Умирающий, казалось, обрел наконец утешение.

— В жизни грядущей, — прошептал он, на сей раз более отчетливо. — А я и забыл про нее. Ты уверен, что она есть?

— Даже ложная религия твоих предков не отрицает этого.

— И мы еще встретимся, ты и я? — спросил он с нежной, но почтительной ласковостью.

— Несомненно, если будем соблюдать заповеди Господни.

— А как мы узнаем друг друга?

— Узнаем зрением души.

— И там тоже будет любовь?

— Будет любовь в истинном смысле этого слова.

— Истинная любовь! Ах, то-то будет радость! — Голос его обрел силу и в глазах появилась аскетическая красота, когда он обнимал друга, с которым из-за превратностей земного пути был так долго в разлуке. — Жизнь грядущая! — крикнул он. — Жизнь, жизнь, вечная жизнь. Жди меня там.

И он всадил нож прямо в сердце миссионера.

Выпад ножом ускорил и для него развязку. У Витобая едва достало силы столкнуть с себя мертвое тело и расправить гирлянду голубых цветов. Но он прожил на мгновение дольше, и то было самое роскошное мгновение в его жизни. Ибо любовь наконец-то ему покорилась, и он снова стал царьком и отправил вперед гонца, чтобы возвестить свой приход в жизнь грядущую, как и подобает великому вождю. «Я служил тебе десять лет, — подумал он, — иго твое было тяжело, но мое будет еще тяжелей, ибо ты станешь служить мне во веки веков». Он с трудом поднялся и бросил взгляд за парапет. Внизу он увидел коня, запряженного в повозку; долину, которой когда-то управлял; место, где раньше стояла хижина; развалины родового частокола, школу, больницу, кладбище, штабеля строевого леса, отравленный ручей — все то, что он привык считать свидетельствами своего упадка. Но в то утро все это ровно ничего не значило, все растворилось как дым, и под всем этим, незыблемое и вечное, расстилалось царство мертвых. Он радовался, как в детстве. Его там ждут. Шагнув по трупу, он забрался выше, поднял руки над головою — освещенный солнцем, голый, торжествующий, оставивший позади все болезни и унижения — и, словно сокол, нырнул с парапета навстречу испуганной тени.