А колдуны, между тем, закончили выпускать дым изо рта. Коротышка вытащил с самого дна запасную камизу Жака, расстелил на более-менее ровном месте. Затем выгреб из ближайшего мешка черпак проса, рассыпал его по комизе, аккуратно разровнял и начал обломком тонкого прута наносить какие-то колдовские рисунки. Все это непотребство сопровождалось пояснениями на все том же непонятном языке. Да ну их, - выругался про себя Жак, сплюнул под колеса и широко перекрестился. Меньше знаешь - крепче спишь. Пожалуй, самое время остановиться на обед. Да пойти собрать дров для костра. У господ колдунов это, похоже, надолго, не оставаться же теперь голодными!
- Теперь о моем желании, - вернулся к прерванному монологу господин Гольдберг. - Вернее, о нашем с Марксом. Удалить, так сказать, из еврейства предпосылки торгашества. Что, дескать, сделает еврейство невозможным. Но Маркс-то говорил о еврействе - как о социальной функции, локализованной в моем народе. Мол, социальная функция 'торгашества' исчезнет, а народ останется. И будет он уже не 'гадким народом торгашей и ростовщиков', а белым и пушистым. Ничуть не хуже остальных. Это Маркс так рассуждал. А если нет? А если все не так?
Доцент говорил, а руки его действовали как бы отдельно от языка. Доставали какую-то тряпку, разравнивали ее на мешках, рассыпали по ней просо...
- Когда американские и европейские университеты начали систематически раскапывать империю инков в Перу, Эквадоре, Боливии, то обнаружилась прелюбопытная штука. Среди чертовой кучи этносов и народов, которых взяла за жабры и объединила под своей властью инкская империя, обнаружился такой вот любопытный народ - миндала. Даже и не народ - а черт знает что! Классификацию ему уже полвека придумать не могут. И не народ, и не племя, и не этнос...
Хотя нет, все-таки этнос, но выстроенный не в виде традиционных земледельческих или охотничьих общин, а в виде распределенной сетевой торговой корпорации. Когда инки начали создавать империю, миндала уже существовали среди общин Мезоамерики. Существовали 'всегда', 'издревле'. Этакая сеть торговых агентов, покрывающая гигантскую территорию и состоящую из членов одного народа. Ничего не напоминает?
Так вот, изучение архивов по индейцам Эквадора показало простую вещь. Чем раньше та или иная провинция вошла в состав империи инков, тем меньшую роль в ее экономике продолжал играть свободный обмен, организованный через торговые сети миндала. На полное искоренение торговых корпораций на юге горного Эквадора у инков ушло сорок лет. В районе Кито миндала к приходу испанцев уже были сильно стеснены, а в Пасто близ колумбийской границы еще процветали.
- Я почему так издалека начал? - историк закончил разравнивать просяную 'доску для письма' и начал наносить на ней какие-то подозрительно знакомые контуры. - Просто в случае с миндала мы имеем дело с историей, уже неплохо задокументированной очевидцами. Причем, персонал католических миссий в Латинской Америке был вполне прилично подкован в описании туземного быта. Их архивы, в сочетании с материалами археологических раскопок, позволяют весьма достоверно судить об истории миндала. Но мы-то ведь понимаем, что исследуя миндала, мы исследуем практически точный латиноамериканский аналог древних евреев. Только развившийся значительно позже и задокументированный несравненно лучше, нежели дошедшие до нас библейские мифы и отрывки из античных историков.
Там, в Америке история миндала остановилась на том, что пришедшая в зону их операций Империя фактически ликвидировала их бизнес. Потом пришел лесник в лице испанцев и выгнал к известной матери их обоих. И миндала, и инкскую Империю. А вот у нас пять тысячелетий назад никаких испанцев не было. И история пошла так, как она пошла....
Господин Гольдберг взглянул на свой рисунок и тихо вздохнул:
- Земля, конечно же, все решила земля...
Его спутник вгляделся в очертания и обнаружил, что видит перед собой южное и юго-восточное побережья Средиземного моря. Вот ниточка Нила, треугольником дельты входящая в южное побережье. Вот Красное море, Синай и тянущаяся прибрежная полоска Палестины. Вот двумя нитками входят в Персидский залив Тигр и Ефрат. Вот, наконец, Анатолийский полуостров, венчающий чертеж с востока.
