Перед моей капитуляцией индейцы обещали мне великодушное обхождение и впоследствии полностью сдержали обещание. Мы в качестве пленников последовали в Старый Челикот – важный индейский город, что на Маленькой Майами. Туда мы прибыли восемнадцатого февраля после тяжёлого путешествия при крайне суровой погоде и удостоились самого лучшего обхождения, которое можно было ожидать от дикарей. Десятого марта сорок индейцев отвели меня и десять моих людей в Детройт, куда мы прибыли тринадцатого числа. Губернатор Гамильтон, британский командир этого поста, обходился с нами с великим человеколюбием.
Во время нашего путешествия индейцы обращались со мной как с гостем. Их чувства ко мне были столь велики, что они отказались оставить меня здесь с другими, хотя губернатор предлагал им за меня сто фунтов стерлингов, чтобы под честное слово отпустить меня домой. Несколько английских джентльменов, осознавая мою неудачу и проникшись ко мне человеческим сочувствием, великодушно предложили мне дружескую поддержку, от которой я отказался, выразив им благодарность за их доброту. Я понимал, что у меня никогда не будет возможности отплатить им за столь незаслуженное великодушие.
Индейцы оставили моих людей в Детройте, в плену у британцев, и десятого апреля увели меня в Старый Челикот, куда мы прибыли двадцать пятого числа того же месяца. Это был долгий и утомительный переход по чрезвычайно плодородной стране, замечательной прекрасными водными источниками. В Челикоте я проводил время со всем удобством, которое мог ожидать. Согласно индейским обычаям, меня усыновила одна семья, и я чувствовал привязанность новых родителей, братьев, сестёр и друзей. Я близко познакомился и подружился со всеми индейцами, всегда проявляя бодрость и довольство, и они полностью мне доверяли. Я часто ходил с ними на охоту и постоянно добивался их аплодисментов за участие в состязаниях стрелков. Я пытался не превосходить их в стрельбе сверх меры, поскольку нет народа, более завистливого в этой забаве. Когда они превосходили меня, я видел в их жестах и мимике выражение величайшей радости, а когда случалась обратное – выражение зависти. Король шауни обратил на меня своё внимание. Он обходился со мной с глубоким уважением и с откровенным дружелюбием и часто разрешал охотиться, когда мне угодно. Я постоянно возвращался из леса с добычей и всегда отдавал часть добычи королю, считая это долгом по отношению к своему повелителю. С индейцами я делил и стол, и кров, которые были не настолько хороши, как я мог бы пожелать, но нужда всё делала приемлемым.
Я начал размышлять о побеге и продолжал жить с индейцами в Старом Челикоте, стараясь не вызывать подозрений. Первого июня они взяли меня на соляные источники на Сайоте и держали там десять дней, а сами добывали соль. В это время я охотился для них и обнаружил за рекой землю, которая превосходила другие кентуккийские почвы и была замечательно орошена.
Когда я вернулся в Челикот, я увидел четыреста пятьдесят индейцев, отборнейших воинов, вооружённых, разукрашенных самым воинственным образом и готовых следовать на Бунсборо. Встревоженный, я решил бежать при первой же возможности.
Я ушёл втайне от всех перед восходом шестнадцатого числа и прибыл в Бунсборо двадцатого после сташестидесятимильного путешествия, во время которого я ни разу принимал пищи.
Я обнаружил, что крепость в плохом состоянии, и мы немедленно приступили к починке стен, укреплению передних и боковых, скрытых ворот и насыпке двойного вала, завершив все работы за десять дней. В это время мы ежедневно ожидали появления индейской армии. Наконец, один из моих товарищей по плену сбежал от индейцев и сообщил, что они узнали о моём побеге и отложили наступление на три недели. Индейцы следили за нашими действиями и были сильно встревожены увеличением нашей численности и укреплением форта. Индейцы созвали великий совет племён, который размышлял дольше, чем обычно. Очевидно, они видели, что приближается час, когда «длинные ножи» могут совсем выселить их. Беспокоясь за своё будущее, они решили в корне истребить всех белых в Кентукки. Мы не были испуганы их передвижениями, но постоянно представляли свидетельства своей отваги.
