Тиберий представил Августу и сенату подробный Доклад, в котором было, в частности, сказано: все восемь римских легионов нуждаются в пополнении. Главнокомандующий еще смягчил картину, не упомянув о необходимости обновления личного состава. В войсках, находящихся в Германии, было много ветеранов среди солдат, то есть тех, кто прослужил шестнадцать лет или около того. Тиберий же решил, что не время сейчас говорить о таких мелочах, и взял на себя ответственность за самовольное увеличение срока службы — пусть солдаты еще немного потерпят для блага отечества.
Однако, даже и не увольняя в запас ветеранов, Август не мог набрать рекрутов во внутренних провинциях. И ему пришлось внести в сенат законопроект, позволяющий призывать на службу в римские войска мужчин из отдаленных и даже пограничных провинций. Сенат, как водится, одобрил закон.
Новобранцев стали набирать в Паннонии. Все это происходило на фоне увеличения налогов в казну и конфискации лишнего зерна у тамошних землевладельцев.
Население стало бунтовать. Понятное дело — взбунтуешься, если у тебя выгребли хлеб из амбара, ничего за него не заплатив, да еще содрали налог, вдвое больший, чем прежде, да вдобавок ко всему забрали кормильца — мужа, сына, брата. Забрали на шестнадцать лет, и это еще в лучшем случае, а для чего, спрашивается? Чтобы погнать его в какую-то Германию, где ему, вместо того чтобы кормить семью и продолжать род, следует отдавать жизнь за таких же жирных римских клопов, как и те, что ограбили его самого. Германия паннонцам была абсолютна не нужна.
Может быть, волнения, охватившие провинцию, удалось бы погасить, прояви губернатор некоторую гибкость. Но он больше всего на свете хотел выслужиться перед Августом и иметь возможность доложить, что его приказ не только выполнен, но и перевыполнен. Губернатор принялся наводить порядок железной рукой. И если семья, из которой забирался рекрут, не желала его отдавать, то в присутствии всей деревни римские солдаты отрубали голову и рекруту, и самым активным членам его семьи, будь то жена, не желавшая расставаться с мужем, или старик, преградивший вербовщику дорогу на свое подворье.
Войны, ведущиеся в интересах чиновников, — самые жестокие и кровавые. Не стала исключением и эта внезапно вспыхнувшая война. Обширная область между рекой Данубием и Адриатическим морем, называемая Иллирик, поднялась как один человек. И ненависть к Риму, запылавшая там, была куда сильнее германской. В несколько дней все небольшие римские гарнизоны были разгромлены и уничтожены до последнего солдата, а чиновники убиты с особой жестокостью — закопаны живыми в землю или сожжены на кострах.
Причем стихийный бунт весьма скоро приобрел характер организованного и осмысленного сопротивления. Восставшие создали свою армию, и возглавил ее знаменитый вождь по имени Батон. Лозунг, под которым эта армия собиралась сражаться с Римом, был — полное отделение от империи на вечные времена. Все население Иллирика — включая женщин и детей — объединилось под этим лозунгом и готово было драться хоть зубами, если не хватит оружия. Таким образом, из тихой и мирной провинции Иллирик превратился в очаг новой войны, а своим стремлением к независимости приносил еще больший вред, ибо подавал пример другим областям.
Тиберий готовился к триумфальному возвращению в Рим, когда началось восстание в Иллирике. Для него это могло означать только одно: новую войну, потому что никому другому Август не доверил бы возглавлять войска. Так оно и вышло — именно Тиберия сенат назначил главным усмирителем Иллирика. Впрочем, сам Тиберий не особенно переживал. Победа в этой войне сделала бы его национальным героем, вторым человеком в империи. Ливия тоже так считала. Она писала сыну ободряющие письма, полные намеков на его грядущее возвышение. Для Тиберия же, регулярно получавшего материнские наставления, одной из самых желанных наград было — став победителем и триумфатором, сбросить с себя рабские цепи зависимости от Ливии и жить в дальнейшем не по ее указаниям. Он едва ли не с восторгом погрузился в новые заботы.
