Вытащив из гардероба купальный халат и тапочки, я разделась и собралась было уже пройти в ванную, как мое внимание привлек звук плача. Негромкие всхлипывания доносились из коридора. Быстро накинув халат и натянув тапочки, я открыла дверь и вышла из комнаты. В коридоре никого не было. Замерев на месте, я прислушалась. Стояла гробовая тишина.
Вернувшись в комнату, я вновь закрылась, но стоило мне направиться в ванную, как всхлипывающие звуки послышались опять. Потом они перешли в явно различимые рыдания. Вся похолодев, я остановилась в нерешительности. Возьми себя в руки! — приказала я себе. Необъяснимых явлений не бывает. Наверное, это ветер или неполадки в канализации. Но, прислушавшись, я поняла, что ошибаюсь. Звук, несомненно, был человеческим плачем.
Вновь выглянув в коридор, я крикнула:
— Кто здесь?
Никакого ответа. Я долго ждала, не шевелясь и почти не дыша.
Оказавшись опять в комнате и снова закрыв за собой дверь, я приложила к ней ухо и прислушалась. Тишина. Пройдя в ванную, я открутила кран до конца, чтобы шум текущей воды заглушил все посторонние звуки, и, сняв халат и тапочки, залезла в ванну. Теплая вода подействовала на меня расслабляюще. Пролежав минут пятнадцать и почувствовав, что засыпаю, я снова услышала жалобный плач. Плакал явно ребенок или девочка-подросток, при этом так горько всхлипывая, что у меня просто сердце разрывалось.
Плач не замолкал, я вылезла из ванны и закуталась в большое купальное полотенце. Но не успела я вытереться досуха, как звуки замолкли. Мне стало очень страшно, и я не торопилась возвращаться в комнату.
Я так и стояла перед зеркалом, когда вдруг дверь медленно отворилась от порыва холодного, с каким-то странным, пыльным запахом воздуха. Выбежав в спальню, я увидела, что окно так и осталось открытым. Я прыгнула в постель и укрылась одеялом. Наверное, все это просто последствия усталости, решила я. Похоже, воображение сыграло со мной плохую шутку.
Я уже почти уснула, когда опять услышала звуки душераздирающего плача. На этот раз он длился недолго и постепенно затих.
Глава пятая
Ужин должны были накрыть в семь часов. Не знаю, отчего я проснулась, но было уже около семи. Горевшая на круглом столике возле окна свеча отбрасывала на высокой потолок уродливые и зловещие тени. Рядом с подсвечником стояла фарфоровая статуэтка юного пастушка с поднятой в агрессивном жесте рукой, отбрасывающая на стену колеблющийся, как будто приготовившийся к нападению контур, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Облегченно вздохнув, я прислушалась, надеясь, что больше не услышу этого душераздирающего плача.
Поднявшись с кровати, я проверила дверь. Она оказалась закрытой. Очевидно, что кто-то имеющий ключ от комнаты, возможно миссис Парвер, вошел в комнату и зажег свечу.
Я надела новое платье для приемов. Оглядываясь назад, можно сказать, что оно выглядело весьма провинциально. Мне хотелось, чтобы одежда придавала мне более взрослый вид, но на самом деле она лишь демонстрировала дурной вкус, присущий молодости.
Внезапно раздавшийся громкий стук за окном заставил меня вздрогнуть. За ним последовал скрежещущий звук и еще один удар. Крадучись подойдя к окну, я с облегчением увидела, что весь этот шум производит высокий кипарис, который раскачивался от ветра так, что ветви его доставали до расположенного подо мной окна, и перевела дыхание.
Электрический свет в моей комнате был столь тусклым, что атмосфера по-прежнему оставалась какой-то угрюмой. Оставалось только надеяться, что длинный коридор, ведущий к балюстраде над центральным холлом, освещен лучше. Я вспомнила, как шла по нему вместе с миссис Парвер, и предполагала, что вечерами, при ярком свете, он выглядит не так мрачно.
Однако света в нем хватало лишь на то, чтобы только разглядеть куда идешь. Тут и там под строгими лицами предков Блейков стояли зажженные свечи. На некоторых из них словно было написано недовольство тем, что они вынуждены оставаться вечными стражниками пустынного коридора. Мраморные статуи, перемежающиеся рыцарскими доспехами, украшавшими стены, казались живыми. Пробежав метров пятнадцать по скрипящему под ногами полу, я наконец достигла балюстрады.