Первого августа я во главе отряда из девятнадцати человек совершил набег на индейскую землю, чтобы неожиданно захватить городок Пэйнт-Крик-Таун, что на Сайоте. Когда до него оставалось четыре мили, мы встретили отряд из тридцати индейцев, которые следовали к Бунсборо на соединение с индейцами из Челикота. Между нами завязался короткий бой. Наконец дикари дрогнули и сбежали. Мы не понесли потерь, неприятель потерял одного убитым и одного раненым. Мы забрали у них трёх лошадей и весь груз. Двое моих людей, которые отправились к индейскому городу, сообщили, что он покинут. Мы не пошли дальше, а как можно скорее вернулись, чтобы защитить нашу крепость от другого отряда индейцев. Шестого числа мы прошли мимо индейцев, а седьмого – в целости прибыли в Бунсборо.
Восьмого числа появилась индейская армия. В неё входили четыреста сорок четыре индейца под командованием капитана Дюкена, ещё одиннадцати французов и нескольких индейских вождей. С развевающимися британскими и французскими знамёнами они маршировали в виду нашего форта. Получив предложение сдать форт его величеству королю Британии, я потребовал на размышление два дня, которые и были мне предоставлены.
Для нас это был переломный период. Защитников крепости было мало. У стен стояла могучая армия, вид которой предрекал неизбежную, жестокую смерть. Эта армия несла за собой опустошение. Смерть была предпочтительнее плена. Если бы крепость взяли штурмом, то нас бы предали истреблению. В таком положении мы решили держаться, сколько возможно. Мы немедленно собрали всех наших лошадей и коров и через скрытые ворота ввели их в форт. Вечером девятого я ответил, что мы решили защищать наш форт до последнего человека. «Нам смешны все ваши грозные приготовления, – сказал я их командиру, который внимательно слушал мою речь. – Но мы благодарим вас за то, что предупредили нас и дали нам возможность защищаться. Ваше усердие не увенчается успехом, поскольку наши ворота навеки останутся запертыми для вас». Не смею сказать, повлиял ли этот ответ на их отвагу, но, вопреки нашим ожиданиям, они решили обмануть нас, заявив, что губернатор Гамильтон приказал им только взять нас в плен, а не убивать. И если, добавили они, девятеро из нас выйдут и подпишут договор, они немедленно уведут войска из-под стен и мирно вернутся домой. Это предложение звучало заманчиво, и мы согласились на него.
Мы вели переговоры в шестидесяти ярдах от крепости, чтобы отвлечь их от нарушения слова, поскольку мы не могли избежать подозрений дикарей. В таком положении мы согласились со всеми статьями и подписали договор. Индейцы сказали, что, согласно их обычаям, в таких случаях каждому белому в знак дружбы должны пожать руки два индейца. С этим мы тоже согласились, но скоро осознали, что это была уловка, чтобы взять нас в плен. Они немедленно схватили нас, но мы, хотя и были окружены сотнями дикарей, вырвались от них и спаслись в крепости. Только один из наших был ранен, когда они начали стрелять. Они немедленно напали на нас со всех сторон, и между нами завязалась непрерывная перестрелка, которая длилась девять дней и ночей.
В это время неприятель начал рыть подкоп под наш форт, расположенный в шестидесяти ярдах от реки Кентукки. Они начали копать на уровне воды и на некоторое расстояние продвинулись по берегу, как мы поняли из-за того, что вода загрязнилась от глины. Мы тотчас решили расстроить их замысел, перерезав окопом их подземный ход. Неприятель, раскрыв наш контрподкоп из-за глины, которую мы выбрасывали из форта, отказался от своей военной хитрости. Двадцатого августа, на своём опыте убедившись, что они не достигнут своей цели ни силой, ни хитростью, они сняли осаду и отступили.
Во время этой ужасающей осады, которая грозила нам смертью, мы потеряли двух человек убитыми и четырёх ранеными, не считая множества скота. Мы убили тридцать семь неприятелей и великое множество ранили. После того, как они ушли, мы подобрали пуль весом в сто двадцать пять фунтов, не считая тех, что застряли в брёвнах форта, что определённо говорит о рвении индейцев. Вскоре после этого я ушёл в старые поселения, и в моих делах за это время не произошло ничего, что достойно этого отчёта.
