Должен сказать, что в 1937—1938—1939 годы я весьма критически относился к показаниям арестованных, так как получались-то они в своем большинстве в результате применения мер физического воздействия и грубого нарушения социалистической законности. В этот период времени я не арестовал ни одного человека, и спас на обслуживаемых мною объектах много больших командиров, которые во время Великой Отечественной войны Советского Союза с немецко-фашистскими захватчиками доказали свою преданность нашей Родине»⁶⁰.

Подтверждение слов Степанцева о мужественном поведении его товарищей в главном органе провокаций против командиров РККА и членов их семей — Особом отделе ГУГБ НКВД СССР — находим в заявлении упомянутого им Карпенко. В ней содержатся некоторые данные, касающиеся нарушений законности руководителями этого отдела. Например, Карпенко сообщает, что его сослуживец Дроздов рассказывал о случае, когда ему (Дроздову) помощник начальника отдела Рогачев предложил взять от одной арестованной «липовые» показания. На что тот ответил: «Я коммунист и на это не пойду». В ответ Рогачев сказал: «Что Вы боитесь, смотрите, Ушаков от арестованных берет жуткую липу и ничего, у него проходит и он имеет много хороших арестованных...»

После постановления ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1933 года «О грубейших нарушениях законности в следственной работе НКВД» в отлаженной машине репрессий произошел некоторый сбой, длившийся, впрочем, совсем недолго. Вскоре новый нарком внутренних дел Лаврентий Берия и Прокурор СССР Андрей Вышинский совместными усилиями все вернули на круги своя. Их «шеф» Иосиф Сталин тоже в очередной раз обманул партию и народ, когда на XVIII съезде ВКП(б) с пафосом заявил: «Что касается нашей армии, карательных органов и разведки, то они своим острием обращены уже не вовнутрь страны, а вовне, против внешних врагов».

На самом деле острие карательных органов и разведки (контрразведки) и в 1939 году, после ареста Ежова, Фриновского и их сообщников по произволу, продолжало быть обращенным вовнутрь страны. Военные контрразведчики из горьких потерь 1937—1938 годов, казалось бы, тоже должны были для себя извлечь большой урок, однако, как это ни прискорбно, такого не случилось и факты грубейшего нарушения законности продолжали иметь место и в последующие годы.

Лучшие умы Красной Армии чувствовали приближение трагедии 37-го года еще задолго до наступления этой календарной даты. Например, заместитель командующего войсками Приволжского военного округа комкор Иван Кутяков, так до конца и не получивший полного признания в качестве знатока военной истории и писателя, годом раньше предсказывал наступление мрачных времен для многих военачальников. В своем дневнике он 27 августа

1936 года пророчески размышляет: «Умер главком С.С. Каменев. Старик сделал свое дело и незаметно ушел восвояси... Наступает время, когда все ветераны гражданской войны уйдут из жизни: одних расстреляют, другие, как Томский, сами покончат с собой, третьи, как Каменев, уйдут в могилу»⁶¹.

Получилось так, как и предсказал бывший начдив Чапаевской. Только вот размаха репрессий он не мог себе представить, как и собственную свою судьбу. Кутяков попал под первую волну арестов, прокатившуюся еще до начала процесса над Тухачевским — его арестовали 15 мая 1937 года. Можно не сомневаться, что если бы не арест, то после опубликования в печати сообщения о приговоре, вынесенном Тухачевскому со товарищи и приказа № 96 наркома обороны, Иван Семенович принял бы решение, о котором он упоминает в своем дневнике (запись от 20 апреля 1937 года): «Вот и терпи теперь... Не хочешь? В твоем распоряжении четыре револьвера, нажми курок и конец...»

К сказанному добавим, что значительная часть командиров и политработников, вконец запутавшись в бесконечной череде судебных процессов над различного рода «блоками» и «центрами» (объединенными и не объединенными), уже не знала, кому верить, а кому нет. Как заметил тог же Кутяков в феврале 1937 года, «все перепутано, не поймешь, кто враг, кто друг».

Кому горе и слезы, а кому чины и награды... Коммунистическая партия и Советское правительство воздавали каждому по заслугам: одни шли под расстрел или в лагерь, между тем как другие (следователи, прокуроры, судьи) получали очередные звания, ордена и повышение по службе...

