После нескольких суток без сна у меня начались галлюцинации. Вначале дымка по краю периферического зрения, потом тысячи жуков, ползающих по коже. Я все старался показать жуков другим пациентам и санитару, который приносил еду. Каждый пристально меня разглядывал, а потом заливался хохотом. Но вот в палату вошли два санитара и, не говоря ни слова, надели на меня наручники и связали ноги.
Потом была паранойя – не общая тревожность, столь частая в обыденной жизни, а настоящий пышный психоз. Мне казалось, что все окружающие сговариваются меня убить. Помню, как лежал на матрасе, брошенном прямо на пол, натянув на голову одеяло. И мучился подозрениями, что два моих соседа вынули из журнала скрепку, чтобы выколоть мне глаз.
Я приподнял край матраса. Пол кишел жуками и червями. В страхе и ярости я вскочил и бросился на соседей. Одного попытался задушить наручниками. Этот взрыв был следствием бессонницы и наркотиков -программы, известной как “терапия, прорывающая оборону”.
Мне давали много разных препаратов. Я вспоминаю скополамин, так называемый “эликсир правды”.Говорят, нацисты использовали его во время допросов. Дозу вводили за три инъекции с часовым интервалом. Нет слов, чтобы описать ужасающий эффект этого препарата. После первой инъекции во рту стало совершенно сухо. Горло сжалось до размеров игольного ушка. Когда я пытался сглотнуть, раздавался какой-то сухой, щелкающий звук. Один из побочных эффектов препарата – очень частое сердцебиение, нехватка воздуха и страх. После второй инъекции сознание начинает метаться между реальностью и делирием. Теряется чувство времени. После третьей следует 8-12 часовой период полного делирия, бессвязной речи, двигательного беспокойства и огромной теплопотери.
Во время этих средневековых пыток жертву привязывали к двум другим пациентам. Пока продолжалось инквизиторское испытание, эти двое должны были следить, чтобы подопытный не разбил себе голову о стену и не умер от переохлаждения. Никакого предварительного инструктажа не проводилось. Жизнь пациента находилась в руках людей, которые пару дней назад сами прошли через тот же препарат. За время пребывания в “солнечной комнате” я прошел, наверно, три курса скополамина – ну, а метамфетамины и барбитураты составляли мой ежедневный рацион.
От следующих месяцев осталось не слишком много воспоминаний. Плавное погружение в наркотический омут перемежалось эпизодами жестоких издевательств. Как-то раз доктор Баркер вошел в палату, держа в руке металлический баллончик с аэрозолем. Подбрасывая его па руке, он принялся рассказывать о своем новом замечательном изобретении, которое называл “дубинкой”. И вдруг ни с того ни с сего, просто для проверки, распылил его в комнате. Мы повалились на пол. Вот какой это был человек – такой любознательный, всегда готовый на легкий веселый экспериментик.
Когда я пробыл в “солнечной комнате” недели две, доктор Баркер перевел меня на другую, стандартную, программу. В то время я сопротивлялся всему, боролся с попытками Баркера затуманить мне голову наркотиками и переделать мое сознание в соответствие с его, Баркера, представлениями о норме. Меня перевели в камеру с настоящей кроватью, раковиной и туалетом.
Вскоре ко мне зашел пациент из тех активистов, что сотрудничали с Баркером. Он принес кипу психологических тестов и потребовал, чтобы я выполнял его задания. Он был в обычной одежде и вел себя как сотрудник клиники. Я уже был сыт всем этим по горло и послал его подальше со всеми его тестами. Он вернулся с двумя санитарами, они сдавили мне горло полотенцем и долбанули какой-то укол. Потом раздели и сунули в пустую камеру.
Активист с тестами вернулся и, улыбаясь, спросил: “Готов к тестированию или нужны еще разъяснения?” После укола у меня слипались глаза. Я начинал писать и засыпал; падал лицом прямо на бумагу. Кто-то надавливал мне на болевые точки, я просыпался и снова принимался писать. Сконцентрировать внимание я не мог. Вопросы по математике, логике. “Укажи, что неверно на этой картинке?” Я снова засыпал, санитары тащили меня в душевую и ставили под холодный душ. Это была настоящая пытка, я орал. Потом назад в камеру – мокрый, посиневший от холода.