Хрустальная люстра, висевшая в центре зала, не была зажжена, зал освещался двумя небольшими электрическими лампами, расположенными по обе стороны входной двери, и двумя свечами, установленными на противоположных концах мраморного стола.
Стоя на балюстраде между двумя крыльями лестницы, я прислушалась, но услыхала лишь учащенное биение своего собственного сердца. Неужели меня оставили одну в этом чудовищном сером замке?
— Есть тут кто-нибудь? — произнесла я так громко, как только смогла.
Ответом мне было мертвое молчание.
Неожиданно я почувствовала ток холодного, с легким запахом пыли воздуха. По коридору раскатился отдаленный, идущий неизвестно откуда звук мужского смеха. Резко обернувшись, я вновь заглянула в коридор, откуда только что пришла. Смех повторился. Меня охватил озноб. Звук отдавался эхом по длинному коридору. Пламя свечей под портретами заколебалось, и мимо меня опять пронесся ток холодного воздуха.
Резко развернувшись, я сбежала вниз по лестнице и, оглянувшись на бегу, увидела, как колышутся тяжелые занавеси арочного прохода, ведущего в коридор. Ринувшись сломя голову к входной двери, я попыталась открыть ее, но тщетно — ручка даже не повернулась.
Не знаю, сколько времени простояла я, глядя то на затемненный холл, то вверх, на балюстраду, в ожидании появления призрака, пока наконец крадучись не направилась к ступенькам, ведущим из входного алькова. Однако стоило мне поставить ногу на покрывающий первую ступеньку толстый ковер, как дверь позади меня открылась, впустив очередной порыв леденящего кожу ветра. Бросившись назад, я с натугой толкнула тяжелую дверь и, прежде чем она окончательно закрылась, услышала звучащий где-то в отдалении мужской хохот. Сердце колотилось с такой силой, что пришлось на какое-то время прислониться лбом к закрытой двери, молясь о том, чтобы эти мучения наконец закончились.
Внезапно на мое плечо легла чья-то холодная рука. В ужасе обернувшись, я встретилась лицом к лицу с миссис Парвер.
— Ужин назначен на семь часов, а сейчас уже пять минут восьмого. — Ее холодный и неприязненный тон заставил меня отпрянуть. — Вы что, забыли?
Каким образом мне удалось так быстро взять себя в руки, явилось для меня полной загадкой, но, мобилизовав все свои силы, я выдавила из себя жизнерадостную улыбку.
— Нет, конечно. Так получилось.
Двинувшись вперед, мисс Парвер подвела меня к первой слева двери и обернулась.
— Ваши родственники ожидают вас. — Тощей, костлявой рукой с вздувшимися венами она потянулась к дверной ручке, с видимым усилием открыла дверь и, жестом указав вперед, закрыла ее, оставшись в холле. Рядом с Зенит, спиной ко мне, стояли трое мужчин, очевидно обсуждая висевший над буфетом портрет. Картина была квадратной, размером примерно метр на метр, в потускневшей золоченой раме. На ней был изображен мужчина свирепой наружности с иссиня-черными волосами и густыми сросшимися бровями. Особенно поражали глаза, темно-карие или черные; они, казалось, прожигали зрителя насквозь.
Одетая в малиновое, с низким вырезом платье из блестящей материи Зенит Квайл повернулась ко мне. На ее белокурой голове красовалась тиара, на шее — бриллиантовое ожерелье. Запястья ее украшали сверкающие браслеты, а пальцы — несколько колец. Все это было подобрано с большим вкусом. Я почувствовала себя голой.
На губах Зенит расцвела приветливая улыбка.
— А вот наконец и наша спящая красавица. Вера, дорогая, познакомьтесь со своими кузенами! — В одной ее руке был бокал с коктейлем, в другой — длинный мундштук с дымящейся сигаретой. Переложив бокал в другую руку, она обняла меня за талию и подвела к разом обернувшимся мужчинам. — Мой муж Орен Квайл. — Зенит подтолкнула меня к розовощекому плотному лысеющему мужчине лет пятидесяти с моржовыми усами. Когда он улыбался, обнаруживалась большая щель между передними верхними зубами. Нос у него был большой и красный, маленькие свиные глазки он постоянно щурил, и их совсем не было видно, так что разобрать, какого они цвета, не представлялось возможным. — Сквайр, дорогой, это Вера Блейк.
