Обо всем, что происходило в Сирии, Германику становилось известно. Он злился, но понимал, что если немедленно ринется восстанавливать там порядок, то сыграет тем самым на руку Пизону, который явно этого добивается. Агриппина тоже не советовала мужу ехать, а предлагала подождать, чтобы посмотреть, до какого абсурда доведет Пизон обстановку в подчиненной ему провинции — и тогда, во-первых, станут более понятны его цели, а во-вторых, Германик получит полное право применить к негодяю самые крутые меры воздействия.

Германик решил заняться другими делами, тем более что появились весьма неотложные. Немедленного вмешательства

требовала Армения, оставшаяся без царя; Нет, царь Вонон не умер, а просто был изгнан соотечественниками. (Кстати, этот Вонон, прихватив с собой казну, сразу же отправился в Сирию, под крыло Пизона и Планцины, благоволения которых добился при помощи щедрых подарков.) При Вононе Армения не могла считаться очень надежной провинцией, так что потеря для Рима была небольшая. Германик выяснил, что народ Армении и даже большинство знати, хотят призвать на царство Зенона — сына понтийскош царя Полемона. Зенон с юных лет жил среди армян, усвоил их обычаи, образ жизни и язык. И, как сообщили Германику, был лоялен к Риму. Не теряя времени, Германик отбыл в Армению и там, в городе Артаксате, с полного одобрения местной аристократии и при большом скоплении народа, возложил на голову Зенона царский венец. Теперь имя Зенона, по названию города, в котором он стал царем, было — Артаксий.

Кроме этого Германик добился окончательного превращения Каппадокии в римскую провинцию и посадил там правителем легата Квинта Верания. Усилиями Германика жители Коммагены, также оставшейся без царя, приняли к себе управителем Квинта Сервея.

Германик оставался верным себе — он служил отечеству, не обращая внимания на интриги, которые плетутся против него.

В это время в Германии началась междоусобная война. Царь восточных германцев-готов Маробод поднялся против херусков, возглавляемых Арминием и его ближайшим сподвижником и дядей Ингвиомером. Восточные германцы не враждовали с Римом, по крайней мере до боевых действий дело не доходило. Но Маробод, считавший себя — и не без основания — гораздо более сильным вождем, чем Арминий, завидовал ему. Племена готов, бургундов и вандалов были гораздо многочисленнее северных и западных племен, а их владения с северной и восточной стороны могли простираться безгранично далеко — только иди и Завоевывай все новые и новые земли. И Маробод, пользовавшийся среди своих народов огромным влиянием, полагал, что мог бы возглавить союз германских племен.

Но Арминий опередил его, объединив херусков, хаттов и марсов в борьбе против Рима. А уж победа над легионами Вара вообще поставила Арминия в положение едва ли не божества, что наполнило душу Маробода черной завистью. Когда пришел Германик и принялся громить армию херусков и марсов, Маробод, хотя к нему и обращались за помощью, ничего не сделал, чтобы помочь Арминию. А ведь победа Арминия могла быть обеспечена, если бы Германику пришлось сражаться еще и со свирепыми и искусными в бою воинами Маробода. Теперь уже Арминий имел право обижаться на своего восточного завистника.

Но в свою очередь Маробод ничем не помог и Риму в войне с Арминием. Поэтому, когда союз западных племен напал на Маробода и тот, терпя поражение за поражением, обратился за помощью к Тиберию, то получил отказ. С чего бы это Рим стал помогать племенам, не поддержавшим его?

С другой стороны, Тиберий не хотел оставлять без внимания войну Арминия с Марободом. Этим надо было воспользоваться! Пусть варвары режут друг друга: чем больше их погибнет, тем спокойнее будет жить империя. Но и Маробода не следовало делать врагом, хотя бы из опасения, что варвары могут помириться, и тогда их объединенное войско пойдет на Рим.

Германик был занят своей миссией на Востоке. Но он и не годился для тех планов, что созрели в голове Тиберия. Прямолинейный Германик непременно принял бы сторону Маробода, исходя из того, что враг врагов Рима — друг. А варвар по определению не может быть другом. Туда следовало послать не Германика, а совсем другого человека.

