Ах, как она изгибалась, как запрокидывала голову, закатывала глаза, стонала, ничуть не стесняясь, хохотала, едва ль не царапая спину и грудь… Вот, постанывая, закачалась, словно цветок на ветру, колдовской и пряный цветок, цветок томной любовной страсти, страсти и неги. И эта страсть и нега… Матвею казалось, что каждый раз это было по-новому. Да не казалось! Так ведь и было!
Не в силах больше сдерживаться, казак выгнулся, задергался, словно норовистый конь под лихою наездницей, застонал… и дева откликнулась эхом, так что души обоих слились в истинном наслажденье, уносящемся к самом небу, к великим и могучим богам древнего народа сир-тя. Так считала Митаюки-нэ, Матвей Серьга ни в какие рассуждения не вдавался, ему просто было хорошо, так хорошо, как никогда и ни с кем еще не было, и, наверное, не будет больше никогда.
Вскрикнув, обессиленная красавица рухнула на грудь своего любимого мужчины, прижалась крепко-крепко, прикрыла глаза… но вскоре открыла, поцеловала Матвея в губы, шепнула:
– Я хочу, чтоб мы были вместе. Всегда!
Казак погладил жену по плечу:
– Я тоже того желаю, люба.
– Ты уходишь в поход…
– Откуда знаешь? – хлопнул глазами Матвей. – Я ведь тебе и не говорил еще вроде.
– Об этом в остроге все знают. – Митаюки отозвалась уклончиво, глядя на мужа с лукавым прищуром. – Я так за тебя рада! Ты ведь будешь – настоящий вождь!
– Я тоже рад. – Серьга чмокнул супругу в щеку. – А еще рад – что ты этому рада.
Колдунья приподнялась на локте, глядя прямо в глаза мужа, и четко, почти по слогам, сказала:
– Я хочу, чтобы ты взял меня с собой.
– Но…
– Ты сам этого хочешь. Желаешь всей душой. Мы будем разбивать шатер каждую ночь… и каждая ночь будет ночью блаженства. Или – не будет. Если ты меня не возьмешь. Но ты возьмешь… ты ведь этого хочешь, хочешь, хочешь… Потрогай мою грудь… бедра… каждую ночь они будут твоими… каждую ночь… каждую…
– Но, люба… сама ж говорила – тебе скоро рожать.
– Вовсе еще и не скоро, – Митаюки-нэ фыркнула, поспешно согнав с лица гримасу недовольства. Вот ведь дура, ляпнула когда-то, что беременна – уж пришлось, – теперь вот расхлебывай! Может, прикинуться потом, будто бы будет выкидыш? Впрочем, там видно будет, пока же…
– Или сюда, милый… обними меня… крепче, вот так… Подумай… это будет каждую ночь, каждую…
Как ни странно, казаки против того, чтоб взять с собой Митаюки-нэ, не протестовали. Все ж она была не обычная простая баба, а сожительница (по сути – жена) уважаемого всеми казака, уже доказавшая свою преданность и умение противостоять злой воле колдунов. Все помнили, что прошлый поход закончился успешно во многом благодаря этой колдовской черноглазой деве! Так пусть ее берет старшой, коли так хочет, завидовать никто не будет – все в предвкушении. Совсем скоро таких вот юных дев будет у каждого казака по десятку… ну, пусть не по десятку, но будет же! Будут волоокие полоняницы девы, красивые податливые смуглянки, готовые на все.
Так верилось. Так должно было быть. И так – будет.
Казаки собирались в дорогу весело, с прибаутками, с шутками, почему-то никто не вспоминал злобные чары колдунов, страшных, послушных их воле, драконов и смерть. Плохое быстро забылось, а колдуны новый острог в последнее время не беспокоили, поняв, что совершенно безуспешно посылать на штурм мощной крепости тупоголовых дикарей менквов, годных лишь на то, чтобы покрушить врагам черепа, но не имеющих никакого представления о долгой и планомерной осаде. Да об этом и сами сир-тя никакого представления не имели, у них и стен-то никаких не было – на чары свои надеялись, не на воинов, не на стены.
