Тем временем вызвавшая такой переполох в правящих кругах персона сидела за столом в своем новом служебном кабинете и прилежно заучивала наизусть ответ на парламентский запрос об уставе полиции, любезно подготовленный для него служащими министерства.

Через неделю взгляду постороннего наблюдателя явилась странная, тянущаяся от Дома правительства процессия. Провожали Министра. Он отправлялся в риксдаг на боевое крещение.

Шествие возглавлял заместитель и показывал дорогу — Министр до этого был в риксдаге всего один раз, да и то на школьной экскурсии. Сопровождал Министра и следовал за ним практически весь персонал его ведомства — туча начальников отделов, советников и экспертов, нагруженных шпаргалками, памятными записками и заготовленными заранее спонтанными репликами для дискуссии на случай, если злокозненная оппозиция вдруг вздумает устроить новому назначенцу унизительную обструкцию. Дебатов удалось избежать: сразу после выступления с заученной наизусть речью Министра вывели из зала и послали обратно в Министерство овладевать трудными приемами сложной науки управления.

Прошло много лет. Кое-чему Министр научился, кое-как министерство справлялось со своими обязанностями. Посвященные знают — никакого секрета тут нет: просто у Министра были дельные помощники. Оппозиция время от времени задавала ему трепку и прилежно грызла — но не злее и не чаще, чем требовали того парламентские приличия. За исключением нескольких особых случаев, социал-демократическая пресса привычно воздавала ему хвалу и гладила по головке. Все шло своим чередом. Единственный странный факт — я не помню случая, когда бы имя Министра упоминалось в числе других возможных кандидатур на должность главы правительства...

Силы, дремавшие в автомобиле, наконец-то по-настоящему проснулись, щебенка и камешки застучали о днище, и мы на высокой скорости, повторяя все извивы шоссе, вылетели на побережье. Мимо проносилась прекраснейшая местность. В садах тут и там сверкали стеклами аккуратные домики, а по обеим сторонам волновалось лоскутное желтое и зеленое одеяло нивы, подоткнутое вдали зубчатой кромкой темно-зеленого сосняка.

Я улыбнулся про себя и подумал: нет, я отнюдь не против красот природы, лишь бы не пришлось продираться через них самому. Мне доподлинно, из собственного опыта, известно: идиллически прекрасная издали, вблизи природа может встретить тебя довольно неприветливо. Место может оказаться сырым, или пыльным, или ветреным, или полным муравьев, или досаждающим еще какой-нибудь пакостью — природа, как мы знаем, неисчерпаема и горазда на выдумки. К тому же я ехал на Линдо — один из самых дальних островов прибрежного архипелага, где так или иначе все равно придется жить в окружении самой что ни на есть настоящей дикой природы и вряд ли удастся избежать хотя бы одной из ее прелестей.

Я отправился на остров по той же самой причине, что и много раз до этого. Мне позвонила моя младшая сестра-министерша и вмиг меня совратила. Она обещала всячески ухаживать за мной, напомнила о моем любимом рыбном суфле и о телячьих котлетах и омлетах по-французски — блюдах, чрезвычайно для желудка полезных. Она стала описывать свежесть тамошнего воздуха по утрам, прохладу в тени берез в жаркие солнечные дни, покойную тишину вечеров. А как раз в этот момент солнце припекало мне затылок, отпечатывая на нем очертания оконной рамы, за окном заводил мотоцикл какой-то несовершеннолетний горожанин, и я собирался идти на кухню, чтобы завтракать вареными яйцами уже третье утро подряд. Я тут же вспомнил, что кафе Оперы закрыто, и все мои знакомые разъехались, а Маргарета добавила, что дети очень скучают по своему дяде и что она была бы очень-очень рада, если бы я согласился приехать, ведь она так одинока (что, надо сказать, странно слышать от матери четырнадцати детей). Я что-то бормотал, что-то мямлил, а она воскликнула: «Вот и хорошо! Машина заберет тебя внизу у подъезда!» Я закричал ей, что в любом случае поеду только поездом, но она уже положила трубку, чтобы через секунду поднять ее снова, позвонить мужу и попросить его захватить с собой в пятницу на дачу немного острого выдержанного сыра из магазина Арвида Нордквиста и шурина Вильхельма с улицы Бастугатан (тоже выдержанного, но не такого острого).

