Москва

— Господин Троцкий, позвольте вам задать один вопрос? Я надеюсь, вы хорошо знакомы с некоторыми трудами председателя вашего Совнаркома господина Ульянова-Ленина?

Арчегов был любезен до слащавости, хотя внутри все клокотало от злобы. Действительность опять обрушила ранее сложившийся стереотип с легкостью карточного домика.

«Зловещий демон революции» оказался в реальности не запасным болтуном и краснобаем, который, как он знал из курса истории КПСС, что был сдан в военном училище с превеликим трудом, постоянно навязывал партии свои «дискуссии».

Как он тогда ненавидел «льва революции» — лишился из-за него, падлы, долгожданного увольнения в город и не встретился с девчушкой, желанной и любимой. Зато чуть позже попался в петлю женитьбы, что подстроила ему та, прежняя…

Нет, это был великолепный полемист и оратор, перед которым Вологодский с Михайловым выглядели просто бледно. Юношеский задор последнего Троцкий парировал самой убойной логикой, а когда премьер-министр приходил тому на помощь и пытался действовать против «иудушки» таким же образом, то его разумные доводы тут же опрокидывались изощренной демагогией и софистикой.

«Как же нам с таким зубром сражаться? Меня он словами просто затопчет, я в таких дискуссиях не силен. Зато морду в два счета козлобородому набью, но кто ж дерется на светских раутах?! Или он не желает Сибирь отдавать? Или решил ее просто выторговать? Что делать?» — Арчегов только хмурил брови, задавая себе извечный русский вопрос.

Полный афронт потерпела сибирская делегация, и теперь нужно было признавать свое временное словесное поражение, поджав хвост. Или поступить в соответствии с принципами Остапа Бендера на встрече с любителями шахмат из Васюков.

Константин сделал выбор в пользу последнего варианта, хотя по договоренности он должен был лишь молчаливо поддерживать министров, делая многозначительный вид.

Потому вопрос им был задан запредельно наглый. С такими желторотые новобранцы иной раз обращаются по собственной дурости к маститому и заслуженному фельдфебелю — и получают такой ответ, что до самого копчика пробирает, клизма на пол-литра скипидара с сапожными гвоздиками и то легче переносится.

— Судя по всему, господин генерал является одним из читателей трудов вождя русской революции?!

Троцкий «отбросил горячую картошку» обратно, в полном соответствии со своей национальной принадлежностью, что на вопрос вопросом отвечать любит, с нескрываемой ехидцей сверкнув стеклами пенсне. Но посмотрел на генерала уже с некоторым интересом, вроде как с волчьей задумчивостью — «съесть сразу или не выйдет?»

Константин только очень искренне улыбнулся в ответ и развел в стороны руки с самым непринужденным видом — давать время для атаки на себя он не собирался.

— Какой с меня читатель и тем более поклонник трудов Ленина. Так, смотрел лет десять назад одну работу, вот и запомнил. Да, кстати, насколько я помню, большевики выступают за самоопределение народов, захваченных колонизаторами, вплоть до полного отделения от метрополии. Ведь так, господин Троцкий, заявило Советское правительство?!

— Совершенно верно, господин генерал. Вот только сибиряки отнюдь не нация, как я заметил раньше господину Вологодскому, а есть неотъемлемая часть русского народа!

— Так я и не спорю с вами, господин Троцкий. Какая, к бесу лысому, нация?! Тут дело в другом. Господин Ленин в своей работе прямо указывал, что в России есть три вида колоний. Развитые в экономическом отношении Польша и Финляндия подвергаются национальному угнетению. Сибирь, свободная в национальном плане, ущемляется экономически, беспощадно грабятся ее недра. А закавказские страны подвергались и национальному, и экономическому угнетению. Большевики, как я знаю, выступают за право колоний на освобождение от метрополии и обретению ими самостоятельности.

Длительный пассаж Арчегова произвел на всех собравшихся за столом определенное воздействие, особенно на председателя РВС. Тот даже наклонился над столом, демонстрируя свое внимание. И генерал сделал то же самое — их взгляды схлестнулись стальными клинками.

