Помимо испытавших влияние паранойи историй о непитательных продуктах типа Olestra и NutraSweet, соответствующих определенному «образу жизни», в последнее время сильное беспокойство стали вызывать генетически модифицированные культуры, например, помидоры от Monsanto. Кроме того, немало городских легенд ходит о некоторых продуктах питания или магазинах.[421] Но наряду с этими страхами по поводу конкрегных продуктов появляются слухи на тему безопасности питания вообще, и число их неуклонно растет. За последние десять лет общественность испытывала страх по поводу безопасности яиц, мяса, фруктов и овощей, водопроводной воды в связи со случаями заражения кишечной палочкой и сальмонеллой, не говоря уже о коровьем бешенстве.[422] По примеру книг, посвященных новым заболеваниям (например, работа Ричарда Престона «Горячая зона»), в бестселлере Николса Фокса «Испорчено», в котором речь идет о безопасности продуктов питания, приводятся красочные описания результатов тяжелого пищевого отравления. «Стул Лорен был больше похож на чистую кровь и ткань», — прозаично сообщает Фокс своим читателям, после чего объявляет, что тело Лорен «продолжали сотрясать мучительно болезненные спазмы».[423] Копируя жанр телесного хоррора, Фокс еще и представляет ситуацию так, что в наше время пищевое заражение приобрело характер эпидемии, а причиной этому служат современные системы транснационального производства и дистрибуции продуктов питания. Если верить Фоксу, сейчас опасность пищевого отравления исходит скорее от самих продуктов и способов их производства и транспортировки, чем от ненадлежащего хранения и приготовления.

Порой оценки автора «Испорчено» близки конспирологическому подходу, когда Фокс намекает на то, что в случае, например, с коровьим бешенством правительства различных стран специально не торопились признать реальный масштаб проблемы. Если в конспирологических теориях, бытующих в американской культуре, традиционно говорилось о внезапном нарушении нормального хода вещей, то в случае с нынешними страхами, связанными с питанием, эти теории указывают на то, что нарушен нормальный процесс сельскохозяйственного производства. В связи с публичными высказываниями Опры Уинфри по поводу угрозы, которую представляет собой мясо американских производителей, в 1998 году состоялся суд. Присяжные решили дело в пользу звезды-ведущей, и это свидетельствует не только о том, что ощущение опасности, исходящей от самого обычного продукта, распространяется все дальше, но и о том, что общественность считает: производители скрывают от нее то, что им известно.

Некоторые из этих настроений прекрасно отражены в одном из эпизодов «Секретных материалов». В серии «Наш город» Скалли и Малдер расследуют исчезновение инспектора с перерабатывающего завода Chaco Chickens, одновременно с которым на окрестных полях появляются следы пожаров, а по городу ползут слухи об огненных привидениях.[424] Местный шериф подозревает, что инспектор просто сбежал с какой-то женщиной, но в ходе расследования обнаруживается, что он собирался рекомендовать закрыть предприятие по соображениям санитарной безопасности. После того как молодую работницу пристреливают, когда она сходит с ума в заводском цеху, в ходе вскрытия ее тела Скалли обнаруживает, что девушка, как и инспектор, страдала болезнью Крейцфельда-Якоба (коровьим бешенством), и что она была намного старше, чем выглядела. В конце концов выясняется, что Уолтер Чако, владелец завода по переработке домашней птицы, вместе со многими местными жителями многие годы занимался каннибализмом, при этом скелеты жертв находили в близлежащем озере. Таким образом, возможность паранормального объяснения (ритуальный каннибализм, в котором заключается тайна вечной жизни) в этом эпизоде противопоставляется рациональной гипотезе Скалли, которая объясняет появление выгоревших мест на полях разжиганием костров, а неестественную молодость некоторых местных жителей — генетической мутацией. Мрачная атмосфера американского городка встречается с ожиданиями, характерными для телесного хоррора, которые вызываются красочными эпизодами вскрытия и патоанатомического исследования изуродованных тел. Кажущееся буквальным (и конспирологическим) объяснением таинственных событий в маленьком городке за счет коровьего бешенства, скрываемого хозяином завода Чако и его компанией, в дальнейшем перекрывается новым разоблачением. Настоящее объяснение этой истории связано с кажущимся фантастическим каннибализмом, который вводится для того, чтобы придать эпизоду новый поворот: в последней сцене обнаруживается, что цыплят на фабрике Чако кормили останками предварительно забитой птицы. Страх публики перед «каннибализмом» в мясной промышленности (разоблачительные сообщения о коровьем бешенстве в Великобритании стали появляться как раз тогда, когда показывали этот эпизод «Секретных материалов») сначала реализуется в сюжете про каннибализм местных обитателей, а потом используется в виде еще более прямолинейного доказательства первоначального страха. Как и «Безопасность», этот эпизод «Секретных материалов», поддразнивая зрителя и, одновременно, демонстрируя ловкость, сводит воедино несколько возможных объяснений, отказываясь придать окончательную определенность любому — паранормальному, параноидальному и конспирати-вистскому — утверждению.

Похожим образом и городские легенды, и журналистские расследования, объединенные общей темой безопасности питания, сводят в непростую комбинацию индивидуализированный язык телесного хоррора с более широким анализом весьма сложных (и зачастую невидимых) систем промышленного производства продуктов питания. В обоих случаях фигурирует изображение уязвимого тела потребителя (который во многих отношениях сменил гражданина как главного рупора политической субъективности), пойманного в запутаннейшие сети мультинациональной торговли, начиная с микробов и заканчивая финансами. Вместе с тем тревоги по поводу источников и степени безопасности предметов повседневной жизни, возможно, являются лишь обратной стороной превращения предметов потребления в фетиш. Желание не знать, откуда гигиенически упакованные товары поступили в наш супермаркет или как они были изготовлены, по своей силе оказывается равным опасению обнаружить законспирированные связи между транснациональными корпорациями и органами государственного регулирования, господствующими в сельскохозяйственном производстве.

Если страхи по поводу продуктов питания образуют один полюс вызывающего паранойю подключения тела к глобальной сети обмена, то на втором полюсе расположились популярные образы эпидемиологии. Можно утверждать, что невыдуманные красочные рассказы о несчастном теле, которое губят неизвестные ранее болезни, теперь взывают тот же ужас и волнение, что и картины, нарисованные кинорежиссерами, вроде Кроненберга. Действительно, тревога, вызванная в 1995 году вирусом Эбола в бывшем Заире, и совпавший с этим событием выход фильма «Эпидемия» в глазах отдельных комментаторов указывали на куда более зловещую связь между вымыслом и фактами, чем большинство из нас захотело бы себе представить. В фильме «Эпидемия» мы сталкиваемся с приступами индивидуальной паранойи по поводу тела, особенно явные в сцене, где ученый, которого играет Дастин Хоффман, опасается, что биозащитный костюм четвертого уровня, надетый на его коллегу (Рене Руссо), поврежден (иллюстрация 5.2). Но в то же время в фильме есть и более широкая по контексту сюжетная линия, связанная с конспирологией и вписывающаяся в традиции фильма «Штамм «Андромеда»» (1971) с намеками на участие высших правительственных чинов в секретной разработке биологического оружия в виде новых болезней.[425]