Как уже отмечалось, вскоре после суда над Тухачевским по представлению руководства НКВД большую группу сотрудников ГУГБ, в том числе и его 5-го (Особого) отдела, поощрили по самой высокой мерке. Буквально три дня спустя начальник отдела Израиль Леплевский назначается наркомом внутренних дел УССР, где в полной мере применяет свои «выдающиеся» организаторские способности и опыт, приобретенный в застенках Лубянки и Лефортово под руководством секретаря ЦК ВКП(б) Н.И. Ежова. Организатор пыток восьмерки осужденных, Леплевский через месяц после суда над ними удостаивается ордена Ленина— высшей награды СССР. Да, за кровь везде и всегда платили дорого!..

Орден Ленина за истребление ленинской когорты большевиков получили в июле 1937 года нарком Ежов, начальники отделов ГУГБ — М.И. Литвин (4-й отдел), Н.Г. Николаев-Журид (2-й отдел), А.М. Минаев-Цикановский (3-й отдел). Тогда же начальнику ГУГБ комкору М.П. Фриновскому, ранее награжденному орденами Ленина и Красного Знамени, был вручен еще один — Красной Звезды. Эти «заслуги» сотрудников ГУГБ по раскрытию «заговора» среди высшего руководящего состава РККА квалифицировались в постановлении ЦИК СССР как «образцовое и самоотверженное выполнение важнейших заданий правительства».

Одновременно с Леплевским наград были удостоены и сотрудники его отдела, принимавшие активное участие в допросах и фальсификации материалов на участников «военного заговора в Красной Армии». Так, один из главных мучителей Тухачевского Зиновий Ушаков получает очередное звание «майор государственной безопасности» (по ромбу на петлицы) и на грудь орден Красной Звезды. И это не только за пытки Тухачевского, но также и Якира, Эйдемана и других военачальников. Такую же награду — орден Красной Звезды — «заработал» капитан госбезопасности (впрочем, ставший вскоре майором) Михаил Листенгурт, морально и физически истязавший членов семьи маршала Тухачевского и других участников «заговора».

Если проанализировать открытую печать за 1937—1938 годы, то можно выделить следующую особенность: в эти годы, не в пример предыдущим, опубликовано много постановлений союзного ЦИК о награждении военнослужащих РККА и сотрудников органов государственной безопасности. И если при этом командиры, политработники, инженерно-технический состав Красной Армии получали свои ордена, как правило, за активное участие в боях на стороне республиканской Испании, то сотрудникам НКВД вручали точно такие же награды, но только... за избиение (в прямом и переносном смысле) этих самых командиров. Когда первые, пусть даже в качестве воинов-интернационалистов, воевали против врага внешнего, то вторые «доблестно трудились» на ниве истребления собственного народа и его лучших представителей, т.е. боролись с врагом внутренним.

В одних и тех же газетах, только в разных номерах, печатались эти постановления (с 1938 года— Указы Президиума Верховного Совета СССР), и советский народ узнавал из них имена своих новых героев. Но бывали случаи и парадоксальные, когда в одном указе соседствовали рядом фамилии палача и его будущей жертвы. Например, таковым является указ о награждении большой группы военнослужащих в честь 20-й годовщины Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Среди награжденных там находим командарма 1-го ранга И.Ф. Федько — первого заместителя наркома обороны (орден Ленина) и его мучителя (полгода спустя) майора госбезопасности В.С. Агаса (орден Красной Звезды); комкора М.П. Магера — члена Военного совета ЛВО (орден Ленина) и куратора следствия по его делу капитана госбезопасности В.С. Никоновича (орден Красного Знамени).

Данные факты являются лишним свидетельством того, что в 1937—1938 годах в НКВД уже не существовало никаких ограничений и тормозов — ни уголовно-процессуальных, ни морально-этических. Напомним, что в 1935 году для командно-начальствующего состава этого ведомства были введены специальные звания. Правда, в НКВД существовали и войска (пограничные и внутренние), комначсостав которых имел звания, аналогичные РККА. Однако речь сейчас не о них, а о сотрудниках ГУГБ, в первую очередь о работниках его Особого отдела. Хотя они и обслуживали Красную Армию и Флот, но в ее организационно-штатную структуру не входили, и у сотрудников ГУГБ было свое Положение о прохождении службы, несколько отличное от армейского. До февраля 1938 года еще не было прецедента, когда бы списки награжденных в РККА разбавлялись особистами. Наличие такого факта являлось своего рода вызовом общественному мнению и подтверждением норм вседозволенности со стороны «компетентных органов». И что же? А ничего особенного — номер вполне прошел, общественность в 30-е годы проглатывала и не такое. Не исключается и тот вариант, что инициатива таких «дополнений» в списки награжденных исходила от руководства Наркомата обороны, желающего как-то задобрить карающий орган.