— Ведь это так, господин Троцкий? Или вы уже пересмотрели свои прежние взгляды, отреклись от них как ренегаты и считаете, что советская власть должна обладать колониальной империей?

Константин с самым наивным видом воззрился на Троцкого, словно невинный младенец на матерого шулера. Задав два взаимоисключающих вопроса, он хотел получить ясность в ответе от противника. И Троцкий попался, ухнув со всей мощи своего слова!

— Да, это так! Но относится только к царскому режиму. Советское правительство проводит к народу Сибири…

— Такую же, как и царское, политику грабежа, прикрывая ее красивыми лозунгами. — Арчегов решил, что пора ударить доской по голове, момент для того казался ему удобным.

— Введение продразверстки в Западной Сибири сопровождается возмутительными бесчинствами. Хотя я вас прекрасно понимаю — взять хлеб просто неоткуда! Дон и Кубань за нас, испытав на собственной шкуре «расказачивание». На Украине восстания и махновщина, да сейчас еще и поляки на вас наступают, уже к Киеву подошли. У них хлеб вам не взять, те сами силою у селян отбирают. Только наших коренных сибиряков и казаков, что сплошь кулачье, можно ограбить…

— Константин Иванович!

Вологодский прямо позеленел на глазах, как лягушонок. Еще бы — военный министр резал правду-матку прямо в глаза, забыв про дипломатические ухищрения.

Чичерин и Михайлов выглядели не лучшим образом, но молчали, лишь большевистский нарком по иностранным делам бросил негодующий взгляд на белого генерала.

— Господин Троцкий главнокомандующий Красной армией, и такой же пост я занимаю, только в Сибири. Скажу прямо и откровенно — в нашей профессии присутствует здоровый цинизм, без которого на войне не обойтись. Ведь мы не институтки или беременные гимназистки, что обычное яйцо куриным фруктом именуют!

Троцкий, к великому удивлению Арчегова, от брошенных в гневе слов не пришел в неистовство или недовольство — он заулыбался радушно, оценив шутку, и ласково, будто встретил сейчас в генерале долгожданного и интересного единомышленника.

— Петр Васильевич, прошу вас, — мягко, как лиса, сказал Предреввоенсовета, — послушаем нашего молодого коллегу. Тем более что он полностью прав, хотя высказал свое мнение несколько… Хм… С горячностью, свойственной его возрасту…

— В марте мы заключили перемирие с Москвой, хотя и без помощи бинокля уже разглядывали Омск. Могли пойти и дальше, до Ишима и Тобола, ведь так, господин Троцкий? Или у вас имелись дополнительные силы тогда, чтобы сдержать наше наступление?

Арчегов не отводил свой слишком въедливый взор от Троцкого. Но тот на чисто риторические вопросы не стал отвечать, а продолжал странно улыбаться. И взгляд был скорее не злой, без ненависти. А такой особенный, вроде как задумчивый и оценивающий. Нехороший, в общем.

«Надо быть предельно искренним, только этим можно взять этого упыря, — мысли в голове текли спокойно в отличие от брошенных слов. — Этот мой образ недалекого генерала только подкреплять у него уверенность будет. И не беда, если кой-какие козыри я раньше срока на стол выброшу, хотя Петр Васильевич шибко недоволен будет!»

Киев

— Пан Юзеф сильно благоволит «москалям»!

Рыдз-Смиглы скривил губы. Его самого спихнули с должности военного министра, злопыхатели поставили в вину молодость.

А сами они что творят?! Генерал Карницкий нажрался, как русский мужик в кружале, подъехал на пролетке к дворцу «начальника государства», громко запел у закрытых ажурных ворот песню — «Волга, Волга, мать родная, Волга — русская река».

Пан Юзеф вместо жесткого наказания «москаля», чтоб другим неповадно было, только рассмеялся — «Так это Карницкий!»

А как чудят офицеры и генералы, что прошли службу в императорских кавалерийских и казачьих частях?! Они даже подчиненных распекают, используя не приличную польскую ругань, а отборный русский мат. Вон полковник Эугениуш Шляский, всю жизнь с дикими казаками служивший, что отчебучил?