Квинтилий Вар, назначенный три года назад наместником в Германию (получив в управление обширные земли по обе стороны Рейна), оказался даже не плохим пастухом, а волком, как выразился Батон в беседе с Тиберием. В последней германской кампании он командовал легионом и как-то забыл, что общая победа была одержана под руководством Тиберия, и всю заслугу готов был приписать одному себе. На покоренных германцев он смотрел исключительно как на свою собственность, и даже самого последнего раба, привезенного из Рима, ставил выше германских вождей и старейшин. Губернаторство Вара стало для Германии настоящим бедствием — совсем не такого ожидали германцы, покоряясь римской власти.

Происходивший из древнего патрицианского рода, Вар не в первый раз получал в свои руки такую огромную власть. Он был и консулом в Риме (в один год с Тиберием), и наместником в Сирии, где подавил опаснейший мятеж иудеев, доведенных до отчаяния его притеснениями и измывательствами. И не раз лишался высокого положения, смещаемый со своих постов — когда становилось слишком очевидно, что все способности он направляет на служение не Риму и Августу, а себе самому.

Поскольку вся Германия вместе с населением принадлежала ему безраздельно, то он плевать хотел на всякие там обычаи, уклад жизни и прочую дребедень. Побежденные обязаны были жить по римским законам, а если сказать вернее — по тем законам, которые установил Квинтилий Вар. Он поделил Германию на области, не смущаясь тем, что в некоторых из этих областей оказались племена, традиционно враждебные друг другу. Везде насадил своих судейских чиновников, сборщиков налогов, велел германцам строить храмы в честь римских богов и вокруг этих храмов селиться, образовывая города, как в других культурных провинциях, вроде Галлии и Малой Азии.

Самым влиятельным германским вождем в то время был Арминий, по инициативе которого и был заключен мир. Отказавшись от борьбы с империей, он рассудил, что должен как следует изучить ее устройство, чтобы понять, в чем заключается ее непобедимая сила. Еще в самом начале губернаторства Вара Арминий, по протекции Германика, приехал в Рим и был представлен Августу. Император принял его добродушно-снисходительно и позволил поселиться в Риме на тот срок, какой сам Арминий пожелает. Германский вождь купил небольшой домик на Палатине и начал цивилизовываться.

Надо сказать, что первое время ему даже нравилось здесь жить — комфорт и удобства городской жизни, популярность в обществе (в частности, внимание со стороны непривычно красивых и холеных римлянок), масса развлечений, о каких он в своих лесах и подумать не мог. Чего стоили поединки гладиаторов с ужасающими животными, привезенными из Африки, — Арминий и не знал, что такие бывают. Как же было не ощутить величие Рима? Однажды в цирке он едва не лишился чувств, наблюдая за невероятным представлением — битвой слона и носорога. Появись любой из этих зверей в его родных лесах — ему немедленно начали бы поклоняться как воплощению божества! А римляне повелевают этими гигантами, заставляя их вспарывать друг друга бивнями и рогами для увеселения изнеженной и пресыщенной публики.

А вот Август, как ни странно, не произвел на Арминия впечатления, подобающего его божественному сану. Разве таким должен быть человек, правящий половиной мира? Из его глаз не бьют молнии, а от голоса не гремит гром, никто не падает ниц перед его троном. Нет, он позволяет себе шутить, дружески разговаривает с собеседниками и слишком часто обращается к жене за советом или одобрением. Вот жена его та больше похожа на всесильную богиню, чем великий император Август.

Арминий понял главное — сила империи, позволяющая ее гражданам пользоваться всеми благами цивилизации, заключается в богатстве. Деньги — вот что создает все эти удивительные чудеса. Золото стекается в Рим со всех концов света и здесь строит дворцы, храмы, каналы и водопроводы, питает науки и искусства, одевает мужчин в шелковые тоги и ложится женщинам на грудь в виде ожерелий. Если лишить Рим золота, то он недолго будет существовать. Но избыток богатства тоже когда-нибудь погубит Рим.

