Хорошо, я расскажу вам, почему один вид этой девушки вызывает у меня мурашки по спине. Почему я терпеть не могу появляться в деловой части города и смотреть на то, как мужики пускают слюни, когда на рекламных щитах небоскребов видят ее рядом с бутылкой какого-нибудь популярного напитка, пачкой сигарет или еще бог знает с чем. Почему я больше не читаю журналов, зная, что наверняка она где-нибудь появится с бюстгальтере или в ванне с пенящейся водой. Почему мне противно думать о том, что миллионы американцев впитывают в себя эту ядовитую полуулыбку. Впрочем, эта целая история — история, куда более серьезная, чем может показаться.

Нет, не подумайте только, что я вдруг стал относиться к порокам рекламы и присущему американцам комплексу перед шикарными девицами с интеллигентским пренебрежением. Для человека с такой работой как у меня это было бы просто смешно. Но ведь не станете же вы спорить, что желание подзаработать на сексуальной привлекательности — уже своего рода извращение. Впрочем, меня это устраивает. Так вот, предположим, мы знаем, каким должно быть и Лицо, и Тело, и Взгляд, и все прочее. И поэтому вполне возможно появление некоего субъекта, соединяющего в себе самое лучшее настолько полно, что мы волей-неволей назовем ее Девушкой и украсим ее внешностью все рекламные щиты от Таймс-сквер до Телеграф-хилл?

Но эта Девушка — не такая, как другие. Она ненастоящая. Она отвратительная. Она порочная.

Сейчас не эпоха средневековья, скажете вы, и то, на что я намекаю, ушло в небытие вместе с колдовством.

Однако, я и сам не вполне уверен, на что я намекаю. Вампиры ведь бывают разные, и не все из них сосут кровь.

И были же убийства, а может, и не убийства. Кстати, позвольте спросить у вас вот что. Почему, когда Америка одержима Девушкой, о ней совершенно ничего не известно? Почему она не появляется на обложках «Тайм» и почему там не публикуются какие-нибудь забавные факты из ее жизни? Почему нет статей о ней в «Лайф» или «Пост»? Профиля в «Нью-Йоркер»? Почему «Чарм» и «Мадмуазель» не написали сагу о ее карьере? Еще не доросла до этого? Чепуха!

Почему ее не снимают киношники? Почему ее не донимают телевизионщики? Почему мы не видим ее целующейся на политических сборищах? Почему ее не выбрали королевой какого-нибудь конкурса?

Почему мы не читаем о ее вкусах и увлечениях, о ее взглядах на положение в России? Почему репортеры из отдела светской хроники не берут у нее, одетой в кимоно, интервью на последнем этаже самого высокого отеля в Манхэттене и не рассказывают нам о ее приятелях?

И наконец — самое поразительное — почему нет ни одного ее портрета нарисованного с натуры?

Нет и все тут. Если вы слышали что-нибудь о коммерческом искусстве, но наверняка знаете, что все эти чертовы картинки сработаны с фотографий. Мастерски? Еще бы. Там у них этим занимаются самые классные художники. Вот так-то.

А сейчас я вам отвечу на все «почему». Дело в том, что никто — от шнурка до начальника — в мире рекламы, новостей и бизнеса не знает, откуда Девушка взялась, где она живет, чем занимается, кто она и даже как ее зовут.

Вам не послышалось. Более того, никто никогда не видит ее, за исключением одного бедолаги-фотографа, делающего на ней денег больше, чем ему когда-либо снилось. Бедолаги-фотографа, чертовски жалкого и вечно чего-то боящегося.

Нет, я понятия не имею, как его зовут и где его мастерская. Но знаю, что такой человек должен быть, и не сомневаюсь нисколько, что чувствует он себя именно так, как я описал.

Да, я мог бы найти ее, если бы захотел. Впрочем, не уверен — она, наверняка, уже скрылась в другом месте. К тому же, и искать ее не хочется.

Что, думаете, у меня крыша поехала? Мол, в век атома подобное невозможно? Никто, даже Гарбо, не может спрятаться от людских глаз?

А я знаю, что кое-кто может, потому что год назад я и был таким бедолагой-фотографом. Да, год назад, когда Девушка впервые выплеснула свой яд здесь, в этом нашем большом городишке.

