— Сам ты тварь! Тьфу!

Лазо извернулся и плюнул, попав слюною прямо на китель. Казаки всколыхнулись, протянув руки, но Семенов хоть с трудом, но их остановил, не дал разорвать большевика в клочья. Взял тряпку, что подал ему машинист, старательно вытер плевок. Приказал:

— Забейте ему в глотку, чтоб не орал!

Казаки навалились, запихав кляп, и с яростным нетерпением посмотрели на генерала, ожидая, какое тот примет решение. Семенов недолго помолчал и заговорил глухо, но твердым голосом, вынося свой жестокий приговор, каких он вынес немало за безумные годы гражданской войны:

— Если отправим эту тварь в Хабаровск, то нас наградят, станичники. А его отправят за Урал. Отъестся там, отогреется и обратно вернется, с нас кровя пущать. Любо вам такое?

— Не любо! — дружно заворчали бородатые и степенные казаки, зло выдыхая воздух.

— А потому, — атаман повернулся к щуплому уряднику, — бери эту сволочь, и раз он наших в огне жег, то в топке паровозной его и спали. Как чурку. По вору и мука. Огня хватает?

Вопрос был задан машинисту, и тот утвердительно качнул головой. В глазах не было жалости, одна голимая злоба. И атаман глухо заговорил снова, внушительно цедя слова:

— Не поймали мы никакого Лазо! Не споймали, и точка! Не было его здесь! И не трепитесь. А то все под трибунал за эту сволочь пойдем. И не стойте столбами, тащите его в топку!

Кова

— Кажись, настигли, вашбродь. — Голос старика дрожал от радости. — Как раз на «Чертовом кладбище» и настигли. Тимоха Волоков их сюда привел, как и удумал, стервец.

— А чего утром-то двинулись? В тумане?

— Так не видно его. А при свете ни один человек в здравом уме не пойдет, жуткое оно. Видишь, даже гнуса здесь почти нет…

Впереди грохнул выстрел, раздались отчаянные крики, приглушенные туманом. Коршунов сделал знак рукою, и вперед осторожно пошли местные мужики с винтовками, бесшумно и плавно ступая.

Настоящие таежники!

Впрочем, и егеря с «хлыстами» пошли вперед не хуже, если не лучше, с отточенной кошачьей грацией, со скупыми жестами отборных воинов, прошедших десятки кровопролитных боев и схваток. Такие же таежные жители, староверы.

Мучительно тянулось время, туман потихоньку расползался, прячась в расщелинах. Светало.

— Вашбродь, — из-за кустов неожиданно вынырнул егерь, в лице ни кровинки. — Там такое…

— Пошли, — решительно шагнул вперед Коршунов, бесцельное стояние на месте его утомило, в груди росло раздражение, смывая страх перед неизвестной опасностью.

Две сотни шагов по «стежке» он прошел на одном дыхании — на этой тропе действительно не росли деревья, что его удивляло. Недаром старик говорил, что такая «удобная» дорога скот приманивала к проклятому месту, ведь известно, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Так и тут, только по земле…

— Твою мать!

— Спаси и сохрани!

— Бог ты мой!

— Иптыть твою налево!

Потрясение было слишком велико, и есаул едва смог выругаться, кое-как протолкнув хульные слова в глотке. Стоящие рядом с ним казаки то экспрессивно выражались, то крестились, а вот староверы-егеря молились, поминая иной раз нечистого.

Тайга раздвинулась, открыв огромную поляну, не менее ста шагов в поперечнике. От нее шел еле видимый глазу пар, и покрыта она была то ли ржавчиной, то ли рыжим каменным мхом. И все — ни травинки, ни кустика, только везде набросаны костяки животин разных, да прямо посередке вытянулась от края до края зловещая цепочка из человеческих тел и павших лошадей. Никто из заведенных на «Чертово кладбище» не шевелился, все лежали неподвижно, убитые незнамо чем.

— Спаси и сохрани, Господи, — тихо прошептал есаул, непроизвольно шагнул назад, подальше от опасности, и медленно оглянулся.

