Улыбаясь про себя, я решил преподать нахалу урок, который он не скоро забудет. Об этом решении мне пришлось потом горько пожалеть…

Гоночная школа постепенно начинает обретать очертания. Я рассылаю приглашения на курс обучения молодых гонщиков. Я пишу людям, которые уже показали себя в спорте: мотоциклетным чемпионам всех классов, частникам на машинах до 1,5 литров, успешным гонщикам в классе «туринг» и специалистам на песочных треках.

Кроме того в списке есть еще другие люди: господа с «витамином С» (связями). Господа у которых дядя в совете директоров, господа с рекомендательными письмами от нацистских шишек. В таких случаях не ответишь так просто «нет»

как бы этого иногда не хотелось.

Один из этих господ с «витамином С», однако, мне понравился. Его звали Кристиан Каутц, 1913 года рождения, в городе Брюсселе, гражданин Швейцарии. Денег–куры не клюют, диплом по истории литературы в Оксфорде, быстр, элегантен, хорошо выглядит — ужас всех девичьих пансионатов.

Семья владеет замком на озере Цугер. Отец сидит в совете директоров Deutsche Bank. В том же совете директоров сидит маленький штаатсрат (прим.: — ранг гражданского государственного чиновника) Георг фон Штраус, которого, между прочим, можно найти еще и в совете директоров UFA и Daimler–Benz–AG.

— Господин Нойбауэр, — говорит однажды мне господин фон Штраус, — исполните сыну моего друга Каутца самую заветную мечту. Вы ведь знаете, Кристиан так хочет стать гонщиком!

— Гммм… этого хотят еще четыре тысячи молодых людей в год!

— Возможно–но Кристиан уже выиграл несколько маленьких гонок. У парня есть напористость и талант.

Ну ладно. Я помещаю Кристиана Каутца в список претендентов на участие в школе гонщиков.

28 мест заполнены, мы решили взять 30 учеников, так что два места еще свободны. И тут на меня что–то нашло. Я выбираю двух кандидатов, о которых ничего не известно: Йоханна Вольфа из нашего отдела поставок и Адама Уля и Бёмервальда.

Но Адам Уль не приехал. Вместо него пришло письмо:

— Дорогой господин Нойбауэр, прошу прощения, но ведь у меня еще даже нет водительских прав…

К сожалению, я так никогда и не узнал, кем был этот Адам Уль. Хотел ли он комуто импонировать или, может, был просто с причудами.

Но Йоханн Вольф, с горделиво задранным носом, отправился с нами на Нюрбургринг, в гоночную школу.

Раннее утро 8 октября 1936 года. Туман рассеялся, бледное солнце высушило трассу. Трибуны на стартовой прямой призрачно пусты. Доступ к трассе перекрыт, охрана выставлена. Перед боксами стоят три 2,3–литровые машины класса «туринг», слегка форсированные, с двухместным кузовом. Максимальная скорость 120 км/ч. Для начала этого хватит.

Я собираю своих «учеников».

— Господа, — говорю я, — вы не новички. Почти все из вас опытные гонщики. Первое задание–это сущий пустяк для вас: проедете три круга со средней скоростью 60 км/ч. Один круг имеет длину 22,8 километров – значит, вам понадобится по 22 минуте. Все ясно?

Парни смотрят на меня с лёгким удивлением. Да, первое задание действительно кажется очень простым. Я сам могу проехать вокруг Ринга на обычной машине за

17 минут — без того чтобы особо вспотеть.

Я предусмотрительно добавляю, — И чтобы никто мне не был быстрее, чем за 22 минуты. Тот, кто приедет раньше времени, может сразу же паковать чемоданы!

Первым рвётся на старт Йоханн Вольф из Штутгарта. В своей «быстрой» гоночной шапочке и очках он выглядит так, как будто лично проглотил лошадиную силу.

Вперед! Йоханн Вольф с трудом проехал первые два круга за 28 минут каждый. После второго круга я его останавливаю и проверяю шины, чтобы он только не расквасил себе нос. В наигранной отеческой заботе я потрепал его по щеке. На самом деле, это такой приём, которые я применяю и во время настоящей гонки и с великими мастерами. Во время этого «потрепал по щеке» я могу определить, не потеет ли гонщик. Тот, кто потеет, боится, а кто боится–подвергает опасности себя и других…

Йоханн Вольф не потеет. И все равно – что–то в парне мне не нравится. — Ну, спрашиваю я, — может, Вам хватит?

