И сторонников большевизма среди чехов оказалось немало, особенно тех, кто прозябал в нищете или не нашел себе работы.

Население округа живо обложили продразверсткой, дабы обеспечить поставки продовольствия Красной армии и на выдачу пайков совслужащим и рабочим.

Тем же, кто не пользовался доверием власти, паек не полагался, оттого их называли «лишенцами» — русское слово сразу прижилось среди чехов.

Дабы получить паек для пропитания семьи, ставшей больше на рожденную Настеной дочку, Колер пошел в совдеп со справкой из госпиталя в Иркутске, где указывалось, что он получил ранение сабельным ударом в бою с казаками.

И бумажка сыграла ключевую роль — узнав, что Иржи участвовал в боях с белыми казаками, Януш Лотман сразу предложил ему перейти в военную секцию инструктором.

Овцу, яйца и зерно так и не вернули, но от разверстки их сразу же освободили, вписав в бедняки. Наоборот, им стало полагаться семенное зерно весною, как и другим малоземельным крестьянам, что привлекло симпатии целого слоя населения.

Какие уж тут восстания, тем паче чехи хорошо знали, что происходит в соседней Польше. Там шла ожесточенная война и красные перешли к крайним мерам — волнения и мятежи подавлялись без жалости, ЧК свирепствовала, семьи партизан брались в заложники, а самих повстанцев расстреливали пачками, без суда и следствия.

Прикажите разделить судьбу этих безумцев?!

Нет уж, увольте! Чехи — благоразумные люди. Лучше уж выслушать упреки жены, которая как русская, пока не отдает отчета, чем разделить судьбу тех, кто ослепленный ненавистью и дуростью пытается противостоять неодолимой силе.

Нет, лучше потерпеть и дождаться освобождения — вдруг те же венгры смогут опрокинуть большевиков, или союзники — англичане или французы придут на помощь…

Москва

— Лев, у меня для тебя есть хорошая новость, очень хорошая! — Глеб Бокий, начальник секретного отдела ВЧК прямо светился от распиравшей его радости. — Я нашел твоего кровника, он уже сделал отличную карьеру, прямо как наш Тухачевский!

— Даже так?! Наш «друг» спешит упрочить свое положение поближе к недобитому императору?!

— Вроде бы, — Бокий пожал плечами. — С майора он возрос до полковника и флигель-адъютанта и стал командиром лейб-кирасирского полка. Пришел на смену Арчегову, голову даю на заклание! Тот еще, судя по всему, не оклемался от ранения в голову.

— Все может быть, Глеб…

Единственный глаз на изуродованном лице Мойзеса горел сатанинским огнем. Чекист тяжело поднялся из кресла, и, сильно прихрамывая, подошел к окну. Зачем он это сделал, Бокий так и не понял. Рассмотреть что-нибудь через грязное, с потеками, не мывшееся, видно, с семнадцатого года, когда здесь еще размещалось страховое общество «Россия», было совершенно невозможно. И от этого, даже в самые яркие дни, в комнате царил любимый его заместителем полусумрак.

— Жаль, что в свите осведомителя потеряли, — пробормотал Мойзес, но тут же улыбнулся волчьим оскалом изуродованного рта. — Хотя все равно идиот, раз так попался и нам, и французам. Застрелился и хорошо, пусть на Париж косятся.

— Сейчас у них с беляками любовь полная, долги списали, транспорты с оружием шлют. А нам лишняя головная боль — как бы боком не вышло в самое ближайшее время!

— Не начнут, Глеб! Я в этом твердо уверен. Они будут ждать до последнего. Или мы с Рейна до Сены дойдем, или нас к Эльбе обратно погонят. Поверь, так и будет!

— Будет так будет, — в голосе Бокия не слышалось уверенности в истинности произнесенного товарищем умозаключения. Последние дни он не находил себе места — когда все идет слишком хорошо, это еще не «хорошо» и внушает подозрение.

— Я знаю это, Глеб. Поверь мне, — голос Мойзеса звучал глухо и отрешенно, и Бокий немедленно уверовал, как неофит в пророчество жреца, что только на глазах распотрошил жертву.

