Телевизионная пьеса[1]

ПРОФЕССОР ТАРАНТОГА.

КАЗИМИР НОВАК-ГИППЕРКОРН, ОКОЛО ТРИДЦАТИ ЛЕТ.

МАГИСТР СЯНКО, СЕКРЕТАРЬ ПРОФЕССОРА, ДВАДЦАТИ ШЕСТИ ЛЕТ.

ДИРЕКТОР ЛЕЧЕБНИЦЫ ДЛЯ ДУШЕВНОБОЛЬНЫХ.

САНИТАР ЛЕЧЕБНИЦЫ ДЛЯ ДУШЕВНОБОЛЬНЫХ.

ЖЕНА НОВАКА-ГИППЕРКОРНА, МОГУЧАЯ ЖЕНЩИНА ЛЕТ ТРИДЦАТИ.

МЕЛАНЬЯ, КУХАРКА ПРОФЕССОРА.

(Примечание для режиссера. Поскольку Казимир Новак-Гипперкорн – это два очень разных человека, необходим актер с большим мимическим и голосовым диапазоном, который не растеряется от быстрых «перебросок личности». В тексте это лицо будет постоянно именоваться Гостем).

Кабинет профессора Тарантоги. Профессор сидит за письменным столом, перед ним – молодой человек в очках, магистр Сянко. В стороне – кипа писем, телефон; рядом корзинка для бумаг. На столе – большой ящик с перегородками.

ТАРАНТОГА (просматривая какой-то документ, поданный ему магистром). Значит, так, дорогой мой... Как вас зовут, простите?

СЯНКО. Сянко.

ТАРАНТОГА. Ах, правда... Ведь это же тут написано. Магистр Кшиштоф Сянко... И вы хотели бы стать моим ассистентом, да?

СЯНКО. Да, профессор.

ТАРАНТОГА. Ах, это превосходно, это превосходно! Но, давая это объявление, я имел в виду ассистента, который одновременно был бы научным и личным секретарем... Это вас устраивает?

СЯНКО. Да, профессор.

ТАРАНТОГА. Это великолепно! Я недавно вернулся из Америки... Из Штатов. Они там имеют обыкновение проверять кандидата на любую должность психологическими тестами, но это не для меня. Я применяю свои старомодные методы. Вы сообразительны? Вы образованны?

СЯНКО. Мне трудно ответить, профессор. В известной мере...

ТАРАНТОГА. В известной мере... Э! Если б вы даже не были особенно образованным, это, знаете ли, тоже сойдет, ведь образование передается, а я очень, просто необычайно образован, знаете ли... Я требую только трех вещей: во-первых, уменья хранить тайну, во-вторых, уменья хранить тайну и, в-третьих...

СЯНКО. Уменья хранить тайну. Понимаю.

ТАРАНТОГА. Ну, так мы договорились. Теперь я вам растолкую ваши обязанности. Прежде всего корреспонденция. Вот – сегодняшняя почта! (Вручает Сянко кипу писем со стола.) Просматривайте, пожалуйста, по очереди эти письма, говорите мне, что в них содержится, а я дам вам указания, по которым вы в дальнейшем будете сами решать, что делать с письмами.

СЯНКО (вскрывает первое письмо, читает). Это приглашение на открытие...

ТАРАНТОГА. В корзинку.

СЯНКО (бросает письмо в корзинку, берет другое, читает). Просьба принять почетное гражданство города Хмурокус в Мрущем уезде.

ТАРАНТОГА. Почему?

СЯНКО. Потому что ваша прабабка там родилась.

ТАРАНТОГА. Со стороны деда по отцовской линии?

СЯНКО. Нет, бабки по материнской.

ТАРАНТОГА. Положите сюда (указывает отделение в ящике на столе). Потом подумаю. Дальше, пожалуйста.

СЯНКО. Приглашение на закрытие...

ТАРАНТОГА. В корзинку...

СЯНКО (бросает письмо, читает новое). Гм... частное письмо.

ТАРАНТОГА. Ничего, читайте, пожалуйста!

СЯНКО (читает). «Профессор наш любимый! Я только всево маленький работник на ниви, балего пачти всем, левое лехкое оккупант отбил, и я как инвалид так бы уж хотел читать ваши книжки, патаму ваши книжки для меня все, только денег у меня нету, так может вы профессор наш любимый, по человечеству, пришлете мне...»

ТАРАНТОГА. В корзинку! Это мошенник. Он уже всем посылал такие письма. Следующее, пожалуйста!

СЯНКО. «Милый профессорчик! Вы со мной не знакомы, но я слыхала, что вы вернулись из-за границы, и рискнула написать. Мне девятнадцать лет, я натуральная блондинка, коллеги в конторе говорят, что у меня зубки, как жемчужинки...»

