Прошло десять лет. Я снова попал в эти места. Но теперь я приехал сюда уже не обыкновенным наблюдателем. Меня всегда особенно привлекало село Кончанское.

Здесь, в глуши новгородских лесов, почти два года прожил опальный полководец. Здесь он, честный, правдивый, мужественный, вел неравный поединок с царем: быть ли русскому русским или пойти на поклон к иноземным учителям.

«Русские прусских всегда бивали, — говорил он, — учиться нам у них нечему».

Не склонил Суворов перед царем голову. Прошло время, Павел вызвал его из Кончанского и сказал:

«Воюй, как умеешь, а я тебе мешать не стану».

Отсюда Суворов 6 февраля 1799 года выехал в свой знаменитый Итало-Швейцарский поход. В этом домике опальный фельдмаршал, кончанский ссыльный, стал главнокомандующим российской и австрийской союзнической армии.

Было от чего взволноваться.

Собравшись в 1938 году ехать в Боровичи, я разработал обширный план сбора всего, что окружало при жизни Суворова, что напоминало о его делах. Вместе со мною в Боровичи направлялся инспектор областного отдела охраны памятников.

Мы договорились обследовать места, связанные с жизнью Суворова в селе Кончанском, чтобы взять под государственную охрану наиболее ценные в историческом отношении, принадлежавшие некогда полководцу строения.

Рано утром мы уже находились в городе Боровичи, а спустя час вместе с директором местного краеведческого музея сидели в райкоме партии и беседовали с секретарем.

Секретарь одобрил наш план и тут же предупредил по телефону председателя сельсовета села Кончанского о выезде к нему комиссии.

— Ты мне не содействие оказывай, а сам в работу впрягись, помоги товарищам из области! — кричал он в трубку. — Оказывать содействие мы сами можем! Ты оповести народ о цели, с которой приезжает к вам комиссия, передай колхозникам — пусть приходят слушать доклад о жизни замечательного русского человека, вашего земляка, «графа Кончанского»! — добродушно пошутил он.

У меня не хватило терпения ждать своих спутников, и я укатил из Боровичей с первым автобусом, как пишут историки сувороведы, — «за два часа до рассвета».

Часов в 10 утра на двух легковых автомашинах подкатила к зданию Кончанского сельсовета обещанная комиссия во главе с секретарем райкома партии и председателем исполкома.

Вечером в сельском клубе в старом здании большого дома, где жил когда-то опальный фельдмаршал, собралось более двухсот человек колхозников, учителей, школьников, врачей, служащих.

Пришли в клуб старики — молчаливые, важные. Недоверчиво поглядывая по сторонам, они рассаживались в первых рядах, ближе к сцене.

— Тут лучше видать, да и слышнее, — сказал с усмешкой здоровенный дядька, потомок старинного рода суворовского пушкаря.

Еще в Боровичах, в кабинете секретаря райкома партии, мы вместе с инспектором отдела охраны памятников и директором краеведческого музея разработали подробный план сбора суворовских реликвий. Там же мы ознакомились с картой района, отметили на ней все необходимые нам «населенные пункты», сделали небольшие рабочие чертежики и обсудили, какими «средствами связи и передвижения» сможем пользоваться в нашей работе.

Как видите, подготовка шла самая настоящая.

Свой «штурм» мы начали с доклада о жизни Суворова. Директор Боровичского музея рассказал, как Суворов более полувека служил родной стране и народу.

Не все желающие могли попасть в небольшой клубный зал. Много мужчин, женщин и, особенно, детворы толпилось у открытых окон клуба. И все же стояла такая тишина, что, казалось, в зале было пусто.

Председатель райисполкома не выдержал и под конец промолвил:

— Так бы доклады о работе райисполкома слушали!

Вслед за докладчиком выступил я. Для начала рассказал о победе Суворова на Кинбурнской косе и о том, как он взял штурмом Измаил.

Только после этого я разъяснил собравшимся, что в Кончанском имеется все, чтобы создать музей Суворова, надо только собрать оставшиеся после его смерти вещи.

