В конце своего письмг С.А. Пугачев обращается к М.И. Калинину с просьбой:
«1. ...Нгзнгчить квалифицированную экспертную комиссию для изучения моей деятельности по должности начгльникг Военно-Тргнспортной Академии РККА по имеющимся в достаточном количестве документальным материалгм, которые полностью опровергают мое участие во вредительской работе.
2. Предложить следственным органам и Прокурору СССР пересмотреть мое дело и вынести его на суд со своим беспристрастным заключением.
3. Предложить Военной коллегии Верховного Суда СССР пересмотреть мое дело с участием сторон — прокуратуры, защиты и свидетелей и с изучением имеющихся в Военно-Транспортной Академии документов.
4. Впредь до окончательного разрешения моего дела освободить меня от общих работ в лагере, дать возможность и создать условия для военно-научной работы, в которой я принесу больше пользы и которой я смогу доказать свою непричастность к контрреволюционной деятельности.
Если же правительство на основании вызванных трусостью и малодушием моих собственноручных показаний, а также косвенных показаний отдельных арестованных на мое якобы участие в антисоветском военном заговоре не имеет оснований мне доверять, то я убедительно прошу изменить сущность моего наказания и дать мне возможность заниматься военно-научной работой, — у меня уже почти закончен труд «Последние дни XII царской армии», подобраны материалы для монографий по операциям Юго-Восточного и Кавказского фронтов в гражданской войне, есть ряд оригинальных мыслей по современной войне, основанных на империалистической и послеимперИалистических войнах и нуждающиеся в анализе и обработке.
О получении настоящего заявления и решении Президиума Верховного Совета СССР прошу меня уведомить.
6 мая 1940 г. С. Пугачев»13.
Семен Андреевич Пугачев создал прецедент в работе Военной коллегии Верховного суда СССР. В отлаженной годами машине 26 октября 1939 г. произошел серьезный сбой— вместо обычных стандартных двадцати минут («Суду все ясно!») слушания по делу Пугачева продолжались в течение трех часов сорока минут с одним десятиминутным перерывом, то есть обычный лимит времени был перекрыт в одиннадцать раз. Такого случая в практике работы Военной коллегии автору еще не встречалось. Поэтому будет целесообразным воспроизвести (с небольшими сокращениями) протокол этого закрытого судебного заседания (председательствующий — диввоенюрист А.М. Орлов, члены — бригвоенюристы А.Г. Суслин и Л.Д. Дмитриев).
«В 12 часов 25 минут председательствующий открыл судебное заседание и объявил, что подлежит рассмотрению дело по обвинению Пугачева Семена Андреевича, — в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 58—1 «б» и 58—11 УК РСФСР.
Секретарь доложил, что подсудимый Пугачев, содержащийся до суда под стражей, в суд доставлен и что свидетели по делу не вызывались...
Оглашается состав суда и разъясняется подсудимому право отвода кого-либо из состава суда при наличии к тому оснований.
Отвода против состава суда подсудимый не заявил.
Председательствующий разъясняет подсудимому его права во время судебного следствия и спрашивает, имеет ли он какие-либо ходатайства или заявления до начала судебного заседания.
Ходатайств и заявлений от подсудимого не поступило.
Суд приступает к судебному следствию.
Председательствующий оглашает обвинительное заключение и спрашивает подсудимого, понятно ли предъявленное ему обвинение, признает ли он себя виновным и подтверждает ли он свои показания, данные на предварительном следствии.
Подсудимый. Предъявленное мне обвинение понятно. Виновным себя не признаю и свои показания, данные на предварительном следствии, я категорически отрицаю, так как дал их вынужденно.
На вопросы председательствующего подсудимый ответил:
Во время Октябрьской Революции я работал и находился в штабе Северного фонта, после же революции я немедленно вступил в Красную Армию и служил в Уральском военном округе.
В партию я был принят в 1934 году и в 1937 году я был исключен за связь с врагами народа, в частности, с Тухачевским.