Тиберий решился отправить туда своего сына — Друза Младшего. Пришла наконец пора ему проявить себя в настоящем деле. Снабдив сына советами и порядочным войском, император благословил его. Советы отца были просты и сводились к одному: прибыв на место, занять выжидательную позицию, предоставив Арминию и Марободу самим решать свои проблемы. А потом действовать по обстановке.

Друз Младший пошел дальше. Разбив лагерь на правом берегу Дуная, он начал по отношению к племенам, не вовлеченным в войну, проводить политику хитрых провокаций. Его люди по ночам нападали на мирные селения, убивали детей и стариков и оставляли на месте преступления улики, указывавшие то на воинов Арминия, то на подданных Маробода.

В итоге заварилась такая каша, в которой ничего невозможно было разобрать: все воевали против всех. Один Друз сохранял нейтралитет, якобы ни во что не вмешиваясь. Германцы благополучно истребляли друг друга, Арминий наседал все мощнее, и наконец Маробод, едва сумев вырваться из окружения, прибежал в лагерь к Друзу и попросил убежища. Он обещал, что восточные германцы поклянутся в верности Риму на вечные времена — только бы Друз двинул против Арминия свои легионы.

Друз поступил так: он согласился начать войну с Арминием, но поставил условие — Маробод должен был отправиться в Рим заложником. Это для гарантии, что его подданные не ударят римлянам в спину. Что делать, Маробод согласился.

Восточные германцы поклялись, Друз двинулся на Арминия и оттеснил его — херуски и марсы, еще не забывшие сокрушительных поражений от солдат Германика, сражались не очень храбро и при первой серьезной опасности убегали с поля боя.

Маробод приехал в Рим в качестве то ли союзника, то ли почетного пленника. Второе, наверное, более правильно. Его обласкали (Тиберий все же не удержался от того, чтобы не попенять Марободу на его невмешательство, стоившее Риму многих жизней) и отправили в Равенну, где он потом прожил в роскоши, но без права покидать место жительства, в течение шестнадцати лет, пока не умер от старости и тоски по родине.

В Риме опять был повод для празднеств. Сенат постановил присудить триумфальные украшения и Друзу Младшему — за Германию, и Германику — за Каппадокию, Армению и Коммагену.

Впрочем, главной наградой для Германика оказалась бы весть о том, что Арминий погиб. К сожалению, Германик не узнал об этом. Но Арминий действительно погиб — от рук своих же соотечественников. После того как Маробод был удален из Германии, Арминию захотелось сделаться в ней единоличным правителем, наподобие римского императора. Когда-то пожив в Риме и много узнав об устройстве государства, Арминий так и не смог об этом забыть, и чем больше размышлял, тем больше понимал: государство, управляемое одним человеком, — неплохая вещь. И эту вещь стоит перенять германцам, страдающим от своей разобщенности, живущим в невежестве и лишенным права пользоваться благами цивилизации. Арминий, зная, каким авторитетом он пользуется у своих собратьев, возомнил, что сможет сделаться их императором прямо сейчас. И на собрании союза племен заявил об этом решении, успев даже отдать какой-то приказ. Больше он не успел ничего. Свободолюбивые вожди так были разгневаны, что ими собираются командовать, что тут же набросились на Арминия с мечами и разрубили его на куски.

А Германик, установив порядок в восточных провинциях, тут же занялся следующим важным делом. Он прослышал, что в Египте начинается голод, вызванный неурожаем, хотя, как всем было известно, несколько предыдущих лет в Египте выдались очень урожайными и кладовые там были еще полны зерна. Дело заключалось в том, что хлебные торговцы, желая побольше содрать денег с населения, уговорились между собой держать высокие цены на хлеб. В результате случилось то, что случается всегда, лишь только наступают тяжелые времена: раньше всех деньги кончились у народа, то есть у основного потребителя хлеба. Голод, царящий по соседству с полными закромами, грозил обернуться беспорядками и — еще хуже — гражданской войной. Египет входил в подчиненные Германику провинции. И Германик не мог не озаботиться возникшей там ситуацией.