– Ловушка, – констатировал его товарищ. – Ловушка с самого начала. Но почему именно она? Почему именно её?.. Он не ждал ответа, но командир группы захвата, седой мастер-вор повернул к нему карманное зеркальце, которое держал в руке, и что-то быстро пробормотал. – Потому что Сайфер, – отчетливо донесся из зеркальца женский голос. – Потому что "не она". Спрашивавший горько усмехнулся и уронил голову на грудь. Джейд А'тейр, Ловец Ветра Серебряных стрел, аккуратно закрыла своё зеркальце и убрала его в нагрудный карман. Поблекшая было улыбка снова вернулась на её губы – даже жаль, что никто сейчас не мог оценить её по достоинству. Вторая в Лесной ветви, советница Ведуна, была А'йорд по рождению и воспитанию и хорошо знала цену таким маленьким победам. Пусть этот танец остался за ней и Серебряными Стрелами, но бал продолжался. А командор Орлиного Когтя был достойными противником. – Мы ещё потанцуем с вами, мастер Сайфер… потанцуем непременно… Память. Шендже Рио, мастер-механик бывшего Братства Осколков. В камине тихо потрескивали яблоневые поленья. По комнате гулял сквозняк, заставляя мелодично звенеть колокольчики ветра в дверной проёме. Шендже неотрывно смотрел на побеленный потолок, закинув руки за голову, и слушал, как за окном невнятно, точно жалуясь на что-то, пришепетывает дождь, и на карниз грузно шлепаются хлопья мокрого снега. Дождь пополам со снегом. Снег вприкуску с дождем. Славная погодка для первых дней снеженя. Один зинжи шмыгнул в окошко, но – цап! – его поймала кошка. Второй зинжи пошел на пруд купаться, и в камышах пришлось ему остаться. А третий дома чай остался пить, но поперхнулся – и ему не жить… Ночь обещала быть долгой. Когда прошел слух, что Гвин'эйто мертв, ему показалось, второй раз пал Миродар. Меченый был живым напоминанием о минувших временах, когда они могли жить, а не выживать, когда любили и были любимы – несгибаемый, несокрушимый, как скала. Легенда при жизни… правда, среди очень узкого круга людей. И если умирают те, кто выжил после Плети Каррока и уцелел во время резни, на что надеяться простым смертным? Странно, прежде Шендже не задумывался о том, что значит для него этот убийца. Он был из другой ветви, к Тайным никакого отношения не имел и заботился только о своём цехе, инструментах и механизмах, требующих починки. В те времена, когда стояла Цитадель Осколков, Шендже даже не знал, что есть в их гильдии такой человек. У Рук Тайных не было ни лиц, ни имен. Они хорошо умели только одно – убивать. Поэтому когда Меченый взялся собирать уцелевших Осколков, яростно, словно волк, вгрызаясь в обязанности гильдмастера, для Шендже это стало полнейшей неожиданностью. Он, как и другие, ожидал, что верховодить станет кто-то из прежнего Совета, может быть, Твила или Эшальт, но те после падения Миродара казались тенями себя, прежних. В них будто угасло что-то, Меченый же, напротив, словно очнулся после долгого сна. Из убийцы вышел превосходный вождь – лучший на памяти Шендже. Скоро он держал всех Осколков в кулаке не хуже, чем до этого свои метательные ножи. Многие сперва отнеслись к нему настороженно, но Меченый сумел доказать – не словом, делом – что он стоит того, чтобы за ним идти. Пожертвовав одним из самых охраняемых секретов Тайной ветви, он вскрыл Убежище, которое не смогли обнаружить даже лучшие ищейки Неподвластных, и быстро превратил старый лесной форт в настоящую крепость. Здоровых воинов в гарнизоне можно было перечесть по пальцам, но Осколки получили самое важное – время, чтобы хоть немного зализать раны, и крышу над головой. Что же касается прежних союзников… Шендже не знал, да и не хотел знать, как добился этого самозваный гильдмастер, но все они внезапно вспомнили свои обязательства и подтвердили их, несмотря на то, что имя Братства было вычеркнуто из Вечных книг. Вскоре Меченый увёл людей из Убежища и щедро рассыпал Осколки по городам и весям бывших союзных гильдий, где их приняли, как своих. Шендже ни разу не довелось услышать брошенное в спину, презрительное "бродяжник". Много позже он узнал, что Убежище было оставлено за неделю до того, как туда наведался карательный корпус Неподвластных. И преисполнился непоколебимого доверия к Меченому. Половина выживших ненавидела и боялась шрамолицего потайника, другая боялась и благоговела перед ним, но никто не брался угадать, что творится