По-иному описывал еврейскую жизнь в Одессе очевидец тех времен: "Разные ремесла и промыслы процветают также у евреев в Одессе. Всякий порядочный ремесленник ведет здесь счастливую, беззаботную жизнь… Умилительную картину представляют эти поденщики, обыкновенно люди пожилые, когда они тяжкий труд свой услаждают стихами из Святого Писания и изречениями из Талмуда… Другие, не менее первых честные и трудолюбивые, занимаются в каменоломнях вокруг города, и нет ни одного публичного здания, ни одной церкви, для которой евреи не доставляли бы камни…" Одесские евреи с успехом занимались тогда торговлей хлебом, со временем они стали соперничать с греками на международных рынках, и это не прошло им даром. Первый в России погром случился именно в Одессе, в 1821 году.

Поводом для погрома оказались, как это ни странно, события в Стамбуле. В апреле 1821 года, в день христианской Пасхи, толпа турок ворвалась в церковь в Стамбуле, выволокла оттуда греческого патриарха Григория и повесила его на входных дверях. Затем турки разрушили многие церкви и стали убивать греков. Беглецы из Стамбула, добравшись до Одессы, стали рассказывать, что, будто бы, и евреи участвовали в тех насилиях и даже издевались над трупом Григория. В Одессу привезли тело патриарха для погребения, и после его похорон, 19 июня 1821 года, толпа кинулась избивать евреев, грабить имущество и громить дома. Вскоре вмешалась полиция и солдаты, они стали избивать погромщиков кнутами - и все прекратилось. У евреев Одессы сохранилось воспоминание об одной женщине по имени Бейля, или, как называли ее ласкательно, - Бейлечка. Рассказывали, что когда начался погром, она тут же побежала к городскому начальству и умолила его сжалиться над избиваемыми. Был отдан приказ - и порядок быстро восстановили.

* * *

С именем Бейлечки связана и другая история. Однажды некий Гирш Меер из местечка Островец приехал по де- ‹лам в Одессу и не смог затем вернуться назад: город [был на карантине из-за чумы, и из него никого не вы- {

пускали. Гирш Меер торопился домой, к семье, и потому спрятался в повозке с сеном и попытался тайком выбраться из города. Но на заставе его обнаружили, немедленно доложили об этом генерал-губернатору, а тот на донесении начертал краткую резолюцию: "Расстрелять". Об этом узнала Бейлечка, тут же поспешила к генерал-губернатору и умолила его отменить приказ, потому что этот человек ничего дурного не сделал: он просто хотел поскорее вернуться к жене и детям. Генерал-губернатор немедленно послал гонца, чтобы не приводили приговор в исполнение, но было уже поздно. Тело казненного выдали евреям, и они похоронили его на еврейском кладбище. На памятнике написали: "Здесь похоронен Гирш сын Меера из Островец, расстрелянный из двенадцати ружей по приказу властей первого дня месяца элул 5589 (август 1829 года)".

* * *

В 1824 году первый еврей-студент Виленского университета Самуил Кушелевский получил степень доктора медицины. Он практиковал в Несвиже, слыл прекрасным врачом, и вся польская шляхта приезжала к нему лечиться из самых отдаленных мест. Евреи рассказывали легенды о его умении исцелять практически неизлечимых и величали доктора с почтением - "ребе". Это был толстый человек с большим животом, который постоянно кричал на больных, когда они к нему обращались, но всегда всех принимал, выслушивал и прописывал лекарства. Писатель А.Паперна вспоминал о приездах Самуила Куше-левского в городок Копыль: "Собственно говоря, проку в этом было мало, так как решались обыкновенно на приглашение знаменитости слишком поздно, когда больной уже находился в агонии. Кушелевский поэтому обыкновенно приезжал в Копыль, когда пациент был уже надлежащим образом оплакан и похоронен. Но несмотря на явную бесполезность таких приглашений, от них не отказывались - "из уважения к усопшим". Порядочному копыльцу просто неприлично было умереть без Кушелевского. Впрочем, всякий приезд Кушелевского в Копыль был знаменательным событием если не для покойника, то для живых. При появлении его все спешили воспользоваться редким случаем приезда знаменитости, чтобы просить совета по поводу недугов своих и своих деток, тем более, что Кушелевский с евреев, по принципу, гонорара не брал. Увидев эти великие сонмы народа, Кушелевский, бывало, приходит в ужас, кричит, ругается, велит повернуть оглобли, но безуспешно: не дают, выпрягают лошадей. В конце концов он уступал, выслушивал всех, прописывал лекарства и уезжал. Лекарства по его рецептам редко заказывались (посылать в слуцкую или несвижскую аптеку было слишком дорого), но ведь и сами рецепты такого врача что-нибудь да значат, - их хранили, как амулеты".