Стоящие кругом лиственницы были мертвы — ни хвоинки, черные, кора отвалилась целыми пластами. А вот отойди десяток шагов, и высились вполне нормальные деревья, будто и не было рядом этого бледно-кровавого марева.

— Смотрите, вашбродь, — старик показал на лежащие у края поляны трупы. — Трое сообразили, что не туда зашли, или криков испугались, вот назад и побежали. Только зря это — кто хоть на пару шагов на «Чертово кладбище» зашел, все — не жилец! Вона вышли и разом попадали, а внутри мясо все запеклось. Все внутренности…

Коршунов поймал взглядом очумелые глаза стоящих рядом казаков и сделал характерный жест приказному. Тот опомнился разом, потряс головой и, наклонившись, подобрал толстую сухостоину. Подошел к мертвым телам, лежащим на самой кромке, и потащил одного из них подальше от опасной «ржавой» черты.

Ему помогли еще двое станичников, так что тело вскоре лежало на зеленом мху. Казак вытащил из ножен бебут, засунул клинок под одежду и полоснул, разрезая ткань и обнажая тело. Все столпились рядом, с напряжением глядя за острой сталью, что впилась в белое тело.

— Твою мать!

— Заживо сварились!

К великому удивлению Коршунова, крови почти не было. Так, чуть-чуть, будто не до конца курицу зажарили на сковородке. Мясо было розовым, словно сваренным в крепком бульоне или тушенным с морковью.

— Живые есть? — только и сказал есаул, отойдя от трупа.

— Никак нет, вашбродь. Все туда шагнули, людишки и лошадки. Почти сто душ разом…

— Пошли отсюда! Мы свое дело сделали!

Офицер решительно повернулся, а правая рука сама перекрестилась. А еще он подумал о нечеловеческой ненависти проводника — это ж какую надо на врага иметь злобу, чтобы вот так спокойно его на смертный путь затянуть, да так, чтобы он ничего и не понял.

И рука разом потянулась сотворить крестное знамение, а губы зашептали молитву, поминая погибшего и оставшегося навечно лежать там, на самом проклятом месте, какое только можно представить воспаленным воображением…

Москва

Константин Иванович еле сдержался, чтобы не потрясти головою, не в силах поверить услышанному. Да и как принять то, чему разум противился — Троцкий не мог предложить такое, если раньше он яростно торговался чуть ли не за каждый паровоз.

Это невозможно! Бородатый Мефистофель, «демон революции», просто издевается над ним!

— Совет народных комиссаров считает, что нужно прекратить с вами гражданскую войну и убрать все те препятствия, что могут послужить причиной конфликта между двумя Российскими государствами в будущем. А потому следует вернуться к тому положению, что существовало год назад, до отдачи генералом Деникиным «Московской директивы». Ну и с учетом интересов РСФСР на юго-востоке, а ваших на севере.

«Это какой-то безумный сон! Надо ущипнуть себя и проснуться. Этот козлобородый вздумал играть со мною?!» Мысли проносились галопом, но какая-то часть разума прямо-таки вопила, что услышанное не шутка или утонченное издевательство, а самая доподлинная реальность.

— Создание на всей территории Новороссии нового буферного образования, пусть и находящегося под вашим управлением и контролем, но с учетом наших интересов, послужит данному делу, как и появление «розового буфера» на Урале в июне этого года и независимых казачьих войск. Не имея общей границы между РСФСР и вами, возможность разрастания конфликтов в будущем полностью исключена. Не этот ли шаг, принятый СНК и СТО советской республики, является самым весомым доказательством наших искренних и абсолютно мирных намерений, ваше высокопревосходительство?

— Ага, — только и сказал Арчегов и в полной растерянности достал из кармана портсигар, хотя по протоколу это был жуткий моветон. Но Троцкий снисходительной улыбкой разрешил ему закурить папиросу. Будто он сейчас добился невероятного триумфа, а не отдал только что четыре южных губернии заклятому врагу.

Табак вывел мозги из состояния полного смятения, и мысль лихорадочно заработала. Отдать территорию от Тамбова, через Харьков и Екатеринослав до Одессы, пусть и с отступлениями в ту или иную сторону, — такое не укладывалось в голову.