Впрочем, бывали у Роберта и удачные встречи с миллионерами. Он с радостью вспоминал, как познакомился с лордом Уолденом — одним из самых молодых пэров Англии, оказавшимся на удивление приятным и общительным человеком, который живо интересовался всем, что происходило в мире. Оказалось, что он много слышал о первой экспедиции Скотта в Антарктиду и с удовольствием узнал бы об этом путешествии еще больше. Так же, как и о новых планах Роберта по изучению Южного континента.

Они проговорили больше часа, и Скотту даже удалось поделиться с Говардом де Уолденом своим самым тяжелым воспоминанием о визите в Антарктику — он немного рассказал ему о ездовых собаках, совершенно не приспособленных к работе в таких страшных условиях. Видимо, Уолден тоже любил собак, потому что в его глазах Роберт сразу увидел понимание и сочувствие. А когда полярник сказал, что в новую экспедицию собирается взять самоходные моторные сани, которые ни собакам, ни людям не нужно будет двигать собственными силами, лорд заинтересовался еще больше. Он подробно расспросил своего гостя о том, что это за транспорт, удивился сначала тому, что сани могут ездить на топливе, как автомобили, а потом тому, что люди додумались до этого совсем недавно, и согласился профинансировать всю работу по сооружению трех «самоходок» для экспедиции. Они с Робертом расстались чуть ли не друзьями, если, конечно, можно было вообще говорить о дружбе между пэром и полярным исследователем, знаменитым лишь тем, что он дальше всех проник в глубину Антарктиды. И благодаря этой странной дружбе, Скотт мог больше не беспокоиться из-за собак: теперь он знал, что ему не придется снова смотреть, как они страдают. Вместо них тащить тяжелые грузы будут сильные и мощные керосиновые моторы.

Правда, позже другие полярники убедили его, что даже самые лучшие сани могут сломаться, и поэтому в экспедицию все-таки необходимо взять собак — хотя бы как запасной вариант транспорта, для страховки. Роберту чужие сомнения в надежности саней не нравились — он специально испытывал их на севере Норвегии и сам видел, что они прекрасно работают — но если бы он отказался от собак, это могло бы отпугнуть от участия в экспедиции слишком многих хороших специалистов. Пришлось идти на компромисс и все-таки покупать ездовых эскимосских псов, хотя эти деньги Скотт, уже знавший, что в Антарктиде от собак не будет никакого толку, с досадой называл выброшенными. К счастью, еще до приобретения собак он сообразил, что, кроме псов, существуют и другие животные, приспособленные к холоду. И теперь на борту «Терра-Новы» дожидались прибытия на ледяные берега самого южного континента не только собаки, но и сильные, покрытые густым лохматым мехом, крупные маньчжурские пони, немного похожие на тех милых лошадок, которые были в семье Роберта, когда он был ребенком, но гораздо более выносливые. Правда, норов у этих симпатичных животных оказался весьма и весьма крутым: пони не были ручными в полном смысле этого слова, они не желали спокойно стоять в специально оборудованных для них стойлах, им не нравилась качка, и они при каждом удобном случае пытались лягнуть или укусить тех, кто о них заботился. Ни двум конюхам из России, Дмитрию Гиреву и Антону с совершенно невозможной для запоминания фамилией Омельченко, ни даже бывшему военному Лоуренсу Отсу, нанятым в первую очередь для того, чтобы присматривать за лошадьми и приучать их к людям, сладить с этими капризными «пассажирами» пока не удавалось. Эскимосские собаки, которые тоже не отличались излишне мирным характером, по сравнению с пони были тихими и ласковыми щенками. Впрочем, Роберт надеялся, что, когда пони сойдут с корабля на землю — а точнее, на лед — антарктического материка, где смогут чувствовать себя достаточно свободными, а не запертыми в тесных стойлах, их настроение улучшится, и за полгода зимовки Отс сделает из них послушных и воспитанных помощников для исследователей.

К покупке пони другие исследователи тоже отнеслись с большими сомнениями — говорили, что их копыта будут проваливаться в снег и что широкие собачьи лапы с густой шерстью приспособлены для полярных путешествий намного лучше. Но Роберт уже привык, что поначалу любое его предложение встречается коллегами в штыки, и не слишком переживал из-за их недоверия. Постепенно, иногда с большим трудом, но ему все-таки удавалось переубедить скептиков и настоять на своем.