Проходи тесты или обратно в душ! Я вернулся к тестам.
В истории болезни записано, что мой коэффициент интеллекта приблизительно равен размеру моей обуви. Не помню, закончил ли я эти тесты, но, в конце концов, мне разрешили спать.
Назавтра началась официальная программа прочищения мозгов. День был расписан по минутам. Основная цель была в том, чтобы заставить пациентов заучивать наизусть длинные тексты, в которых речь шла о защитных механизмах и извращенной логике. Соседям разрешали переговариваться друг с другом только во время групповых занятий. В остальное время мы должны были молчать. Никаких предупреждений. Любое нарушение правил означало неминуемое наказание, характер которого был непредсказуем. Надзиратели могли забрать все вещи из камеры и оставить одно одеяло, а могли бросить в карцер и несколько дней накачивать наркотиками. За нарушение правил могли посчитать вздох, взгляд в потолок или любой жест недоверия. Через неделю такой дрессировки я чувствовал себя, как побитая собака, стал покорным и готовым к сотрудничеству.
По три раза в день нас заставляли делать гимнастику. По свистку мы падали на пол и начинали отжиматься. Вкладывай душу в упражнения или будешь наказан! На смену наркотикам, наручникам и унижениям пришло подавляющее “физическое вытеснение”. Мы не знали, что нас ждет в следующей фазе программы. В конце концов я дал ответ, который хотели получить мои мучители, когда спрашивали, болен ли я.
Полагаю, к тому времени из меня действительно сделали сумасшедшего.
Я видел, как некоторым пациентам давали огромные дозы ЛСД. Я видел избиения и убийства. Я помню имена Матта Лэмба, Питера Вуд-кока и других.
Все происходило при активном участии самих пациентов. Поэтому так тяжело писать об этой истории. Она выглядит абсурдно. Но так было на самом деле. Например, я не мог самовольно попросить администратора ознакомить меня с моей историей болезни – для этого требовалось одобрение группы психически больных пациентов.
“Лечебная” программа доктора Баркера погружала молодых людей в наркотический психоз. А потом с помощью страха и дисциплины создавалась саморегулирующаяся социальная система. Мог ли врач искренне считать такую систему полезной для психически больных людей? Это за пределами моего понимания.
Потом-то я узнал про эксперименты ЦРУ с наркотиками, о том, какую роль играла Канада в программе MK-ULTRA. Многое из того, что происходило в клинике Оак-Ридж, прояснялось для меня по мере разгадывания ребусов в операциях ЦРУ по контролю над сознанием. Думаю, моя история отлично вписывается в общую зловещую картину.
Отголоски беспощадных тайных операций можно заметить между строк в сообщении о досрочном освобождении и последующей гибели Матта Лэмба, одержимого манией убийства и якобы излеченного пациента из Оак-Ридж. Статья была напечатана в “Торонто Глоуб энд Мейл”:
СТОЛКНОВЕНИЕ ВОЕННЫХ С ПОВСТАНЦАМИ
Канадец, убивший двоих в провинции Онтарио, погиб в Родезии Во время военных действий в Родезии погиб бывший пациент психиатрической клиники. Младший капрал Мэттью Чарльз Лэмб, 28-ми лет, погиб во время боя с темнокожими повстанцами-националистами, которые пытаются отобрать власть у правящего в Родезии белого меньшинства.
Доктор Эллиот Баркер, психиатр, несколько лет лечил Лэмба в клинике и подружился с ним. Он рассказал, что Лэмб поехал в Родезию около двух лет назад, намереваясь вступить в армию. В 1973 году Лэмб был освобожден из отделения строгого режима психиатрической клиники Оак-Ридж, куда попал после того, как открыл пальбу на Виндзор-стрит и застрелил двух прохожих. После выписки Лэмб гостил у родственников, а прошлым летом приезжал к доктору Варкеру на его ферму, расположенную неподалеку от клиники. “Он понимал, что если вернется домой, его, скорее всего, убьют”, – сказал вчера доктор Баркер.