— Арчегова нужно убрать, он свою роль отыграл, — Мойзес снова улыбнулся волчьим оскалом. — Лишняя кукла на подмостках. Он слишком шустрый — обман Троцкого великое дело, и нужное для нас… Тогда необходимое, но уже не сейчас. Когда мавр сделал свое дело…

— То мавр должен уйти, — Бокий тоже улыбнулся. — Он зашел слишком далеко, пусть платит собственной жизнью. Лейба — марионетка в чужих руках, которым мы, к сожалению, ничего не можем сделать.

— Не забегай вперед, Глеб. Троцкий не по нашим зубам! Хорошо, что его не пристрелили. Он нужен!

— Пока не разрушит Европу?!

— Таки верно, — ухмыльнулся Мойзес и возбужденно потер чуть потные руки. — Пока не разрушит Францию, трогать его нельзя. А там можно и успеть перехватить.

— Успеем…

Бокий машинально оглянулся на запертую дверь, хотя знал, что та закрыта. Но разговор шел о очень важных делах, а потому они с Мойзесом в таких ситуациях не договаривали или прибегали к намекам, ибо, находясь на Лубянке, нельзя было быть уверенным, что в один далеко не прекрасный для них день все же смогут подслушать.

— С Арчеговым у нас могут возникнуть трудности.

— При чем здесь мы? — делано удивился Мойзес. Бокий опешил в первую секунду, решив, что он не так понял своего подельника, а потому осторожно спросил:

— Но ты же сам сказал, что его нужно отправить в «штаб генерала Духонина»?!

— Говорил, но при чем здесь мы? Это за нас прекрасно сделают другие. Помнишь майские дни в Иркутске, когда там из винтовок двух генералов выцелили? Ведь и в Берлине в Троцкого такой же снайпер стрелял — покушения-таки под копирку сделаны?

— Ты хочешь сказать, что эти акты мог сделать один человек? Но этого не может быть!

— Может, еще как может — если он на этих делах руку здорово набил! Заметь — ни один выстрел у него не пропадает даром!

— А кто это?

— «Цепной пес», что нас до Омска гнал, более некому. Он последователен, пистолетами и бомбами не увлекается, зато пулемет или винтовку любит пускать в ход. Арчегов ему поперек глотки стоит, ибо Германию на революцию толкает. Так что исполнитель нам известен, осталось только изыскать возможности, чтобы ему помочь.

— Ты гений, Лев! — Бокий восхитился совершенно искренне и даже пошутил. — Такому и нашего Янека подстрелить запросто.

— Он слишком уверовал здесь в свою неуязвимость! — глухо пробормотал Мойзес, и Бокий кивнул в ответ.

Действительно — по Москве Дзержинский всегда разъезжал без охраны, и когда его предупреждали о возможности террористического акта против него, то «Железный Феликс» с презрением говорил, — «Пся крев! Не посмеют!» И был полностью прав — даже эсеровские боевики боялись поднять руку, ибо знали, что такое «красный террор», с массовым расстрелом тысяч заложников.

— Я думаю, такая беспечность в Варшаве ему может дорого обойтись! — Мойзес криво улыбнулся, его глаз снова загорелся пронзительным огнем. — И очень скоро…

Севастополь

— Видишь, Александр Васильевич, а ты не хотел этих красавцев покупать, охаивал всячески! Прекрасная парочка…

Арчегов ухмыльнулся с самым довольным видом, проглотив последнюю часть своего давешнего высказывания о домашней птице. Такая шутка была бы сейчас неуместна.

Два линейных крейсера, горделиво стоящих в Ахтиарской бухте, слишком уж величественные имели новые имена — «Император Петр Великий» и «Императрица Екатерина Великая».

Именно последний корабль, на предшественнике которого, затопленном в Новороссийске, держал свой флаг адмирал Колчак, и был выбран вдругорядь Александром Васильевичем, новым флагманом.

Англичане оказались на удивление расторопными — как и ожидалось, они страстно желали сбагрить «Кореджейс» и «Глориэс», и тем более за хорошую цену.

Оба крейсера были перегнаны в Севастополь самими британцами, причем Лондон гарантировал, что ремонт, если в нем возникнет нужда, будет проведен на английских верфях.

И, более того — если русские захотят отправить их на Дальний Восток, то правительство Великобритании обеспечит переход, оказывая всяческое содействие.