— Я только что говорил по прямому проводу с Иннокентьевской, — полковник Зайчек через силу улыбнулся — ему нездоровилось последние часы, лицо захлестнула нездоровая белизна.
— Все войска на этом берегу Ангары признали власть Политцентра. Сейчас русские открыли склады на Батарейной и начали развозить по частям обмундирование и полушубки, наделяют сахаром и продуктами. Однако кое-где солдаты допускали оскорбительные выкрики в сторону наших войск, звучали призывы напасть на наши эшелоны.
— Так. Т-а-а-к, — протянул слово генерал Сыровы, — и что вы думаете по этому поводу? Какие нужно принять меры?
— Хорошо бы немедленно разоружить все русские части на Иннокентьевской и в Военном городке. Применить силу, если они окажут сопротивление. Нужно бы разоружить и 53-й полк или полностью выбить его как можно дальше от Глазково. Но придется мириться с озлоблением русских солдат, хотя лучше направить его в сторону правительства.
— Вы уже проинформировали Калашникова об этих прискорбных инцидентах?
— Да. Он сам и Политцентр уже обещали уладить все проблемы. Но лучше, если бы наши солдаты не отходили от эшелонов или, по крайней мере, не выходили за пределы станций. Зачем дразнить гусей? Или давать поводы для большевистской агитации…
— Насчет этого не беспокойтесь, все наши солдаты отойдут к станциям. Полковник Крейчий! Немедленно отдайте приказы!
— Есть, пан генерал, — полковник тут же встал со стула и пошел в аппаратную, закрыв за собой дверь. А генерал встал из-за стола и подошел к Зайчеку, пристально посмотрел в глаза вставшему контрразведчику.
— Что происходит на том берегу, полковник? Почему нет восстания в Знаменском предместье? Черт меня подери, если я хоть что-то понимаю в происходящем там!
— Солдаты на том берегу еще думают, на чью сторону стать. Хуже того — управляющий губернией Яковлев заявил о своей отставке и уже скрылся в пока неизвестном направлении…
— Он же эсер?! И после арестов руководства Политцентра губернатор остался для восставших единственной значимой фигурой в городе.
— Власть Политцентра Яковлеву не нужна, при нем он теряет все, — Зайчек ухмыльнулся, — а потому наш губернатор и сообразил, что лучше бежать из города. Он ведь опытный политик, а не политикан, как остальные! Как-никак в партии уже больше десяти лет, и не просто лозунги с трибуны кричал, а на каторге политической пять лет пробыл. Хорошая у русских пословица есть: рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Боюсь, пан генерал, наша рыбка залегла на глубину! Ведь Политцентр будет непонятной властью для большинства населения, что бы эсеры ни говорили. И вряд ли будут у власти более трех недель — как только подойдут большевики, они выпнут их под зад. Вот потому глупцы лезут в Политцентр, а умные бегут от него подальше…
— Вы должны понимать, полковник, в каком опасном положении находятся наши войска. Если правительство удержится в Иркутске, если подойдут войска Семенова, а они подойдут, ведь атаман не дурак и все понимает. А потому займет своими головорезами байкальские туннели. Вы представляете, что будет, если они взорвут хоть один туннель…
Генерал встал из-за стола и возбужденно прошелся по салону, затем вернулся обратно, присел на стул и забарабанил пальцами по зеленому сукну стола. Успокоившись, он заговорил снова:
— Войска Каппеля подходят к Красноярску. Вряд ли они станут капитулировать, скорее попытаются прорваться мимо города. А в Нижнеудинске сидит Колчак, а этот адмирал может выкинуть что угодно…
— Извините, пан генерал. Но слишком много если. Отряд Скипетрова, может быть, и силен, но только для Политцентра. Для нас он слаб и ничего сделать не сможет. Что касается туннелей — как только белые выйдут из них, они будут немедленно заняты нашими американскими союзниками. И при необходимости полковник Морроу применит силу. Так что здесь нам никто не угрожает. И ничто, пан генерал.
