— Да здравствует Аргайллский полк, — пробормотал Николсон. — А кто вам зашил щеку?

— Тот же человек. Он сказал, что у него не очень-то хорошо получилось.

— Да уж, можно было сделать и получше, — согласился Николсон. — Но все еще поправимо.

— Это ужасно! — Ее голос сорвался. — Я знаю, что это ужасно. — Она несколько секунд не отрывала глаз от пола, затем храбро посмотрела на Николсона и попыталась улыбнуться. Это была не слишком счастливая улыбка. — Грубовато меня заштопали.

— Как сказать. — Николсон указал в сторону второго механика. — Вот старого брюзгу Уилли такой шрам даже украсил бы. Но вы женщина. — Он немного помолчал, изучающе глядя на девушку, и продолжил тихим голосом: — Я думаю, вы более чем красивы, мисс Драхман, — вы прекрасны. И на вас это выглядит ужасно, простите уж за откровенность. Вы должны отправиться в Англию, — отрезал он.

— В Англию? — Ее высокие скулы покрылись пятнами. — Я не понимаю.

— Да, в Англию. Я абсолютно уверен, что в этой части света не найдешь достаточно квалифицированных специалистов по пластической хирургии. В Англии же двое или трое таковых имеются, не думаю, чтобы их было больше. Они могут залатать этот шрам так, что даже ваш партнер по танцам его не заметит.

Она безмолвно смотрела на него лишенными выражения глазами, затем проговорила тихим, но твердым голосом:

— Вы забываете, что я сама санитарка. Я вам не верю.

— Однако, мисс Драхман, — вмешался Файндхорн. — Николсон знает, что говорит. В Англии есть три прекрасных специалиста, и один из них — его дядя. — Он сделал рукой подытоживающий жест. — Ноя пригласил вас сюда не для того, чтобы обсуждать возможности пластической хирургии…

Он резко оборвал свою речь, ибо клаксон над его головой разразился внезапным настойчивым звоном, разбившимся на два длинных и один короткий, означавшие сигнал бедствия. Николсон первым вылетел из комнаты, ощущая дыхание Файндхорна за спиной.

На севере и востоке гром глухо раскатывался вдоль далекого горизонта, сопровождая прерывистые вспышки молний, озарявшие пролив Райо и внутренний вихрь тайфуна. Над головой неслись лавинами тучи, едва различимые на темном небе, роняя первые огромные тяжелые капли дождя, разбивавшиеся о крышу рулевой рубки так гулко и размеренно, что их можно было сосчитать. На юге и западе, однако, не было ни дождя, ни грома, — лишь редкое сверкание молнии робко и кратковременно разрывало небо над далекими островами, после которого мрак казался еще более непроницаемым. Впрочем, не таким уж и непроницаемым: в пятый раз за последние две минуты наблюдатели на капитанском мостике «Виромы», положив локти на ветровой щит и крепко прижав бинокли к напряженным глазам, выхватывали из темноты один и тот же сигнал, мигавший на юго-западе: серии приблизительно из шести вспышек, очень слабых и длившихся в общей сложности не более десяти секунд.

— Двадцать пять право руля на этот раз, — пробормотал Николсон, — и опять все сначала. Я бы сказал, что положение этого «нечто» стационарно, сэр.

— Почти. — Файндхорн опустил бинокль и, протерев уставшие глаза, снова поднял его. — Поразмышляйте-ка вслух, мистер Николсон.

Николсон усмехнулся в темноте. Капитан сказал это таким тоном, словно сидел на крыльце своего бунгало, а не находился вместе с танкером, шестьюдесятью вверенными ему жизнями и тысячами тонн груза на миллион фунтов стерлингов в самом сердце тайфуна.

— Рассчитывать следует на все что угодно, сэр. — Николсон отнял от глаз бинокль и задумчиво всмотрелся в темноту. — Это может оказаться световым маяком, бакеном или буем, но не похоже: в этих водах таковых нет, к тому же я не встречал ни одного, работающего в такой последовательности.

Файндхорн подошел к двери рулевой рубки, приказал вдвое убавить скорость и снова встал рядом с Николсоном.

— Продолжайте, — сказал он.

— Может быть, это японский военный корабль — эсминец — и вновь я, вероятно, ошибаюсь: только безумцы вроде нас могут рассиживаться в пекле тайфуна… Кроме того, любой здравомыслящий капитан эсминца выждал бы и в подходящий момент ослепил нас прожекторами с минимальной дистанции.

