Куда девался прежний гуманизм либерального общества? Что стало с его терпимостью и сочувствием к "отверженному племени"? Снова заговорили в печати о походе против евреев, и снова стали обвинять Талмуд и призывать "к уничтожению и искоренению еврейских обрядов", после чего можно будет "отменить для евреев всякие ограничения". Чтобы придать своим нападкам научный характер, начали вовсю цитировать "Книгу кагала" Якова Брафмана, которая дала повод новому, неизвестному прежде обвинению в политическом объединении евреев всего мира во вред христианскому населению. Даже созданное в Петербурге "Общество распространения просвещения между евреями в России" причислили - по рекомендации Брафмана - к тайному "всемирному еврейскому заговору", хотя его целью было всего лишь "распространение среди евреев русской грамоты и полезных знаний".
Казалось, возвращались старые времена с их нетерпимостью и насильственными мерами воздействия, но теперь уже в России появилась новая еврейская интеллигенция, воспитанная на идеалах русской культуры, и ее представителей особенно ранили высказывания тогдашних властителей дум, перед которыми они прежде преклонялись. Славянофил Иван Аксаков, пользовавшийся огромным влиянием в русском обществе, писал в газете, что "не об эмансипации евреев следует толковать, а об эмансипации русских от евреев". Особенно привлекал многих один из самых крупных писателей того времени Федор Михайлович Достоевский. Двойственно было его отношение к еврейству, где неприязнь боролась с изумлением, особенно когда он вспоминал о неистребимости этого народа в течение сорока веков. "Тут не одно самосохранение стоит главной причиной, - писал Достоевский, - а некоторая идея, движущая и влекущая, нечто такое мировое и глубокое, о чем, может быть, человечество еще не в силах произнести своего последнего слова". И хотя он постоянно заявлял - "Я вовсе не враг евреев, и никогда им не был", его частые высказывания о пагубной роли евреев производили тяжелое впечатление на еврейскую интеллигенцию, которая с распростертыми объятиями шла на сближение с русским народом. "Верхушка евреев воцаряется над человечеством все сильнее и тверже, и стремится дать миру свой облик и свою суть", - писал Достоевский. Он выступал "за полнейшее равенство прав (евреев) с коренным населением", но только после того, как "еврейский народ докажет способность свою принять и воспользоваться правами этими без ущерба коренному населению".
Во время русско-турецкой войны возросли славянофильские настроения в обществе и ухудшилось отношение к евреям. Не успела закончиться эта война, и многие еврейские солдаты не излечились еще от полученных ран, как в городе Калише Царства Польского уже произошел еврейский погром. Толпа громила синагогу, лавки и дома евреев, а петербургская газета "Новое время" сообщила об этом в такой игривой форме: "Полудети-католики преисправно кро-вянили морды жидят и жидовок". Эта газета выделялась своими юдофобскими выступлениями, публиковала всякий слух, порочащий евреев, и перепечатывала любую клевету из любого российского или заграничного источника. В 1880 году редактор "Нового времени" А.Суворин опубликовал статью "Жид идет!", и это заглавие стало лозунгом времени и определило антиеврейскую политику на несколько десятилетий вперед.
3
В годы правления Николая I евреи не принимали никакого участия в русском общественном движении. Еврейское население черты оседлости жило особой, замкнутой жизнью, стараясь оградить себя от внешнего влияния, а образованные евреи с университетскими дипломами насчитывались тогда единицами. Их контакты с русской интеллигенцией были редкими и случайными, их интересы не совпадали с интересами русского общества, да они практически и не разбирались в оппозиционных настроениях того времени.
