Я хотел бы поделиться с вами некоторыми из исторических предпосылок моих затруднений как психолога. Когда я огладываюсь назад, я вижу три стадии незнания, присущие мне тогда. Первую, несомненно наиболее счастливую, я бы назвал стадией наивного неведения, когда я придерживался точки зрения, что имеются некие секреты человеческой природы, некие законы и зависимости, некие взаимоотношения причины и следствия, и что посредством опытного изучения и чтения я однажды приобщусь к этим секретам и смогу применить мое знание этих закономерностей человеческого поведения, чтобы помочь другим людям.
На второй стадии, которую можно назвать периодом иллюзий знания, пришло обескураживающее открытие: хотя мне было ясно, что я не знаю тайны, я вдруг обнаружил, что люди смотрели на меня так, как если бы они думали, что я знаю секрет или нахожусь ближе к нему, чем они... Ни одно из моих исследований, никакая моя активность не приблизили меня к открытию тайны, но опять же я всегда мог сказать: "Ну, хорошо, у нас недостаточно, фактов", или: "Мы должны улучшить методологию", и много других утверждений, которые, я уверен, вам хорошо знакомы. Можно отсрочить момент мучительного открытия, но при некоторых обстоятельствах станет, наконец, очевидной печальная истина — хотя многие люди обращаются и прислушиваются к вам, у вас есть пациенты и студенты, вы посещаете заседания Психотерапевтической ассоциации, и на вас смотрят с надеждой постичь тайну — все же, в конечном итоге, вы начинаете думать, что, может быть, вы не знаете, о чем говорите.
После этого необычного и откровенного признания в собственном смятении, которое лишь немногие психотерапевты осмеливаются высказать, хотя многие и чувствуют то же самое, Лири стал подробно описывать различные виды исследований, которыми занимались он и его сотрудники. Но в этих попытках он столкнулся с проблемой отсутствия общего языка и общей единицы анализа:
Какие естественные явления в устойчивой форме мы можем получить, на которые мы затем сможем полагаться?
Я скорее занимался не изучением естественного свободного поведения, а экспериментировал с возможностью развития стандартизированных языков для анализа любых естественных транзакций. Из всех поэтических символов и лирических оттенков, которые мы используем, слова "прогресс", "помощь", "усовершенствование" — наиболее далеки от сути. Мы оперируем лишь очень небольшим объемом информации о самих себе и о других. Я не располагаю ни какой-либо теорией о новых категориях в психологии, ни новой психологической терминологией. Я просто пытаюсь найти новые способы взаимопонимания с человеком, когда он что-то делает или что-то говорит. Более всего именно сейчас меня заботит, в чем разница между людьми, участвующими в одной и той же транзакции. Потому что рано или поздно у вас появляется вопрос: "Как же это происходит?"
Он выразил сожаление об отсутствии стандартизированного языка в сфере поведения человека, отмечая, что биржевые маклеры, торговцы автомобилями и игроки в бейсбол поступают лучше:
Даже у продавцов автомобилей есть свои таблицы обозначений, и в науке поведения они поистине превосходят нас, провозгласивших себя экспертами. Действия каждого игрока в бейсбол, его поведение записываются в форме индексов... Если вы собираетесь заменить одного игрока другим, вы сравниваете индексы их активности. При этом не используются образные выражения типа: "Он бегает за летящим мячом быстрее молнии" или "Этот игрок подобен демону". Употребляются лишь четкие оценки поведения.
В попытке открыть секрет я гнался за мифом. Я хотел стать знающим терапевтом и хорошим диагностом. Мои надежды были основаны на допущении, что имеются законы, зависимости, есть секреты и методы, которые можно применить, чтобы в результате научного исследования раскрыть все эти тайны.
Транзактный анализ нашел некоторые из этих зависимостей. Мы утверждаем, что нашли язык психологии, в котором Лири испытывал такую потребность, и что мы стоим намного ближе к секрету человеческого поведения, чем когда-либо раньше.