в его голове. Едва все Осколки оказались более или менее пристроены, Меченый ушел. Без лишних слов и ненужных прощаний, не сказав, куда идёт, не пообещав, что вернётся. Люди не стали задавать вопросов и пытаться остановить его – в конце концов, он не был их гильдмастером по закону и обычаю. Его не избирал Совет, он не обещал служить и защищать, положив руку на Клятвенный жезл, и никому ничего не был должен. Осколки и без него знали, что им делать. Они врастали в плоть чужих гильдий, медленно, не спеша, привлекали нужных людей, обзаводились полезными связями, мало-помалу расширяли свой круг и вежливо отказывались от предложений принять новый герб и печать, хотя среди них попадались весьма и весьма лестные. Так делал и сам Шендже. Ни один Осколок не сомневался, что придет день, и их Цитадель восстанет из пепла ещё краше, чем была. Но на сей раз они никому не позволять повергнуть их и поставить на колени. Если не по букве закона, то по его духу Меченый все же был их вождём. Его не провожал никто. Но ждали все. И он возвращался. Шендже был кузнецом, мастером-механиком, и потому лучше остальных понимал своего "не-гильдмастера". У хорошего работника любой механизм выправлен, отлажен, работает как часы, не требуя постоянного присмотра. Если же он гремит и бренчит, если нельзя отойти на шаг без того, чтобы не отлетела очередная деталь, значит, дрянной это работник. Считал ли сам Меченый гильдию механизмом, который нужно только собрать и завести, а дальше он справится и сам, Шендже не знал. Ему это было ни к чему. В бывшем убийце кузнец всегда видел создателя, такого же, как он сам – пусть в нём не было и отблеска Искры. Только создатель может почувствовать, когда его детище готово дать сбой. А Меченый всегда приходил, когда в нём нуждались. Всегда вовремя. И теперь… Меченый мертв! – звучало так, словно умерла сама надежда. В ожидании Шендже бесцельно мерил шагами просторный дом, внезапно ставшим маленьким и тесным, не находя себе места. Сначала внутри все клокотало от отчаяния, но затем на смену ему пришла ярость, холодная и беспощадная. Только бы узнать наверняка, что с ним случилось, и кто приложил к тому руку. Только бы узнать… Оставалось ждать, пока всё станет известно наверняка. Нельзя было бросаться на поиски, сломя голову, как в прежние времена. Нельзя было допустить, чтобы пошло прахом всё, что с таким трудом удалось сохранить. И он ждал. Ждал и просыпался среди ночи в холодном поту – снова видел кошмарный сон, терзавший его с самого падения Цитадели. Свинцовое небо, низко нависшие тучи. И – полыхающий адским пламенем дом, который Он-из-Сна хорошо знает, но в котором Он-из-Яви никогда не был. Вспыхивают, точно сухой хворост, мебель и потолочные балки, звонко лопаются оконные стёкла, дико кричат какие-то люди и корчатся от невыносимой муки. Чернеют, скукоживаются, как пергаментные листы, рассыпаются облаками серого пепла. Из окон выплескивается жадное ослепительно-белое пламя и неожиданно в нем возникают силуэты атакующих химер, драконов, скалящих клыки. Содрогаются, словно от невыносимой муки стены. Они то появляются, то вновь исчезают, и Ему-из-Сна кажется, что он одновременно и мечется по огненной западне, не в силах выбраться из неё, и неподвижно стоит на улице, удерживая тонкую фигурку, рвущуюся вперед в отчаянной попытке помочь, спасти, вытащить… Вороны чертят широкие круги над пожарищем, и картина почти величественна. На миг в пламени проступает искаженное гневом лицо со шрамом от Плети Каррока… а затем здание складывается, словно карточный домик. И только жирный пепел, словно хлопья черного снега, кружится в воздухе, оседает на землю, липнет к вспотевшей коже… Пепел, только пепел… И боль. Этого ещё нет, звенело эхом в ушах Шендже. Ещё нет. Но если он жив… если он придёт…то так будет. Когда-нибудь. Завтра. Луну спустя. Через год или десять лет… но так будет. И ты не сможешь переменить его судьбу. Если б он мог… если бы он только мог поговорить с кем-нибудь… рассказать об увиденном… попросить совета… Но чужим мистикам Шендже не доверял, а своих у Осколков не осталось. Послушники, надевшие серое уже после падения Миродара, были ещё слишком молоды, и не он к ним – они к нему приходили за утешением. Даже не видя лиц, зная, что тайна исповеди нерушима, он не мог сказать малышам, что если Меченый вернётся, то вернётся