Историк же, такое ощущение, медитировал над картой. Зрачки чуть расширились, взгляд стал пустым, а речь как будто даже потускнела. Но, в то же время, стала затягивающей, засасывающей в себя...
- ... да, земля. Земли плодородного полумесяца. Верхний и нижний Нил - это левый рог полумесяца. Месопотамия, стекающая в Персидский залив двумя великими реками - правый рог. Здесь возникнут самые первые цивилизации - слева Египет, справа Шумер. Их соединяет прибрежная полоска Палестины. Чуть позже, на южных отрогах Кавказа и на Анатолийском полуострове возникнет Хеттская держава. Все вместе они образуют практически равносторонний треугольник. Два нижних угла - Египет и цивилизации Месопотамии. Верхний угол - хетты. А почти в центре этого треугольника изгибается вместе с побережьем тонкая прибрежная полоска, ставшая родиной моего народа. Ханаан, Пелесет, Плиштим, Палестина, Финикия... Много названий, много историй, много языков, много народов... А на самом деле - одна земля, одна история, с небольшими вариациями один язык и, конечно же, один народ.
Еще не возникли империи у египтян и шумеров, и уж тем более у хеттов. Но люди уже жили, возделывали землю, строили ирригационные системы, добывали медь и олово, плавили бронзу... И, разумеется, торговали. Нет, не сами. Зачем, если ровно посредине между тремя центрами будущих цивилизаций живет народ, которому сама география присудила быть посредником между ними. Обитатели палестинского побережья стали фактически 'миндала' юго-восточного Средиземноморья. Народом-корпорацией. Народом торговцев. Всемирной торговой сетью древней ойкумены.
А затем случилось то же самое, что и у миндала Мезоамерики. Вольные некогда земледельческие общины стали чьей-то железной рукой сгоняться в империи. Царь Менес, он же Мина, огнем и мечом объединяет номы верхнего и нижнего Египта. Закладывая тем самым первую династию Древнего царства. Чуть раньше пришедшие откуда-то из Азии шумеры начинают строить империю на берегах Тигра и Ефрата. Несколько позже, вместе с очередной индо-европейской волной, приходят на Анатолийский полуостров хетты, создавая свою империю теперь уже в вершине треугольника.
Империи не церемонятся с народом торговцев. Зачем им торговцы? Ведь торговлей теперь занимаются цари! Если каждый второй египетский папирус повествует о военных походах фараона, то каждый третий - о снаряженных им торговых караванах. Торгует только фараон! Ну, и уполномоченные им лица.
Такая же картина в Месопотамии. Шумеров сменяют аккадцы, вавилоняне, ассирийцы, но торговая политика везде исключительно однообразна. И полностью копирует египетскую. Торгуют только цари!
- Ты читал 'Законы Хаммурапи'? - с искренним любопытством уставился на Капитана не на шутку разошедшийся историк. - Или, может быть, 'Законы Билаламы', они подревнее будут? Нет, не читал? Я почему-то так и думал. А между тем, любой из дошедших до нас правовых кодексов Междуречья обязательно содержат в себе интересное такое понятие - 'тамкар'. Что, тоже не слышал? Так я скажу. Тамкар - это торговец или ростовщик, состоящий на службе у царя. Фактически - его приказчик. Заметь, по всем абсолютно кодексам только тамкары и имели право заниматься международной торговлей. Ну, еще некоторые храмы. И все. Любая частная торговля заканчивается смертной казнью смельчака.
Фактически, во всех древнейших империях очень быстро устанавливается государственная монополия внешней торговли. Внутри которой просто нет места каким-то там частным торговым посредникам. И торгуют, и обогащаются при этом только цари! А мой народ, многие века и тысячелетия до этого занимавшийся только торговлей? Он теперь вынужден уйти.
Оседлав любимую тему, господин Гольдберг стал подобен полноводному потоку. Погрузиться в него может каждый, а вот остановить не под силу никому. Прерывистые и нервные поначалу реплики выровнялись. В хорошо поставленном голосе, ниоткуда возьмись, прорезался металл выверенного и уверенного в себе академизма. Так что, почтенному олигарху ничего не оставалось, кроме как сдаться и изображать своей ни разу не миниатюрной персоной массовую аудиторию.