А в самом конце, когда все уже было готово, все грузы подняты на корабль, команда собрана, и Скотт мысленно уже уплывал из надоевшей ему Англии, совершенно неожиданный фортель выкинула Кэтлин.

— Я хочу поехать с вами в Австралию, — заявила она незадолго до отбытия «Терра-Новы».

Роберт не сразу понял, о чем она говорит: для замужней женщины эта просьба, по тону, впрочем, больше похожая на требование, была не просто странной, а вообще невозможной. Но пока он пытался осознать услышанное, Кэтлин подошла к нему почти вплотную, заглянула ему в глаза и повторила:

— Возьмите меня с собой, Фолкон. Мы проведем вместе еще полгода. Я буду ждать вас там. И когда вы вернетесь, мы встретимся на полгода раньше.

— Кэтлин, вы с ума сошли, — Роберт растерянно развел руками и сделал шаг назад. — Это путешествие не для дамы. Вы бы еще на полюс со мной отправились, право слово!

— Я бы отправилась, — серьезно сказала молодая женщина. — Я бы отправилась с вами куда угодно, в любые, в самые опасные путешествия.

— Вот только я бы ни за что вас туда не взял, — мягко возразил жене Скотт. Кэтлин криво усмехнулась и опустила голову:

— Это я знаю. Но я ведь и не прошу вас подвергать меня опасности. Разрешите проводить вас только до Мельбурна!

— Это невозможно! — Роберт повысил голос и попытался придать своему лицу решительный вид, но в глубине души уже почувствовал слабину. То, как страстно Кэтлин накинулась на него с этой новой идеей, почему-то доставило ему… радость. Он прекрасно понимал, что она не должна так себя вести и что сам он обязан по-доброму, но при этом строго объяснить ей ее ошибку. А чувства шептали другое: «Она не хочет с тобой расставаться, она думает не только о ребенке, тебя она тоже любит!» И заглушить этот шепот с каждой секундой становилось все труднее.

— Кэтлин, дорогая моя, — заговорил он неохотно, прилагая множество усилий, чтобы не выдать свое радостное настроение. — Вы сами не понимаете, о чем меня просите. Морское путешествие, полгода среди скучных ученых и грубых матросов…

— Да у вас там даже матросы — с офицерскими званиями, я же знаю, как вы команду набирали! — недовольно перебила его Кэтлин.

— Не все, — покачал головой Роберт. — Да и не важно на самом деле, кто у меня в команде. Плыть на корабле — слишком тяжело для женщины и, тем более, для ребенка.

В тот момент он словно наяву увидел обеденный зал «Амфиона» и корчившихся на полу женщин с детьми — ужасное, отвратительное зрелище, о котором Роберт не упоминал даже в самых откровенных разговорах с женой. Хотя теперь ему казалось, что поделиться с ней этим воспоминанием ему все-таки стоило: тогда она бы не придумывала таких глупостей, как плавание вместе с ним через океан.

— Для Питера это действительно было бы тяжело, — вывел его из задумчивости виноватый голос Кэтлин. — Но теперь он уже может без меня обходиться. И здесь он будет в безопасности, а вы в экспедиции — нет. Вам я буду нужнее.

— Вы хотите оставить ребенка и уплыть со мной? — захлопал глазами окончательно сбитый с толку Скотт. Кэтлин закусила нижнюю губу и молча кивнула.

— Я боюсь за вас, — прошептала она. — Я боюсь, что мы больше не увидимся. И если с вами что-то случится, я хочу узнать об этом как можно быстрее, — ее голос задрожал, и в темных глазах заблестели слезы. — Господи… что я говорю?! Фолкон, не слушайте меня! Я хочу как можно быстрее, одной из первых узнать о вашей победе, о том, что вы открыли Южный полюс!

Роберт долго смотрел на эту странную, загадочную женщину, на которой он был женат больше трех лет, которая родила ему сына и которую он, несмотря на все это, по-прежнему не знал и не понимал. Смотрел в ее большие влажные глаза и едва удерживался, чтобы не вскрикнуть от радости: «Она любит не только сына! Она больше переживает из-за меня!»