Файндхорн кивнул.

— Вы в точности пересказали ход моих мыслей. Однако, действительно, рассчитывать следует на все что угодно. Смотрите, это движется!

— Да, и приближается. Судно на плаву, все в порядке… Возможно, это подводная лодка, на которой по шумам в гидрофоне поняли, что рядом большой корабль, и теперь хотят уточнить наш курс, скорость, а если удастся, спровоцировать дать им визирную линию для запуска торпеды.

— Не очень-то убежденно звучит.

— Полностью убежденным я не могу быть, сэр. Я просто не вижу причин для беспокойства. В такую ночь любую подводную лодку столь сильно болтает, что она не попадет и в «Куин Мери» с сотни футов.

— Согласен. Вероятно, это очевидно для каждого, лишенного нашей подозрительности. Итак, кто-то лежит в дрейфе — возможно, готовит к спуску шлюпки или плоты и отчаянно нуждается в помощи. Но рисковать мы не будем. Свяжитесь по телефону со всеми орудиями и пулеметами, пусть возьмут сигнал на прицел и не снимают пальца со спусковых крючков. Скажите Вэньеру, чтобы поднялся сюда. И распорядитесь убавить ход до самого тихого.

— Есть, сэр.

Николсон вошел в рулевую рубку, а Файндхорн снова поднес к глазам бинокль и раздраженно буркнул, когда кто-то зацепил его за локоть, но, развернувшись вполоборота, понял, кто перед ним стоит еще до того, как человек заговорил. Даже на открытом воздухе пары виски, казалось, заполонили все вокруг.

— Что, черт побери, происходит, капитан? — гневно и сварливо спросил Фарнхольм. — Из-за чего суматоха? Этот ваш проклятый клаксон чуть не раздробил мне перепонки.

— Мне очень жаль, что доставили вам неудобства, генерал. — Тон Файндхорна был вежливым и бесстрастным. — Это был сигнал тревоги. Мы заметили подозрительные огни, и, вполне возможно, нас ждут неприятности. — Его голос слегка изменился. — Боюсь, я должен попросить вас покинуть мостик. Никому не дозволено находиться здесь без специального на то разрешения. Сожалею.

— Что? — Фарнхольм произнес это таким тоном, словно услышал нечто непостижимое. — Но на меня-то это правило не распространяется?

— Мне очень жаль, но распространяется. Вам придется спуститься вниз, генерал.

Фарнхольм, как ни странно, не протестовал. Не сказав ни слова, он резко развернулся на каблуках и растворился во мраке. Файндхорн был почти уверен, что он не пошел вниз, а остановился в темноте за рулевой рубкой. Не то чтобы капитана это сильно беспокоило, — он просто не желал, чтобы кто-нибудь стоял у него над душой, когда ему нужно быстро соображать и принимать адекватные решения.

Когда Файндхорн поднял бинокль, сигнал снова прорезал мрак, на этот раз с более близкого расстояния, но значительно ослабевший: в фонаре явно садились батареи. Это был очевидный сигнал SOS. Три коротких вспышки, три длинных, три коротких, три длинных — универсальный морской сигнал бедствия.

— Вы посылали за мной, сэр? Файндхорн опустил бинокль и оглянулся.

— Ах, это вы, Вэньер. Уж извините, что вытащил вас под этот чертов потоп, но мне нужна быстрая рука на лампе Олдиса. Видите этот сигнал?

— Да, сэр. Кто-то попал в беду, насколько я понимаю?

— Надеюсь, что так, — мрачно проговорил Файндхорн. — Принесите лампу и спросите, кто они такие. — Он обернулся на звук открывшейся двери. — Мистер Николсон?

— Да, сэр. Все в полной боевой готовности, сэр. Пулеметы и орудия наведены. А боцману я приказал наскоро установить пару дополнительных прожекторов по правому борту. Двое комендоров перекидывают через борт шторм-трап.

— Благодарю вас, мистер Николсон. Что думаете о погоде?

— Очень уж влажно, — угрюмо сказал Николсон. Он вслушался в треск пускового механизма лампы Олдиса и проследил за ее лучом, пронзившим стену дождя. — Очень скоро поднимется настоящий шторм. Где он собирается и откуда обрушится, не имею ни малейшего представления. Думаю, закон Байза Бэллота и все книги по тропическим бурям здесь применимы, как спички в аду.