лишь затем, чтобы умереть. И старшим, тем, рядом с которыми прожил всю жизнь, тоже не мог. Известие о гибели Меченого подрезало Осколков, как коса берёзку. Одни не могли простить себя за то, что не удержали его и что просто не пошли следом, другие кляли Меченого за то, что дал себя убить. И подряжались на самую тяжелую, самую грязную работу, уходили в наёмники, бесстрашно подставлялись под чужие копья и мечи – и врагов на свои мечи ловили десятками, чтобы только не думать… забыться… хоть на миг… Спасением Шендже была только она. Фелисита, Феичка, Фея, Хрустальный голос Осколков. И могучий, не знающий покоя дух, по недоразумению заключенный в хрупкое женское тело. Она не знала, что такое терять надежду или разочаровываться в вере. Верить для неё было всё равно, что дышать, а жить – значило надеяться. Потому она ни на миг не поверила в смерть Меченого и смеялась, и качала головой, когда ей говорили, что он мёртв, и всё кончено. Ей не было дела до логики и мудрых рассуждений. Она будет ждать, заявляла девушка, до тех пор, пока не увидит мертвое тело и не просидит над ним всю ночь. А процент веры и надежды пусть высчитывают другие – те, что слишком много думают, а после идут как бараны на заклание. Шендже совсем не понимал бардов и давно отчаялся понять женщин. Но одним он заразился от Фелиситы – надеждой. И больше всего на свете боялся потерять её… Он ждал… Ждал… И ждал… Потому что… Ничего… Другого… Не… Оставалось… Равномерный шелест дождя убаюкивал, а дневная усталость брала своё. Рваное дыхание мастера-механика выровнялось, складка между бровями начала разглаживаться. Он спал. Тишину, нарушаемую ровным дыханием двух людей, нарушил странный звук – и сновидение мгновенно разлетелось на мелкие осколки. Шендже резко открыл глаза, нащупывая стилет под подушкой. Оружие всегда должно быть под рукой – это первое, что вложил в головы Осколков новый гильдмастер. Некоторое время мужчина лежал неподвижно, осторожно оглядывая комнату, и, не заметив ничего подозрительного, медленно сел, сжимая рукоять стилета. Один взгляд на висящие на стене амулеты дал понять, что паутина охранных чар, окутывающая дом, не потревожена. Глазки "огоньков" и "ветерков", установленных в каждой комнате, горели спокойным зеленоватым светом. "Кошка шалит, что ли…" – с лёгкой досадой подумал Шендже и уже готов был улечься обратно, когда странный звук, потревоживший его сон, повторился. Мужчина стремительно обернулся – звук шел от окна, но непогода была не при чем. Это явственно звякнула о стекло горсть мелких камешков. Шендже поднялся и, не убирая стилета, неслышно подошел к окну. Стекла были зачарованы на неразбиваемость, и мастер, не опасаясь случайной стрелы, взглянул вниз, на тускло освещенную улицу. Серая пелена дождя и снега значительно ухудшали обзор, и сразу Шендже показалось, что улица пустынна, но затем внимательный взгляд поймал какое-то движение под ближайшим фонарём. Одна, две, три фигурки… четыре, пять… слишком маленькие и хрупкие, чтобы это могли быть воры или убийцы, посланные за его головой… шесть, семь… дети или, скорее, подростки… Какого гьёрге им здесь нужно?! "Мальчишки, – с тяжелой злостью подумал Шендже и отошел от окна, не пытаясь присмотреться к ночным бродягам. – И не лень им в такую погоду шнырять по улицам? Да ещё и камни в окно кидать! И ведь знают, знают, в какое окно бросать надо – чтобы не разбить и разбудить… Поймаю – выпорю так, что до Бельтайна сидеть не смогут!.." Он снова лег, нечаянно потревожив посапывавшую жену – та подняла голову, сонно поморгала и, пробормотав: "Ты со своим Меченым совсем умом двинулся…", повернулась на другой бок. Шендже убрал стилет под подушку и уставился на потолок, знакомый до последней трещинки, страдальчески морщась при мысли об ещё одной бессонной ночи. Это было неоднократно проверено: коль скоро он просыпался, без снотворного зелья больше уснуть не мог. Но весь запас в тайнике кончился, нового мастер сварить не успел, а купить не мог – спасибо заботливым друзьям, целителям, следящим чарам и чересчур нервной супруге. Глупость какая, он ведь не собирался кончать с собой, просто немного превысил дозу… Сторожевые "огоньки" несколько раз быстро моргнули – и засияли как прежде. Стилет мгновенно оказался в руке. Шендже прислушался: внизу, в большом зале, кто-то был. И этот "кто-то" был не