— Выходит, сюда к нам поедут из Новгорода и Ленинграда? — недоверчиво спрашивали меня колхозники.

— Со всех концов Советского Союза! — утверждал я. — Через год-другой вам придется встречать у себя гостей из Москвы, Киева, Минска, Владивостока, Ташкента, а может, и еще из более далеких краев.

Собрание закончилось поздно, а люди не расходились.

Со всех сторон раздавались требования записать адрес, где хранится та или иная вещь из усадьбы Суворовых.

— Запишите обязательно, — тормошил меня пожилой колхозник, — у Баташевой Варвары в подклети лежит старинный ручной жернов, а у Данилы Рожнова стоит диван, оттуда же, суворовский. Там же соха старая, тоже из усадьбы, сам видел.

Я не успел еще записать эти слова, как почти одновременно справа и слева от себя услышал:

— Не забудьте о подсвечниках кованой меди. Посеребренные. Два подсвечника… Они в деревне Жуково, у Михайловых. С семнадцатого года у них. И еще рамочка ореховая, резная, как изба. Тоже от Суворовых! Обязательно запишите! — настаивала молодая шустрая женщина. Позже я узнал, что ее зовут Ольга Скуратова.

— Я вам солонку принесу. Внук Суворова нашему деду подарил. Я мужу не скажу, принесу, пусть в музее лежит. И еще вещей разных суворовских соберу. У нас их невесть сколько по избам гуляет! — доверительно сообщала Ольга.

А с другой стороны протягивалась ко мне нетерпеливая рука, и глухой, сиповатый голос древнего, лет под девяносто, деда карела, потомка суворовских солдат, убеждал меня:

— Ты, мил-человек, не забудь пошарить у Федоровых, в Язвинке. У них комод от генерала стоит, с торгов купили годов с двадцать назад.

Предложения все сыпались и сыпались. Я записывал в блокнот названия деревень, фамилии колхозников, сведения о хранившихся у них вещах. В конце я почувствовал, что запутался, и прекратил записи.

— Хватит! — остановил я наступавших на меня почитателей Суворова. — Прошу завтра с утра зайти на почту. Я буду там и запишу все. Вместе станем отыскивать и собирать памятные вещи.

На следующий день комиссия уехала обратно в Боровичи, а мы с директором краеведческого музея занялись «черной работой». Но об этом стоит рассказать подробнее.

— Рассчитывать на самотек нельзя! — сказал я директору. — Сидеть у моря и ждать погоды — много не дождемся. Принесут колхозники десять, двадцать вещей, а пятьдесят останется по избам портиться, разрушаться.

Я надумал копнуть поглубже, поднять на это дело учителей и школьников старших классов.

— Задумали широко! — одобрил краевед.

— Вы поймите, — разошелся я в своих мечтах, — в каждой избе имеется один, а то и два школьника. А кто лучше их знает, что находится в избах? Там, где нет ребят, интересующие нас сокровища тоже не уйдут. Ведь ребята живут рядом. Они расскажут, что есть в соседних избах. От их глаз ничто не скроется.

Так мы и поступили.

Сначала собрали в сельсовете учителей нескольких сел и побеседовали с ними. После этого поговорили со школьниками старших классов, роздали ребятам открытки с изображением Суворова и просили помочь нам отыскать и собрать все, что только можно найти.

На другой день с утра мы пошли по избам.

Зашли в первую.

— У нас портрет Суворова есть! — торопливо выкладывал худенький, лет пятнадцати от роду, малец, школьник Кончанской школы, из тех, что только вчера прослушали наш «курс наук».

В углу справа, забранная в расшитые полотенца, висела старая, потемневшая от времени, литография — портрет Суворова.

— Мама, отдадим! — сказал наш юный спутник и протянул руку к портрету.

— Что отец скажет? — спросила, улыбаясь, мать школьника.

— Он доклад слушал, сам мне говорил: «Надо собрать, что интересней, музей открыть у нас на селе!» — Вот что он сказал, — волновался сын.

— Значит, надо отдать! — успокоила его женщина.

— Мама, еще медаль у нас старая, дедушкина…

— И ее туда же?

— Да!

— Без отца не выйдет!