* * *

В 1822 году особый комитет в Варшаве, который занимался проверкой почтовых корреспонденции, перехватил два письма на имя варшавского еврея. Подозрение вызвало место отправления - Турция, Стамбул. Письма вскрыли, с грубыми ошибками перевели с еврейского на французский язык, и наместник Польши великий князь Константин немедленно отправил их в Петербург, императору Александру I. В сопроводительной записке великий князь сообщал: "Письма написаны лицом, которое исполняет какую-то миссию в Святой Земле. Из писем следует, что этот человек как бы питает надежду на восстановление Иерусалима и на образование там еврейского государства. Как только автор этих писем появится в польском крае, я немедленно прикажу его арестовать".

Автором писем оказался старый еврей Соломон Плонский, который извещал своего зятя в Варшаве о благополучной поездке в Святую Землю. В одном из писем была приведена цитата из Библии: "Кто сеет со слезами, будет пожинать с радостью", - ив особом комитете эту цитату отметили как чрезвычайно подозрительную. Но самое большое подозрение вызвала такая фраза: "Новости, которые я привезу с собой из Святой Земли, воскресят надежду и радость в сердцах верующих; царство народа еврейского уже недалеко, а иерусалимская молодежь и жители Иерусалима помогут возродить Сион". Знающий человек сразу бы понял, что Соломон Плонский утешает себя и своих близких скорым пришествием избавителя - Мессии, но в Варшаве тут же решили, что польские евреи, очевидно, состоят в заговоре с турецким султаном, чтобы восстановить в Палестине еврейское государство, а Соломон Плонский - агент этого тайного общества. И лишь только он приехал в Варшаву, как его тут же арестовали и заключили в особую тюрьму, где содержали самых опасных преступников. У него нашли много писем от евреев-паломников их семьям в Польшу, и эти письма тоже перевели на французский язык и отправили в Петербург. В сопроводительной записке особо отметили: "В Одессе две тысячи евреев поддерживают письменные сношения с палестинскими евреями, а также с евреями Стамбула. Не следует ли предвидеть, что эти две тысячи евреев составят опасную армию шпионов при обстоятельствах, когда они будут иметь случай продавать свои услуги туркам?"

Тем временем начали допрашивать Соломона Плонского и задали ему сто пятьдесят пять хитрых вопросов, каждый из которых содержал в себе какую-нибудь ловушку.

Однако его ответы обманули ожидания следователей. На вопрос: "С какой целью вы поехали в Иерусалим?" - он ответил: "Чтобы молиться". На вопрос: "Что видели вы достойного внимания в пути и в Иерусалиме?" - он сказал: "Я был поглощен молитвой к Богу и мало обращал внимания на другие дела". На вопрос, зачем он снова собирается в Иерусалим, Плонский коротко ответил: "Чтобы там умереть". На вопрос: "Близко ли время объединения евреев в Иерусалиме?" - он сказал: "Это должно наступить скоро". На каверзный вопрос: "Какими средствами евреи намерены ускорить наступление этого момента?" - он сказал: "Молитвами". При таких результатах следствия невозможно было вынести обвинительный приговор старому еврею, и великий князь Константин доложил императору, что "ничто, кажется, не говорит против него". Однако Плонского решили не выпускать из тюрьмы, пока на это не последует специальное распоряжение государя. Так и осталось невыясненным, как же распорядился на этот счет император Александр I. Известно только одно: Соломон Плонский, старый еврей из Варшавы, не дождался освобождения и умер не в Иерусалиме, куда он так стремился, а в камере варшавской тюрьмы.