один. Половицы поскрипывали под ногами пришельцев, слышались приглушенные голоса, с шумом и стуком передвигалась мебель. Явиться вот так, среди ночи, могли не только друзья, но лишь тот, кто носил печати Осколков, был способен беспрепятственно пройти сквозь защитные чары. В последнее время, впрочем, подобная избирательность защиты хозяину резко разонравилась. Снизу донесся длинный, протяжный звук, похожий на стон, потом грохот, и с жалобным дрызгом разбилось что-то стеклянное. Шендже стиснул зубы так, что заныли челюсти. После неудачного инцидента с зельем, который все его знакомые отчего-то сочли попыткой самоубийства, подобные визиты (спасибо одной бардессе) случались постоянно. У Фелиситы был мягкий характер, но временами она проявляла исключительное упорство, сломить которое нельзя было ни советом, ни принуждением. Слова Шендже о том, что ему не нужны ни обычные целители, ни ментальные, ни травники, ни энергики, ни барды с душеспасительными беседами, пролетали мимо её ушей. И поток утешителей не иссякал. Это снова был бард. Да, без сомнения, бард. Или барды. Только им было невдомёк, что людям когда-то нужно спать, и явиться в гости Слышащие Ветер могли в любое время суток. А ещё у них у всех складывались необычайно нежные отношения с любимой вазой его жены: сначала они восхищались её красотой, а затем – разумеется, случайно – разбивали на мелкие осколки. Они неизменно извинялись перед хозяевами, вызывался маг, который воссоздавал вазу в её былом великолепии, и она вновь занимала своё место на каминной полке, пока не приходил другой бард, и история не повторялась с начала. Супруга Шендже упрямо отказывалась перемещать подарок любимой тетушки из большого зала, но маг-починщик по секрету признался хозяину, что ещё несколько несчастных случаев, и даже магия не соберет целое из фарфорового крошева. Кузнец даже поблагодарил бы неведомого гостя, если бы не был так зол. "Кто бы ни явился, вышвырну, – яростно пообещал себе Шендже, вслепую просовывая руки в рукава халата, – даже если сама Фея. Надоело. Если у них есть, что мне сказать, пусть дождутся утра. Или письмо напишут!!!" Кутаясь в халат, он аккуратно прикрыл дверь спальни и стал спускаться по лестнице, ведущей на первый этаж. Сделал несколько шагов… да так и замер посреди пролета, судорожно хватаясь одной рукой за перила, чтобы не скатиться вниз, а другой – судорожно стискивая рукоять стилета. Осветительные шары не горели, и большую гостиную освещало только пламя в камине. С десяток подростков в походной одежде, не замечая хозяина, негромко переговаривались, обменивались шуточками, стаскивали промокшие плащи и раскладывали на стульях и обеденном столе свои вещи. А рядом с камином в любимом кресле Шендже сидел… Эту полуседую гриву, гордо поднятую голову и четкий профиль он узнал бы даже во сне. Хотя чем считать теперешний сон – ожившим кошмаром или сбывшейся грезой – мастер решить не мог. Меченый вернулся в своей излюбленной манере: не стучась в двери, не взламывая замков, но вот его не было – а мгновение спустя он сидит в облюбованном кресле с таким видом, словно ненадолго отлучался выпить пива. И шансов вытряхнуть его из этого кресла у хозяина не больше, чем голыми руками свернуть шею дикому туру. Мастер-механик, собрав остатки воли в кулак, сунул стилет за пояс, шагнул на следующую ступеньку, и только тогда заметил, что рядом с Меченым на полу устроился тощий белоголовый мальчишка. На расстеленной перед ним тряпице лежали красивая, черная с серебром флейта и арфа со снятыми струнами, которую юнец любовно протирал кусочком замши. Выражение лица у него было совершенно бардовское – мечтательное, отсутствующее, словно он прислушивался к чему-то далекому, а в явь возвращался, только когда в этом возникала необходимость. Но тяжелый боевой нож на поясе мальчишки отнюдь не выглядел неуместным. Мальчишка поднес флейту к губам, легонько подул, и звук, похожий на стон, который Шендже слышал прежде, повторился. Мастера словно встряхнуло. Ослабив хватку на перилах, он выпрямился и стал осторожно спускаться по лестнице. Никто из гостей ещё не успел заметить хозяина дома – кроме Меченого. У убийцы глаза должны быть даже на затылке, иначе проживёт он не намного дольше своей жертвы. Когда гильдмастер заговорил, его голос звучал почти дружелюбно. Дружелюбно для Меченого, разумеется. |