Да, я в курсе, что год назад вас здесь не было и что вы не знаете об этом. Но если порыться в подшивках местных газет, то среди рекламы можно, пожалуй, найти несколько старых фотографий с ее изображением — мне кажется, что «Ловлибелт» до сих пор пользуется одной из них. У меня самого была куча фотографий, но я сжег их.

Да, я сорвал на ней свой куш. Не так много, конечно, как должно быть заколачивает на ней этот другой фотограф, но все же достаточно, во всяком случае, на виски мне до сих пор хватает. Она странно относилась к деньгам. Но об этом позже.

Вы сначала представьте меня год назад. Я снимал помещение под мастерскую на четвертом этаже «Хаузер Билдинг», в этой крысиной норе неподалеку от Ардлей-парк.

До этого я работал в мастерских «Марш-Мейсон», а когда мне там обрыдло, решил начать собственное дело. Новое место ужасало — никогда не забуду, как там скрипела лестница — но обходилось мне дешево, и там было достаточно светло.

Дела шли паршиво. Я непрерывно, мотался по всем рекламодателям и агентствам. Некоторые из них не имели ничего против меня лично, но мои работы им не подходили. Я оказался совсем на мели. Задолжал с арендной платой. Черт, даже на девчонку не хватало денег.

Случилось все одним из серых, мрачных дней, ближе к вечеру. В доме стояла мертвая тишина. Я как раз закончил проявлять несколько снимков, которые делал на свой страх и риск для «Ловлибелт Гарлз». «Будфорд'з пул» и «Плейграунд». Моя натурщица уже ушла. Некто мисс Леон. Она преподавала основы гражданского права в средней школе и, побочно, не так давно стала мне позировать, тоже на свой страх и риск. Едва взглянув на отпечатки снимков, я понял, что мисс Леон вряд ли подойдет «Ловлибелт», да и мне тоже. Я уже собирался прекратить работу.

И тут услышал, как внизу хлопнула парадная дверь, кто-то поднялся по лестнице — и в мастерскую вошла она.

В дешевеньком, блестящем черном платьице. В черных туфлях-лодочках. Без чулок. С серым матерчатым пиджаком в обнаженных до плеч худеньких руках. Очень худеньких руках, но разве сейчас такие не встречаются больше?

И далее тоненькая шея, слегка вытянутое и почти чопорное лицо, копна темных, разлохмаченных волос, и из-под них на тебя смотрят самые голодные глаза на свете.

Знаете, пожалуй, именно в этих глазах причина того, что ее изображение развешано сегодня по всей стране. В них напрочь отсутствовала вульгарность, но одновременно они смотрели на тебя с голодным вожделением, воплощая саму чувственность и нечто большее, чем чувственность. Вот что все ищут со дня сотворения мира — что-то чуть большее, чем чувственность.

Стою я, значит, парни, наедине с Девушкой, а в мастерской уже темнеет, да и в доме почти никого. Ситуация, которую миллионы американских мужчин, несомненно, рисовали себе с различными красочными подробностями. А я как себя чувствовал? Испуганным.

Я знаю, так иногда бывает, когда ты наедине с девушкой и предвкушаешь, что сейчас дотронешься до нее, и от этого начинает колотиться сердце, и бросает в дрожь. Но если в этот раз я и ощущал нечто подобное, то совсем по иной причине. По крайней мере, о близости с ней я не думал.

Я помню, как сделал шаг назад, как неловко отдернул руку — и фотографии, лежавшие на столе, разлетелись по полу.

Я ощущал едва уловимое головокружение, как будто из меня что-то вытягивали. Так, чуть-чуть.

Вот и все. Потом она раскрыла рот, и я на время опять почувствовал себя в норме.

— Я вижу, вы фотограф, — сказала она. — Вам натурщица нужна?

Судя по ее манере говорить, образованностью она не отличалась.

— Вряд ли, — ответил я, подбирая фотографии с пола. Понимаете, она не произвела на меня впечатления. При нашей первой встрече я не уловил коммерческих возможностей ее голодного взгляда. — Раньше этим занималась?

Ну, она не поведала мне ничего определенного, и я начал проверять, что она знала о рекламных агентствах, мастерских, расценках и всем таком прочем. Довольно быстро раскусив ее, я сказал: