Проснувшись, Тигхи потряс головой и обеими руками потер глаза. В доме стояла абсолютная тишина. Было темно, хоть глаз коли.

Тигхи долго не удавалось заснуть. Он никак не мог избавиться от предчувствия страшной беды, вызванного увиденным кошмаром. Пытался заставить себя думать о более приятном, сосредоточиться на хороших мыслях. Это было все равно что пытаться водой выполоскать изо рта привкус ядовитого насекомого. Наберешь воды в рот, и он исчезнет. Однако стоит выплюнуть воду, и противное ощущение тут как тут.

Тигхи еще пару раз засыпал и просыпался. Затем его разбудил шум урагана, начинавшегося с подъемом солнца и пытавшегося ворваться в дом через рассветную дверь. Снаружи уже начинало светлеть. Тигхи полежал немного, слушая музыку ветра и двери, которая скрипела и потрескивала, а затем опять, в который уже раз, задремал. Окончательно он проснулся лишь после того, как его пнул ногой дед. Вскочив как очумелый, юноша схватился за больное место.

– Все еще спишь, соня? Бог не любит лентяев. А ну вставай, живо, живо!

Тигхи позавтракал и принялся за уборку. Наведение порядка и чистоты в доме стало его обязанностью. Вскоре после того, как он закончил уборку, пришли помощники деда, и Тигхи было приказано посидеть в углу главного пространства. По какой-то необъяснимой причине юноше стало очень грустно. Его сердце словно окунулось в какой-то серый, беспросветный туман.

А вот дед Джаффи, напротив, пребывал в необычайно бодром и веселом настроении. Он даже однажды засмеялся. Очевидно, один из его помощников сказал нечто приятное. Правда, смех был коротким и злорадным. Тигхи удавалось почти целый час не попадаться деду на глаза прежде, чем тот его заметил.

– На дворе уже ясный день, а ты все еще околачиваешься здесь? – угрожающе произнес старик, потрясая посохом. – Прочь! Прочь отсюда! За работу! Иди к ткачу и учись ремеслу, которое будет кормить тебя.

Тигхи молча выскочил из дому.

День выдался славный. Солнце радовало глаз и сердце своими сильными яркими лучами, под которыми трава и одежда переливались разными оттенками. Торчавшие в мировой стене кремни сверкали подобно карбункулам и выглядели такими же ценными, как плексиглас. Тень, которую отбрасывал широкий выступ главной улицы, накрывала лишь четверть уступа, на котором находился дом дожа, и доставала до двух самых больших лавок в деревне. Люди сновали взад-вперед, их волосы и верхняя половина тела блестели на солнце, а ноги все еще находились в утренней тени.

Кара, исхудавшая, но выглядевшая все такой же веселой и беззаботной, гнала козла со сломанным рогом к дому дожа. Тигхи не видел ее целую вечность. У парадной двери дома дожа собралась кучка деревенских жителей. Там же стоял и сам дож, который курил глиняную трубку и кивал головой, соглашаясь с тем, что ему говорили. Задрав голову, Тигхи увидел несколько верхних уступов, вдавшихся в стену над главной улицей. Над краем утеса, находившегося выше юноши рук на сорок, показалось свиное рыло.

Настроение Тигхи упало. Так много счастья, так много энергии, а у него почти не осталось сил жить, и на сердце смертная тоска. Тигхи знал причину. Она скрывалась в глубине души, но ему не хотелось думать о ней, и он не думал.

Тигхи подошел к стене и пригнулся, чтобы проскочить людный участок, не привлекая ничьего внимания. Он чувствовал себя неприкаянным и отверженным. Здесь для него не было места. Подниматься в дом Токома не хотелось. Все равно работы там нет, а жизнерадостное, веселое настроение простодушного ткача никак не гармонировало с мрачными мыслями юноши. Ему хотелось отыскать укромное, тенистое местечко и забиться в него. Он хотел погрузиться в тень.

Тигхи неторопливо брел вдоль стены, приближаясь к общественной лестнице. Он намеревался подняться по ней и побродить по верхним уступам и утесам в поисках места, где можно было бы побыть одному. Однако добраться до лестницы и реализовать свое намерение Тигхи помешала Уиттерша, внезапно возникшая перед ним. С неизменной улыбкой на миловидном лице и пучком травы под мышкой.

– Привет, мой юный принц, – сказала она, погладив Тигхи по щеке правой рукой. – Лучше сказать, мой принц.

– Уиттерша, – произнес он.

– Давненько ты не спускался по нашей лестнице, мой принц. – Голос девушки звучал игриво. – Разве ты не испытал удовольствие, когда был у нас в последний раз? И разве тебе не хочется испытать его еще раз?

Тигхи открыл рот, чтобы ответить, но нужные слова не шли на язык. Как объяснить ей? Беспросветность его существования, когда надеяться абсолютно не на что и не на кого. Девушка придвинулась поближе, и Тигхи опять ощутил исходивший от нее особенный запах. Он проникал в самые сокровенные части его тела, заставляя забыть о своем несчастье. Желание мельчайшими пузырьками поднималось с самого низа его живота.

– Уиттерша, – произнес он снова.

Тигхи хотелось сказать ей кое-что, но мысль об этом наполняла его ужасом. Он не хотел думать об этом. Неужели она не видела?

– Мой славный Тигхи, – говорила она, обдавая дыханием его щеку. – Я думаю о тебе и скучаю по тебе. Почему бы тебе не спуститься по лестнице? Почему бы не сделать это сейчас?

– Скитальцы, – произнес Тигхи, еле дыша.

– Что ты говоришь?

– Чужаки. Они умирали с голода.

– Но вчера дож отправил из всех вверх по лестнице, – сказала Уиттерша, слегка подавшись назад. – Все только и говорят об этом. Скатертью дорожка – они были проклятием для нашей деревни. Так все говорят.

– У троих из них не было сил встать и подойти к лестнице, – проговорил Тигхи едва слышно.

Уиттерша удивленно воззрилась на него:

– Ну и что?

– Да ты подумай сама. Ведь они не могли даже встать – но этим утром их уже не было здесь.

– Значит, они ушли за остальными, – беззаботно сказала Уиттерша. – Сейчас мне нужно отнести траву моему па, однако потом у меня будет немного свободного времени. Почему бы тебе не побыть со мной хотя бы часок?

В груди у Тигхи словно что-то лопнуло и исчезла какая-то преграда. Он оживился.

– Нет, Уиттерша! Неужели ты не можешь понять? Куда делись последние скитальцы?