Зайчек посмотрел прямо в глаза командующего, как бы говоря — «чего трусить, что захотим, то и сделаем». Но вслух сказал нейтральным голосом, с подчеркнутым равнодушием:
— Русским надо не менее суток, чтобы подготовить восстание в Знаменском. Сейчас они собираются винтовки и пулеметы перевозить в предместье на лодках. И лишь потом начнут выступление. И вот еще — информация из правительства, вам будет небезынтересно, — Зайчек достал из кармана мундира листок бумаги и протянул его генералу.
Сыровы взял в руки листок и быстро пробежал его глазами. Содержимое несказанно удивило командующего чехословацким корпусом, и он сразу же спросил полковника:
— Так-так, — Сыровы возбужденно прошелся вдоль стола. — Вы уже потребовали объяснений у русских министров?
Последние два слова генерал произнес с нескрываемой иронией, и Зайчек сразу уловил презрительные нотки.
— На телефонной станции какая-то поломка, и потому связи с абонентами на том берегу пока нет. Так мне сказал русский дежурный офицер, — с кривой улыбкой сообщил Зайчек Но его интонации поведали генералу Сыровы совсем иное — «врут, сволочи, как сивые кобылы». Именно эта русская поговорка почудилась сейчас генералу.
— Ну что ж, отправим завтра на ту сторону пароход. И «Орлик» подведем поближе — потребуем объяснений у правительства.
Исчезновение губернатора Яковлева смешало все карты в колоде Сыровы. Он считал, что они уже достигли согласия на тайных переговорах о том, что именно он, фигура, имевшая и политический вес, и значимость в регионе, возглавит Политцентр, а не никому не известные выскочки типа Линденберга с Калашниковым, но Яковлев выкинул неожиданный фортель.
Поэтому Сыровы и продолжал это видимое заигрывание с правительством, не желая в открытую давить на них с целью обеспечения безопасности Яковлева.
«Похоже на авантюру со стороны этого каторжанина, ибо министры — трезвомыслящие люди и не могли его тайно взять в заложники, зная, что мы можем не потерпеть этого произвола. Или они решили действовать, не считаясь с нашим мнением? Ну что ж, мы покажем им, что они жестоко заблуждаются…»
Слюдянка
— Так вот они какие, германские пленные, — с удивлением протянул Константин, еще раньше обратив внимание на трех мужичков, что под немецкую считалку выбрасывали умерших из теплушки. Сейчас эта троица с импровизированных носилок сгружала раненого, укладывая его на душистое сено подогнанных саней.
Немецкий педантизм есть черта постоянная, такая же константа, как и традиционное русское разгильдяйство. Наши мужички просто положили бы на сани больного, но немцы, получив приказ делать это бережно, поступили в полном соответствии — двое клали, а третий поддерживал раненого под спину своими лопатообразными ладонями. И не только сено под бока подтолкнули, а с немецкой аккуратностью накрыли какой-то дерюгой. И лишь потом выпрямились и с размеренной неспешностью отправились обратно.
— Хальт! Ком цу мир! — громкая команда ротмистра ударом хлыста остановила немцев. Они сразу выпрямились, чуть ли не строевым шагом подошли к Ермакову. Замерев под его строгим взором, стали во фронт, прижав ладони к потрепанным полам, и четко представились:
— Унтербоцманмаат Генрих Шульц! — крепкий белесый парень с обликом истинного арийца, забыв, что на его ногах валенки, попытался щелкнуть каблуками. Из его затеи, понятное дело, ничего не вышло, но только у тевтона ни тени смущения на лице не проступило.
— Обермаат Рихард Зволле! — второй парень был послабее, но хилости не было — высушенное сибирскими морозами и лишениями тело было жилистое. Но морда намного умнее, чем у первого, глазенки так и блестят.
— Маат Иоганн Краузе! — синтез двух первых был налицо, но с противоположным значением. Здоровяк, а такие немцы любят в мирное время по пивным сидеть, лбом орудийную башню заклинить можно, а вот умишком бог его явно обидел — интеллект кувалды навечно застыл на его лице.
— Ротмистр Арчегов, — Константин четко откозырял в ответ и улыбнулся про себя — тевтоны просто впали в прострацию от изумления. Они не ожидали такой корректной воинской простоты от русского офицера.