— Нет! — в ярости фыркает он, — Только не сейчас! С кругом за 22 минуты я еще должен справится! И умоляюще добавляет, — Пожалуйста, господин Нойбауэр, не лишайте меня моего последнего шанса!

Такому умоляющему призыву я уступаю. Вы бы хотели лишить парня шанса?

Йоханн Вольф снова жмёт на газ и уноситься прочь. Я смотрю ему в след. Может быть, надо было его остановить? Внезапно меня начинают мучить плохие предчувствия, мысленно я проклинаю свое добродушие. И пока я так размышляю, звонит телефон.

— Господин Нойбауэр, — взволнованно докладывает маршал, — одна из машин разбилась… в «Карусели»!»

Мы мчимся туда. С внешней стороны этого узкого поворота, вверх колесами лежит машина. А рядом с ней в собственной крови человек. Это Йоханн Вольф, мертв!

«Карусель» — это самое медленное место Нюрбургринга, узкий S–образный вираж. Внутренняя часть дороги имеет сильный наклон в сторону, чтобы отводить дождевую воду. Внешняя часть наклонена только слегка. Бывалые гонщики это используют. Они едут по внутреннему радиусу, как по «стене смерти», известному ярмарочному аттракциону. При этом они на второй скорости доходят до 80 км/ч. Но–тут нужны отменные нервы. Ведь внутренняя часть трассы только немногим шире машины…

У Йоханна Вольфа нервов не хватило. Он не смог удержать машину на наклонной поверхности, выскочил на плоскую часть трассы, неправильно приземлился, передние колеса стали попрёк — и машина перевернулась.

Мы отдали Йоханну Вольфу последний долг. Но остановиться мы не могли себе позволить.

[…]

Три, четыре, пять дней продолжается эта «дикая школа». Машины заносит, разворачивает, выносит с трассы. Шрамы, синяки, шишки, перекрученные моторы, разбитые сцепления. Механики пашут сверхурочно, чтобы снова привести машины в порядок.

А гонщики, все эти мужчины, которые мечтали о славе за рулем тяжёлых гоночных машин, они проигрывают сражение против Нюрбургринга уже на простой легковушке. Один за другим они пакуют вещи и уезжают прочь.

Остались только десять. И этих десятерых я сажаю в настоящую гоночную машину.

[…]

Курс должен был продолжаться две недели. Уже после первой я стою на Нюрбургринге практически один–одинешенек. Только двое еще не ехали: высоченный верзила и стройный молодец, прекрасный как принц из сказки.

Молодого господина зовут Кристиан Каутц. Я смотрю на него с сомнением. Это ведь тот самый подопечный нашего члена наблюдательного совета Георга фон Штрауса, который попал на наш курс обучения только благодаря «витамину С».

Однако смотри–ка, — паренек наворачивает круги ровно, быстро и за хорошее время. Я пожимаю ему руку и говорю: «Сдал!»

Теперь я обращаюсь к верзиле, который, как я заметил, дружен с Кристианом Каутцом. Он прибыл из Лондона. Спокойно садится в машину, подмигнул Кристиану–и после великолепного старта умчался, еще до того как я успел что–то сказать.

— Черт побери, — думаю я после первого же круга, — с парнем все в порядке. Он и в правду кое–что понимает в технике прохождения поворотов, — талант. Его лучшее время круга: 10 минут 3 секунды.

Уже потом, когда я его расспросил, он мне, между прочим, рассказал, что уже занимал первое место в 1,5–литровом классе в Берне на английской MG и что на слабой Maserati он был восьмым на Гран–при Германии…

Во время всей этой суматохи я совсем забыл посмотреть в бумаги. Иначе я уже раньше бы обратил внимание на этого верзилу из Лондона — Ричарда Симэна.

Я ведь хотел рассказать вам, дорогие читатели, как я познакомился с Диком Симэном и как он попал в нашу команду.

Теперь Вы скажете: самое время, чтобы толстый Нойбауэр рассказал кое–что о своей знаменитой технике прохождения поворотов и о вождении тяжёлых машин.

Эти машины–с 400 до 600 л.с. — имеют свои особенности. Немножко больше газу,

чем следовало бы–и задние колеса провернулись. Как на льду они теряют сцепление с дорогой и машина скользит в сторону.