Дорога долго шла по насыпям, пока не вынесла нас на узкий белый мост, протянувшийся с материка на остров, и я увидел внизу море, лежавшее спокойно, лучезарно и соблазнительно: правда, я тут же осудил себя за сентиментальность, вспомнив о туманах, поднимавшихся над ним и накидывавшихся на меня каждое божье утро, когда я гостил в этих краях в последний раз. (Я помню еще времена, когда мост этот существовал только в виде выцветших от времени синек проекта-призрака, кочевавшего из одного доклада правительственной комиссии в другой, а на остров ездили на старом сторожевом катере, цепляясь одной рукой за дымовую трубу, а другой — лихо придерживая шляпу. Как только, однако, Министр пришел к власти, дело задвигалось, и уже к лету того года гордый желто-голубой штандарт на мачте спустили, а сам катер распилили на дрова.)

Первой на острове нас встретила бензоколонка, асфальтовая дорога за ней перешла в гравийное шоссе, мы прокатили последний отрезок пути, примерно с километр, по мрачноватому и неприветливому сосновому бору и остановились перед зданием, прежде называвшимся Торговым домом Линдо, а теперь — кооперативной лавкой.

Меня освободили от шлема и от наколенников и помогли выбраться из упряжи. Асфальтированная площадка перед лавкой оказалась, к вящему моему удовольствию, безлюдной. Мне не раз уже случалось покидать здесь борт машины на глазах у многочисленной молодежной публики под бесцеремонные комментарии по поводу моего возраста, моего дорожного снаряжения и перспектив моей будущей карьеры автогонщика.

— Я забыл купить сыр, — сказал Министр. — Ты зайдешь со мной?

При входе нас встретил одобрительный гул приветствий. Как торжественно объезжающий свои владения король, Министр милостиво здоровался со всеми за ручку и запросто беседовал с рыбаками и фермерами. Меня всегда удивляло, как свободно и бесстрашно общался Министр с аборигенами, оставаясь при этом живым и "невредимым. Ведь еще совсем недавно аборигены совершенно свободно сдавали данные им от Бога и унаследованные от родителей участки в аренду стокгольмцам, получая от этого неплохие барыши. Теперь же, после принятия закона о прибрежной полосе, их благословенная земля стала бесплатным местом игр беззаботных автокочевников-горожан. Аборигены не могли не знать: закон о прибрежной полосе был принят по прямой инициативе правительства. Правда, нужно сказать, Министр ни разу еще и ни за что в своей жизни не поплатился. Наверное, жители Линдо считали закон таким дьявольски несправедливым, а Министра — таким безобидным, что не могли поверить в какую-либо между ними связь.

— Нормальный мужик, — пробормотал осторожно пробиравшийся мимо меня от полки с пивом фермер в синем комбинезоне, — никакого тебе зазнайства или социализма.

Не очень искренне я промямлил что-то вроде согласия, взял бутылку минеральной воды (на случай, если жидкость в колодце на даче у Министра по-прежнему сохранила свой оригинальный вкус и цвет) и двинулся к мясному отделу, где, как мне показалось, замаячила знакомая спина. Спина в самом деле принадлежала губернатору Магнусу Седербергу, выбиравшему колбасы. По-видимому, он не доверял стеклу витрины и, переломивши надвое свое худое долговязое туловище, заглядывал за прилавок и изучал колбасы едва ли не носом. Когда я добрался до него, он, очевидно, решил отказаться от попыток что-либо рассмотреть, как, впрочем, и от колбасы тоже, выпрямился и попросил дать ему два пакета макарон.

Голубые глаза за стеклами на тонких дужках уставились на меня и замигали с некоторой растерянностью и недоумением.

— Добрый день, добрый день! Так вы наконец приехали? Очень приятно.