При Александре II значительно возросло количество евреев в гимназиях и университетах, расширились их контакты с русской интеллигенцией, и еврейские студенты сразу же стали копировать "нигилистические" взгляды и привычки русской молодежи. В середине шестидесятых годов на улицах Киева можно было уже увидеть длинноволосого еврея-студента в пледе, накинутом на плечи, и с палкой в руке, или еврейскую девушку с коротко остриженными волосами. Это вызывало у евреев возмущение или насмешки, но жизнь двигалась дальше и тянула за собой многих. Заговорили уже о долге интеллигенции перед народом, и молодые люди специально подвергали себя всяким лишениям, ели только черный хлеб с селедкой и страдали оттого, что и такая "жизнь в роскоши" куплена "страданиями и трудом миллионов". Русская молодежь - для искупления своей вины - стала устраивать для рабочих вечерние и воскресные школы, открывала кооперативные лавки, швейные и переплетные мастерские на артельных началах, - а еврейская молодежь делала то же самое по их примеру, чтобы "вернуть долг народу".
Выучив русский язык, молодые люди с изумлением обнаружили, что существует русская литература, о которой они до этого ничего не знали. "Русские имеют литературу, - удивлялась героиня романа Л.Леванды. - Совершенно новое для нас открытие, не правда ли?" Ученики раввинских училищ, а порой и ученики иешив стали зачитываться статьями Чернышевского, Добролюбова и Писарева, учили наизусть, стихи Пушкина, Лермонтова, Кольцова и Некрасова, восхищались Тургеневым, Достоевским и Гончаровым, горячо обсуждали "мировые вопросы" и лелеяли смутные, неопределенные мечты о "всемирном братстве", когда все люди станут любить друг друга и будут пользоваться сообща плодами культуры, науки и техники. "Неведомая для нас Россия…, - писал современник-еврей, - представлялась нам светлой, преимущественно состоящей из людей, проникнутых идеями Белинского, Тургенева и Некрасова… Театр был для нас откровением… Помнится, с каким восторгом и увлечением молодые люди прислушивались… к проповеди о научной истине, о свободной любви, к намекам на политическую свободу. Немало плакали мы на представлении "Доходного места" и подобных пьес".
Поначалу многие евреи верили в благие намерения "доброго царя" и надеялись в скором будущем получить равные со всеми права. Но популярность Александра II постепенно падала. Общество ожидало от него новых политических реформ, и потому с особой болезненностью реагировало на арест и ссылку в Сибирь Н.Чернышевского, на жестокое усмирение польского восстания 1863 года, на закрытие вечерних школ, кооперативных артелей, столовых и библиотек и на массовые исключения молодежи из гимназий и университетов. "Неблагонадежные" студенты продолжали волноваться, и Николай Утин, сын еврейского банкира, бежал за границу во время арестов и был заочно приговорен к смертной казни. Выстрел студента Каракозова в Александра II повлек за собой новые аресты по всей России и высылки под надзор полиции. Власти даже разогнали в Петербурге кружок молодежи, которая всего-навсего распространяла среди студентов легальные книги по удешевленным ценам, а двадцатилетнего Марка Натансона за активную работу в этом кружке без суда сослали на север.
Затем возникло среди молодежи России "народничество" - "хождение в народ" для агитации среди крестьян. Молодые интеллигенты были чужаками в русской деревне, где их поначалу встречали с подозрением, принимали порой за воров, не пускали на ночлег и вообще не понимали, чего эти люди шатаются по окрестностям и к чему призывают своими крамольными речами. Это "хождение в народ" продолжалось несколько лет, и в нем участвовало пятнадцать-двадцать евреев. "Мы были народники, - с гордостью вспоминал один из них, - и мужики были наши родные братья". Но евреям в русских деревнях приходилось значительно труднее, нежели их товарищам: они выделялись наружностью, манерами, а порой и акцентом. Чтобы завоевать доверие, "народники" должны были доказать на деле, что они прекрасно справляются с любыми сельскохозяйственными работами и могут работать не хуже, а то и лучше крестьян. Требовались умение, сноровка и сила, но этим чаще всего не обладали евреи, совершенно незнакомые с сельским трудом. Именно поэтому И.Аптекман, А.Хотинский и другие работали в деревнях фельдшерами. "Бунтарь должен… повести за собой крестьян на бой, восстание, уметь организовать бунт, - писал один из евреев-"народников". - Но откуда тощий, щуплый и робкий еврейский юноша, редко бывавший за чертой города, а то и местечка, в котором он до того жил, мог почерпнуть указанные выше способности, свойства и знания?…"
