной ночи, офицер спрыгнул на твердый, промерзший снег.

Можно было идти по той же дороге. Она пролегала возле заставы и тянулась дальше. Но была еще и другая дорога, вернее, тропинка, которая сокращала путь к заставе примерно вдвое. Лейтенант пошел по ней.

Шагая по знакомым местам, он думал о том, что через пятнадцать-двадцать минут будет дома, разбудит поцелуем Нину, полюбуется спящим Санькой и, конечно же, узнает, что нового на заставе.