В. Уистон писал в своих воспоминаниях: «Сэр Исаак в области математики нередко прозревал истину только путем интуиции, даже без доказательств... Но этот же сэр Исаак Ньютон составил хронологию. Первую и основную главу этой хроники он переписывал 80 раз собственноручно, причем каждый экземпляр лишь очень незначительно отличался от другого. Однако эта хронология убеждает не больше, чем остроумный исторический роман, как я окончательно доказал в написанном мной опровержении этой хронологии. О, каким слабым, каким чрезвычайно слабым может быть величайший из смертных в некоторых отношениях» (цит. по: 17, 306—307).
Хронология древности у Ньютона и общая схема века чудес и века естественного хода исторических событий допускают некоторые, впрочем отнюдь не прямые, аналогии с его физическими идеями. Бог, нарушающий чудесами естественные законы бытия, а затем предоставляющий миру развиваться по установленным законам, напоминает бога, который совершает первоначальный толчок, а затем предоставляет планетам двигаться в соответствии с законами инерции и тяготения. Такая аналогия естественна, и, по-видимому, здесь не только аналогия. В обоих случаях Ньютон поручает богу те действия, которые еще не нашли рационального объяснения. Богу предоставляется функция «мастера, заводящего часы». В обоих случаях концепция божественного вмешательства связана с ограниченностью каузальной картины мира. Но здесь и другая, более отдаленная аналогия. Бог, свободно устанавливающий начальные условия движения и в Солнечной системе, и в человеческой истории, невольно ассоциируется с политическим идеалом суверена, который в прошлом не считался с законами, но после их установления лишен возможности их нарушать. Бог Ньютона попадает в зависимость от науки, притом не только от физики, но также от исторической науки. Физика переходит от данного процесса к его начальным условиям: от движения орбит с определенной тангенциальной составляющей к первоначальному толчку. История же от первоначального провиденциального вмешательства в исторический процесс переходит к социальным законам. В историко-богословских трудах Ньютона мы ощущаем какой-то вопрос, направленный к будущему науки, нечто толкающее мысль к переходу через ту грань непознанных начальных условий, за которой наука обретает новое, рациональное объяснение фактов, формирует новые фундаментальные понятия, переходит на новую ступень своего развития.
Пора высказать общее впечатление о Ньютоне как о человеке. Такие итоговые оценки обычно даются в последних главах или на страницах биографий Ньютона. Ньютон умер 20 марта 1727 г. Наружно, в быту, в отношении к людям, он мало изменился, перешагнув через восьмидесятилетие. По воспоминаниям, относящимся к последним годам его жизни, это был невысокий, плотный человек с седой шевелюрой, скромный, благожелательный ко многим людям и вместе с тем отчужденный, замкнутый. И очень простой, без резко очерченной индивидуальности, которую так часто ждут от гения и так редко встречают. Очень рядовой, очень обыкновенный, ничем по внешности не выделяющийся — таково впечатление, которое находишь, а иногда угадываешь в воспоминаниях современников Ньютона. На первый взгляд все это как-то не вяжется с образом подлинного титана, так сильно изменившего своими идеями картину мира, а с ней и человеческую цивилизацию в целом. Но только на первый взгляд. Потом начинаешь чувствовать, что именно таким и должен был казаться создатель аксиом движения, теории тяготения, дифференциального исчисления.
Конечно, Ньютон не был рядовым англичанином. Но он был типичным англичанином второй половины XVII и начала XVIII в. Так называемые типичные черты англичанина — результат всей многовековой истории Англии. Эти типичные черты, запечатленные в психологии, манерах поведения, традициях, склонностях, привычках англичанина, как-то связаны с научным подвигом гения. Можно ли обнаружить подобную связь того, что приписывается типичному англичанину и что отражено в сотнях характеристик, исходящих от самих англичан и от иностранцев, а также в художественной литературе, с тем, что можно назвать анатомией гениального открытия? Можно ли провести какую-либо аналогию между майором Томсоном в известной книге французского писателя П. Даниноса пусть даже перенесенным из нашего времени в XVII в., и Ньютоном? Иными словами, может ли гений оказаться типичным англичанином?
Прежде всего рассмотрим само понятие типичности. Как уже говорилось, чем глубже и шире отображение эпохи мыслителем, тем в большей мере оно усиливает его индивидуальность, неповторимость, несводимость к общему. Но и историческое прошлое и современная эпоха всегда запечатлены в чем-то типичном для страны, для ее обитателей.
Из всей необъятной художественной (в том числе сатирической), научно-исторической и мемуарной литературы о типичном англичанине вырисовываются некоторые констатации, которые кажутся бесспорными[4]. Самое бесспорное — противоречивость черт, приписываемых типичному англичанину. Он склонен к культу традиций, он любуется прошлым, реликвиями прошлого. Он — консерватор. Он сохраняет в прежнем виде дома, систему отопления, костюмы, церемонии, учреждения, их названия... И вместе с тем этот же типичный англичанин радикально изменяет очень многое. Но даже при самых коренных изменениях — технических, социальных, культурных, научных, художественных, бытовых — он стремится сохранить нечто традиционное.
Эта черта никогда не имела такого значения, как во времена английской буржуазной революции XVII в. С какой энергией Ньютон противится назначению Альбана Френсиса, ссылаясь на отсутствие прецедента! Как много сил он затрачивает, чтобы в нескончаемых реорганизациях парламента, армии, администрации, суда сохранить нечто архаичное, неизменное, обладающее ореолом возраста! В сущности и сама революция завершилась классовым компромиссом буржуазии и нового дворянства.
Индивидуализм в науке — это также своеобразная отсылка к прецедентам, попытка найти объяснение данного факта в другом факте, стремление избежать, по крайней мере пока это возможно, резкого изменения общего закона, стремление не выходить за рамки частных объяснений при сохранении общего, традиционного принципа. Нет сомнения, что традиционализм английской революции (весьма типичное для Англии соединение понятий!) оказывал влияние на характер научного мышления, определяя метод, стиль, форму того, что было сделано. Нет сомнения, что специфические черты революции были связаны с личным традиционализмом типичного англичанина, проявлявшимся в быту, в поведении, в отношении к моральным и эстетическим ценностям. Специфика эпохи по-разному отражается в сознании обывателя и в творчестве мыслителя. Но оба они дети своей страны и своей эпохи.
В сближении научного и обыденного мышления нет никакой натяжки. Оно соответствует единству исторического процесса, в котором участвуют все и который влияет на всех. Если англичанин требует в аптеке «философский инструмент», имея в виду термометр, то это объясняется не только традиционной терминологией, связанной с индуктивистским пониманием «философии», но и той предметностью мышления, которая является уделом типичного англичанина.
Для типичного англичанина характерны бережное отношение к естественному ландшафту, пристрастие к паркам с минимальным нарушением такого ландшафта. По существу та же черта проявилась и в стремлении к естественной картине мира, в наименьшей степени подчиненной какой-либо схеме (тенденция, восходящая в науке к Бэкону, Локку и Ньютону, но давно уже ставшая органической). В 1930 г. П. Кохен-Портхайм в книге «Англия — неведомый остров» писал: «Английскую душу можно уподобить не саду, где природа подчинена геометрии, и не первобытному лесу, а парку, где природа сохраняет свои права настолько, насколько это совместимо с удобствами для человека; она по существу является таким же компромиссом между естественным и искусственным, как английский парк» (цит. по: 21, 293).