В набег отправилось три дюжины казаков, на двух стругах – идти на одном было бы слишком опасно, – тем более что основную часть пути предстояло проделать по морю. Хитрый атаман Иван Егоров лично распланировал набег – ватажники должны были пройти на север до самой окраины, до мыса, там же высадиться и после короткой разведки быстро напасть – чтоб столь же быстро уйти, повернув на Большую воду, куда ни сир-тя, ни все их гнусное колдовство уж никак не доберется. Кормщиком на головной струг избрали старого опытного казака Василия Яросева, вторым правил Сиверов Костька – упросил взять в набег, а как же! Добыть золото, славу и девок – чего ж еще надо молодому парню?
Матвей Серьга уже с самого начала показал себя опытным командиром-начальником, первым делом развел всех недругов, поместив их на разные струги. Семенко Волк и Кондрат Чугреев пошли на головной струг, младой Кудеяр Ручеек – на второй, к Костьке. Вторым стругом, кстати, командовал Ганс Штраубе, все ж поручили. Всегда веселый, длинноносый, с рыжеватым стриженым подбородком – бриться-то было неудобно – неунывающий мекленбуржский кондотьер излучал из себя беспечно-уверенную победную радость, подобно тому, как от Матвея Серьги исходили спокойствие и надежность.
Отправился в поход и отец Амвросий – кому же крушить капища языческие, как не ему? И здоровяк Михейко Ослоп тоже был не прочь помахать своей дубиной, назначен был на второй струг – командочка там подобралась вполне себе зубоскальная, рыжему немцу под стать. Едва успели отчалить, как грохнули хохотом над Ухтымкой, что долго махал рукою провожающей его жене.
– Ай, Ухтымко! Одна жонка есть – ишшо и других надоть?! Добрый, добрый казак!
– Да ну вас, – смущался парень. – И не за бабами я вовсе.
– Правильно. Не за бабами. И не за златом. Так, рыбку половить.
Довольно далеко отойдя от берега, струги поймали тяжелыми парусами ветер и, вспенивая серые волны, ходко пошли на север. На носу второго – «зубоскального» – струга сидел Маюни и, призывая удачу, неторопливо бил в бубен.
Недалеко от Большой ледяной воды, на южном берегу почти идеально круглого озера, окруженного зарослями орешника, липы и пихты, почти впритык к лесу раскинулись хижины и дома славного селения Яранверг. Славного, потому что когда-то, давным-давно, в те времена, когда могучие колдуны сир-тя едва только зажгли свое волшебное солнце, именно воины Яранверга заслонили путь к святилищу великих богов хитрому и жестокому народу ненэй ненец, что посмели захотеть уничтожить незваных пришельцев. Ямал – край земли – так они называли это страну холода, снегов и почти вечного мрака, обретшую новую жизнь благодаря гению и чарам сир-тя. Колдовское солнце дало новую жизнь всем – и растениям, и животным, появились, размножились, оправились от вечной мерзлоты совершенно невиданные твари – зубастые рыбы-змеи, хищные драконы, устрашающие, но травоядные длинношеи, яйцеголовы и трехроги, выкусные спинокрылы… да мало ли, всех и не перечислить – и все они подчинялись доброму и спокойному колдовству сир-тя. Так говорил великий Нгар Сэвтя – главный шаман селения, насчитывающего около сотни жителей, настоящий город, не какая-нибудь захудалая деревуха, что горстями разбросана ближе к югу по всем протокам. Честно говоря, обитатели Яранверга считали всех южных жителей неженками – ну, как же, у них же там всегда жара, круглый год можно ходить почти без одежды и ни о чем не заботиться. Впрочем, и здесь ни воины, ни простые люди ни о чем не заботились – обо всем заботились избранные, старейшины-колдуны. Нгар Сэвтя и его приближенные – еще двое мужчин и три женщины – посвященные, колдуньи. Остальные жители были обычными земледельцами, охотниками, воинами. Четыре лета назад на побережье неожиданно появились старые враги – ненэй ненец. Приплыли на своих узких лодках, били моржей, но внутрь полуострова благоразумно не совались, правда, великий Нгар Сэвтя все же послал туда тупоголовых менквов – и те устроили бы побоище, если б ненэй ненец не сбежали. От разочарования – не получили в этот раз вкусного мозга! – менквы долго выли и даже – как только старейшины ослабили контроль – попытались было напасть на поселок. Обнаглели вконец, потеряв остатки разума и страха… впрочем, разума у этих тупоголовых тварей не было отродясь. Прорвались, выбежали из лесу, пользуясь тем, что серенный оберег был наложен давно и, как выяснилось, неважно… выбежали, покидали камни… И тут же были скормлены озерным ящерам – нуерам – вот уж у кого было хорошее пиршество!