С Тухачевским я был разновременно связан по службе.
Исключение меня из партии я считаю правильным. С выводами закрытого партийного собрания об исключении меня из партии я согласен.
Оглашается выдержка из выступления Пугачева на партийном собрании, где он сказал: «Я был связан с врагами народа Тухачевским, Аппогой, но эта связь была только служебная. Я слепо выполнял указания этих людей и был в их рядах послушным орудием — болваном. То же было и в связях с Якиром...»
Подсудимый. Свое выступление на партийном собрании я полностью подтверждаю.
Назначение на должность начальника штаба УВО я получил в декабре месяце 1928 года. До этого я работал зам. нач. Штаба РККА.
С Тухачевским я был знаком с 1920 года по Кавказскому фронту, где он был командующим, а я начальником штаба фронта. Затем с 1925 года я работал его заместителем.
Служебная связь с Якиром у меня была с 1929 года. Он был командующим УВО, а я начальником штаба УВО.
Егорова я знаю с 1922 года.
С Аппога я знаком с 1918 года, когда я был начальником штаба Уральского военного округа, он был при нем военным комиссаром. Вторично я имел с ним встречу в 1927 году в г. Берлине, где он находился на учении вместе с Уборевичем.
В 1931 году меня арестовали за участие в контрреволюционной организации, но все это обвинение было опровергнуто на очной ставке в присутствии членов Политбюро ЦК ВКП(б), после чего я был из-под стражи освобожден.
Вторично я был арестован 10 октября 1938 года. С первых же шагов следствия мне было сказано, что о моем участии в контрреволюционной организации имеется 18 показаний. От меня начали требовать показания, угрожая при этом арестом моей семьи, побоями, расстрелом и т.д. Когда я пытался доказать свою невиновность, меня начали избивать. Таким образом, на 9-й день следствия я дал показания о так называемом моем участии в антисоветском заговоре. Ложные показания я дал с одной целью сохранить свою жизнь и в дальнейшем доказать свою невиновность.
Незаконные методы ведения следствия ко мне применялись в октябре месяце 1938 года и в январе месяце 1939 года.
В феврале месяце 1939 года ко мне физические методы допроса не применялись.
Председательствующий оглашает показания подсудимого Пугачева, данные им на предварительном следствии от 28 февраля
1939 года (л.д. 88—95), где подсудимый полностью признавал себя виновным в антисоветской деятельности.
Подсудимый. Совершенно верно, меня не избивали 28 февраля. Но я подтвердил ранее данные показания потому, что был в очень подавленном состоянии и считал, что если я не буду подтверждать, меня снова будут избивать. Эти показания я также категорически отрицаю.
Глазкова и Данненберга я никогда в антисоветскую организацию не вербовал. Назвал же их фамилии опять-таки с целью спасти свою шкуру.
Свои показания, которые я давал членам Политбюро ЦК, я хорошо помню.
Председательствующий оглашает показания подсудимого на очной ставке в присутствии членов Политбюро ЦК ВКП(б) (л.д. 168—169).
Подсудимый. Данные показания подтверждаю. Но полностью всего протокола я подтвердить не могу, так как эти показания я давал на предварительном следствии в октябре месяце 1938 года.
В апреле месяце 1939 года я также давал показания о своем якобы участии в контрреволюционной организации. Я махнул рукой на все. Меня интересовало скорейшее окончание следствия, которого я не мог более переносить.
В частной обстановке с Тухачевским я имел одну встречу.
Получал ли я в 1935 году письмо от Тухачевского, я не знаю, вернее не помню.
Председательствующий оглашает показания подсудимого Пугачева, данные им на предварительном следствии о его антисоветских связях и деятельности (л.д. 24—32).
Подсудимый. Повторяю, что все это мои вынужденные показания. Было ли вредительство в академии, я не знал и не знаю. На предварительном же следствии я о вредительстве дал подробные показания.