ТАРАНТОГА. В корзинку! Постойте, что там за цифры на обороте?

СЯНКО. Это... она сообщает объем груди, талии и этого... ну... 98, 81, 96... так бросить это в корзинку?

ТАРАНТОГА. Да! Да! Дальше!

СЯНКО (читает): «Профессор Тарантога, вы изобретатель машины для путешествия во времени»... Это какой-то ненормальный, можно выбросить?

ТАРАНТОГА. Нет! Читайте дальше, пожалуйста.

СЯНКО. «Проводя эксперименты, вы столкнулись с неким феноменом, суть которого я могу объяснить вам только в личной беседе. К сожалению, я заперт в Обленцинском доме для душевнобольных...» Я ведь говорил, что это сумасшедший...

ТАРАНТОГА. Читайте, пожалуйста, дальше.

СЯНКО. «...Поэтому прошу посетить меня под каким-либо предлогом, лучше всего в качестве дальнего родственника. Письмо я переброшу через ограду во время прогулки, как делал это уже с пятью, из которых, видимо, ни одно до вас не дошло. Я предпринял действия, которые помогут мне выбраться из лечебницы через несколько недель, но каждая минута промедления грозит опасностью. С уважением Казимир Новак».

ТАРАНТОГА. Какая там дата?

СЯНКО. На письме нет даты, посмотрю на конверте... Восьмое – значит, неделю назад. Не выбрасывать это?

ТАРАНТОГА. Нет, дорогой мой! Собираемся и едем. Где этот самый Обленцин?

СЯНКО. Под Варшавой. Мы едем в эту лечебницу?

ТАРАНТОГА. Да. Когда мы окажемся там, прошу вас по возможности молчать. Я буду говорить и действовать за нас обоих. Согласны?

СЯНКО. Разумеется, если вам так угодно...

ТАРАНТОГА (встает). Там, в столике у окна, лежит карманный магнитофон. Возьмите его. Минутку... (Снимает трубку.) Меланья? Алло, Меланья, бак в машине полон? Хорошо. Я уезжаю. Открой ворота в гараже. Что? Обед? И обед съедим, и все, что бы ты ни приготовила, будь спокойна. (Кладет трубку.) Господин магистр, в дорогу!

Кабинет директора психиатрической лечебницы. Типичный психиатр, в очках, весьма образован, говорит лекторским тоном, словно в аудитории, – со вкусом, выразительно, зычно,– любуется собой. Сянко и Тарантога сидят.

ДИРЕКТОР. Значит, он ваш родственник, этот Новак? Он ничего нам не говорил.

ТАРАНТОГА. Да, то есть дальний, дальний родственник, но я был очень привязан к его матери, знаете ли, доктор... Я бы раньше появился, но, к сожалению, долго пробыл за границей, в Англии, в Америке... Всего неделю назад вернулся...

ДИРЕКТОР. Это необычный случай, профессор. Я, видите ли, старый психиатр, но такой богатый, прекрасный комплекс галлюцинаций, с таким глубоким расщеплением личности, с состоянием помрачения, с таким разнообразием шизофренических импульсов – это редкость, это прямо бриллиант.

ТАРАНТОГА. Вот как? Ну, в его семье были такие... но это старая история, ведь это началось еще с его прадеда, пожалуй... повреждение черепа во времена наполеоновских войн.

ДИРЕКТОР. Что вы говорите? Я распоряжусь, чтоб это вписали в историю болезни. Ну, сейчас громадное улучшение. Громадное! Такая ремиссия, что, собственно, если б не эти остаточные явления, можно было бы считать его излечившимся и выпустить хоть сегодня. Мы применяли фенотиазин, меллерил, шоки, потом психотерапию... он идеально поддавался психотерапии, скажу вам! Да вы сами увидите, ведь вы хотели с ним поговорить, правда?

ТАРАНТОГА. Да, если это возможно. Он... спокоен?

ДИРЕКТОР. Сейчас? Да, совершенно. Прекрасно ориентируется в пространстве и времени, трудности у него лишь в том, чтобы припомнить факты из собственного прошлого.

ТАРАНТОГА. Ничего не помнит?

ДИРЕКТОР. Страдает амнезией, то есть утратил память обо всем, что пережил, заполняет пробелы, зияющие в его памяти, конфабуляцией – вымыслами. Это не ложь, ибо он сам не отдает себе отчета в неправдивости этих фактов. Такое явление типично и, в известном смысле, в период выздоровления даже нормально, но должно скоро пройти. Но в то же время, пока больной не вспомнит хоть в общих чертах, кем он был, где работал, где родился, мы не можем считать его излечившимся. Мы ведь даже не знали, что его фамилия действительно Новак.