Арминию стало скучно. Его потянуло обратно, в родные места, где жить хоть и труднее, но проще и понятней, где в мужчине ценится сила, в женщине — плодовитость, в старике — опытность, а в старухе — умение зашептывать больные зубы и грыжи. Но уезжать было еще рано. Всей своей варварской хитростью Арминий чувствовал, что должен стать для римлян своим человеком, чтобы потом успешнее бороться против них.

Он довольно скоро научился бегло говорить на правильной латыни, рьяно поклонялся здешним богам и приносил им жертвы, завел много знакомств среди знати. Отношение к нему было прекрасным: для всех он выглядел примером того, как цивилизация благотворно влияет на природную дикость. На него смотрели с таким умилением, с каким ремесленник смотрит на произведение собственных рук. Сословие всадников приняло его в свои ряды.

Он многое узнал о врагах. Сейчас, когда его родина была полностью подчинена Риму, как ни странно, был самый подходящий момент для того, чтобы избавиться от этой подчиненности. Пока Арминий наслаждался столичной жизнью, Рим развязал на Востоке войну и все больше увязал в ней, как лошадь, попавшая в болото. С удивлением Арминий узнавал, что восставший Иллирик — сравнительно небольшая область, и жители ее далеко не так воинственны, как его родные германцы. И эта маленькая страна держит Рим за горло, связывая огромные силы — пятнадцать легионов и столько же вспомогательных войск! Очень интересовали Арминия отношения Августа с Тиберием, который вел войну на Востоке. Все открыто утверждали, что император терпеть не может пасынка, навязанного ему Ливией. И в то же время по Риму ходили переписанные послания императора к Тиберию, где Август рассыпался в любезностях и даже опускался до откровенной лести. Значит, Август боится Тиберия, понял Арминий. И ревнует к его растущей популярности. Что из этого следует? А то, что соперничество этих двух людей — Тиберия и Августа — и будет главным событием римской жизни, а вовсе не война за присоединение Иллирика. У Тиберия одна возможность возвыситься — победа в войне. Значит, он будет вести ее до конца, истощая римские силы. И когда они истощатся — тут-то и поднимется Германия! И кто сможет помешать германским племенам войти в Рим победителями? Арминий даже испугался этой мысли. Но потом вдруг ясно представил себе план действий — и мысль о победе над Римом перестала казаться ему невероятной.

Наступил день, когда из Иллирика пришло сообщение о победном завершении войны. Арминию было понятно, какой ценой далась римлянам эта победа — он был в курсе всех особенностей иллирийской войны и видел достаточно инвалидов на римских улицах и площадях. Пока сенат и Август дебатировали, какое имя добавить к основному имени Тиберия — «Паннонекий», «Непобедимый» или «Благочестивый» (в конце концов не добавили никакого: Август запретил, сказав, что Тиберий и так будет доволен именем, которое унаследует после его смерти), Арминий быстро собрался, попрощался с новыми знакомыми и уехал в Германию, втайне поклявшись себе, что сюда он еще вернется.

На родине он застал картину, полностью удовлетворявшую его представлениям: губернаторство Квинтилия Вара оказалось не одной из форм республиканского правления, а самой настоящей деспотией. Вар устроил себе ставку в Майнце, где жил под надежной охраной, а его чиновники, как пиявки, пили германскую кровь. Рабы должны работать, рассуждал Вар, — поэтому повсеместно силой оружия насаждалась римская система земледелия — распахивались луга, осушались болота и выкорчевывались леса под новые пашни. Свободные германцы превращались в пахарей — Риму нужен был хлеб, много хлеба. Налоги, установленные чиновниками Вара, были почти непосильными, но от новоявленных земледельцев никто и не скрывал, что плоды их труда предназначены для империи. В Южной Германии, где хлеб выращивался еще до прихода завоевателей, населению было легче приспосабливаться к новым порядкам, но племена, жившие на севере, по ту сторону Рейна, воспринимали эту политику губернатора как прямое надругательство над собой и над памятью их воинственных предков, не опускавшихся до ковыряния в земле. Северные германцы начинали роптать.