Он потребовал от Августа дополнительного набора рекрутов. По подсчетам Тиберия, война с Иллириком должна была быть гораздо тяжелее германской, хотя бы по той причине, что паннонцы как воины превосходили германцев, многое переняв из римского военного искусства. Тиберий доложил императору, что потребуется не менее пятнадцати легионов, с таким же количеством вспомогательных войск. Август, напуганный масштабами свалившегося на империю бедствия, вынужден был согласиться.
В Риме была объявлена всеобщая мобилизация.
Провести ее оказалось непросто. Население столицы и внутренних областей еще не оправилось от беспорядков, вызванных голодом и стихийными бедствиями. Каждый мужчина призывного возраста пытался уклониться от призыва, и объяснение этому было одно: жизнь только налаживается, появился хлеб, а вместе с ним — надежды на благоприятное будущее, многие не успели толком наесться после нескольких месяцев голодного ужаса, и вот — бросай все, записывайся в армию, приобретай на свои кровные деньги всю экипировку и оружие (для подавляющего большинства это было сущим разорением) и отправляйся умирать. Даже отпрыски богатых сословий всячески уклонялись от призыва, хотя им-то предстояло, после небольшой подготовки, служить офицерами — а что говорить о бедняках? Чтобы преодолеть эти трудности, Августу пришлось пойти на еще одно опустошение казны, назначив премию каждому вступающему в армию. Это помогло, и призыв пошел поживее. Правда, не обошлось без довольно многочисленных случаев мошенничества: богатые граждане вместо своих сыновей отправляли в армию рабов, давая им вольную и присваивая значительную часть полагающейся премии, и еще считали себя обманутыми, потому что выходило так, будто они продают своих рабов государству по заниженным ценам. Свежие вольноотпущенники, впрочем, были не против такого поворота в судьбе, в армию шли охотно и впоследствии, как показал опыт, становились прекрасными воинами. Разбирать мошенничества их бывших хозяев Август пока не стал: было не до этого.
Вместе с войсками, выведенными из других, мирных провинций, набралось пятнадцать легионов и столько же вспомогательных войск — конницы, легкой пехоты, огнеметных, баллистических и катапультных отрядов. Под началом Тиберия в общей сложности оказалось около полутораста тысяч человек. Впервые он командовал такой огромной военной силой. В конце года армия, собранная в единый кулак, вторглась в Паннонию и война началась.
Батон, поняв, что открытое столкновение с римской военной машиной сразу приведет к уничтожению его войска, избрал другую тактику, более эффективную. Разделив иллирийское ополчение на множество небольших отрядов, он велел им раствориться в родных горах и лесах для партизанской войны. По всей стране закипела работа: жители покидали свои села, угоняя скот и увозя припасы, устраивали в скрытых местах тайные склады, пастбища, оружейные мастерские и конные заводы. Казалось, что весь этот край, благодатный и довольно густонаселенный, за несколько дней опустел. На пути своего войска Тиберий встречал лишь разоренные самими жителями и покинутые села — в них оставались только самые немощные старики и больные, которым не под силу было уйти с остальными.
Таким образом, перед римлянами сразу встала проблема посерьезнее внезапных и дерзких набегов противника — проблема снабжения армии продовольствием. Надежды на то, что припасы можно будет добывать на месте, рухнули. А для того чтобы прокормить сто пятьдесят тысяч ртов, не страдающих отсутствием аппетита, требовалось столько, что никаких поставок из Рима не хватило бы. Тем более что хитроумный Батон одной из главных своих задач считал — преградить дорогу продовольственным обозам. Можно было, правда, доставлять припасы из Италии морем, но надвигалась зима, за нею — зимние штормы, делающие плавание опасным, почти невозможным.
То, что было ясно Тиберию, не составляло секрета и ни для кого из его солдат. В войске появились недовольные, говорившие, что Август-де послал их сюда на верную гибель. Каждый день Тиберий выслушивал доклады об ухудшающемся настроении солдат. Ни жратвы, ни хотя бы видимого противника, которого можно разбить и закончить войну — для многочисленных новобранцев это делало их службу совсем не такой, как они ожидали.