В этой главе я представил некоторые основные данные, оказавшиеся полезными для многих людей, проходивших лечение в моих группах с использованием транзактного анализа в качестве интеллектуального инструмента для понимания основ поведения и чувств. Инструмент часто работает и имеет более широкий круг применения, если у нас есть некоторое представление о том, как он был создан и из чего состоит. Получен ли он на основе подлинных данных или это всего лишь еще одна теория? Была ли книга Берна "Игры, в которые играют люди" бестселлером из-за кратковременного увлечения или она предлагала людям некоторые легко доступные пониманию и подлинные представления о самих себе, когда им открывалось их прошлое в играх, в которые они играют в настоящем? Следующую главу мы начнем с описания этого инструмента, с определения понятий: "Родитель", "Взрослый" и "Дитя". Так как все три слова имеют специфические значения, отличающиеся от общепринятых, слова Родитель, Взрослый и Дитя пишутся с большой буквы на протяжении всей книги. Как вы узнаете из следующей главы, Родитель — это не то же самое, что мать или отец, Взрослый значит нечто отличное от зрелого человека, а Дитя совсем не то же самое, что маленький человечек.
ГЛАВА 2
РОДИТЕЛЬ, ВЗРОСЛЫЙ И ДИТЯ
Стремление к истине подавляется ответами,
наделенными силой неоспоримого авторитета.
Пол Тиллих
В начале своей работы по созданию транзактного анализа Берн отмечал, что когда мы наблюдаем и слушаем людей, они меняются на наших глазах. Одновременно меняется все выражение лица, речевые обороты, жесты, поза и телесные функции, которые могут повлечь прилив крови к лицу, сильное сердцебиение или учащенное дыхание.
Эти резкие перемены можно наблюдать в каждом: мальчик, заливающийся слезами, когда у него испортилась игрушка; девушка-подросток, удрученное лицо которой вспыхивает от волнения, когда телефон, наконец, зазвонит; мужчина, бледнеющий и дрожащий при получении известия о своем банкротстве; отец, лицо которого "каменеет", когда сын перечит ему. Человек, способный так меняться, остается все той же личностью, если говорить о костной структуре, коже и одежде. Тогда что же меняется внутри него? И чем сменяется?
Именно этот вопрос волновал Берна на заре развития транзактного анализа. Тридцатипятилетний адвокат, лечившийся у него, говорил: "Я на самом деле не адвокат. Я просто маленький мальчик". За стенами приемной психиатра он был действительно преуспевающим адвокатом, но в процессе лечения он чувствовал и вел себя подобно маленькому мальчику. Иногда он спрашивал: "Вы разговариваете с адвокатом или с маленьким мальчиком?" Как Берна, так и его пациента, заинтриговало появление этих двух реальных людей или состояний бытия, и они начали говорить о них как о "взрослом" и "дитя". Лечение сосредоточилось на их разделении. Позднее с очевидностью проявилось еще одно состояние, отличавшееся как от "взрослого", так и от "дитя". Это был "родитель", поведение которого воспроизводило все то, что пациент, будучи маленьким мальчиком, видел и слышал от своих родителей.
Переходы из одного состояния в другое можно наблюдать по манерам, внешнему виду, словам и жестам. Ко мне за помощью обратилась 34-летняя женщина, которая страдала от бессонницы, постоянного беспокойства ("что я делаю для моих детей") и все возраставшей нервозности. В ходе первого часа лечения она вдруг начала плакать со словами: "Вы заставляете меня чувствовать себя так, как будто мне три года". Ее манеры и голос были при этом как у маленького ребенка. Я спросил ее: "Что заставило вас почувствовать себя ребенком?" "Я не знаю," — ответила она, а потом добавила: "Я вдруг как бы почувствовала собственную несостоятельность". Я сказал: "Хорошо. Давайте поговорим о детях, о семье. Может быть мы сможем открыть в себе что-то, что вызывает эти чувства неудачи и отчаяния". В течение того же часа ее голос и манеры вдруг снова внезапно изменились. Она стала критичной и консервативной: "В конце концов, у родителей тоже есть права. Детям нужно указать их место". В течение одного часа эта мать преображалась в три различные личности: одна была маленьким ребенком, с преобладанием чувств, другая — деспотичным родителем, а третья — рассудительной, логичной, взрослой женщиной и матерью троих детей.
