Кроме того, зашел один студент моего друга, принес гамбургер, перекусить, и, доев этот гамбургер, невозмутимо бросил пенопластовую коробку на пол, в остальное дерьмо.

Мой друг посчитал, что это не способствует осмысленным отношениям между студентами и преподавателем.

В общем…

Когда весь мусор исчез и мы хорошенько проветрили квартиру, изгнав из нее, так сказать, оберточный дух, получился чудной вакуум, точно вырезали мультяшную раковую опухоль.

6. Я познакомился с кучей народу я никогда столько народу не видел и никогда не увижу. Это элемент странствия до самого теперь. До его прямо сейчас.

Магазины в торговом центре уже открылись.

Человек с плюшками, который облапошил мою реальность, недавно раздвоившись, ушел по-настоящему. Ни клочка его присутствия не осталось. Не считая написанного мною в этом странствии, нет ни малейших доказательств тому, что он тут был или вообще существовал на этой планете.

Вот такая мысль: а если я соврал, если я выдумал и его самого, и это его неуловимое поедание плюшек? Пожелай я легкой мести — мог бы и вовсе отрицать его существование. Он ведь заставил меня резко поменять абзац, который тек себе более или менее простенько, он впихнул меня на синтаксическую карусель — а это все равно что ведерком вычерпывать воду с «Титаника».

Но я его не брошу на произвол иллюзии.

Я встану на его защиту, признаю его право существовать, хотя он сегодня утром мне особо ничего хорошего не сделал, поднявшись и отправившись за следующей плюшкой, чуть я отвернулся. Интересно, он отплатил бы мне тем же?

2 марта 1982 года закончилось.

3 марта, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 1 апреля, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 1 мая, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16,17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 1 июня, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, и я вновь начинаю писать 22 июня 1982 года.

Что за чертовщина?

Куда делись больше ста дней между словами «чуть я отвернулся» и «я вновь начинаю»… куда?

Чем я был занят и где я теперь?

Ну, я в сотне дней от наблюдения за плюшечным провокатором в летнем кафе японского квартала Сан-Франциско, сижу на задней веранде своего ранчо в Монтане, где живу с 1 апреля, — я приехал сюда на весенний семестр преподавать писательство в местном университете и закончил десять дней назад, поставив оценки.

В Монтане великолепное утро.

Куда ни посмотришь — все зеленое, солнечное, птицам очень нравится, о чем они и сообщают, распевая и крылато скача, потому что весна тут выдалась зимоподобная. Я вообще-то ее и весной бы не назвал. Такая зимняя весна, с метелями, извела даже самых закаленных монтанцев, они озлобились, или обалдели, или и то и другое сразу. Источали сюрреализм сна в летнюю ночь.

От этого бары Бозмена, штат Монтана, стали занимательнее, и к тому же в такую погоду мне очень трудно перемещаться, потому что в Сан-Франциско я как-то умудрился сломать ногу.

В сущности, я ненавижу выслушивать чужие сны. Истории про сломанные ноги — в той же категории, но людям почему-то хочется, чтоб из сломанной ноги вышел драматичный рассказ, и они не отстанут, пока его не получат.

— Как же это вы ногу-то сломали? — с упоением спрашивают они. Или притворяются равнодушными: — Ногу сломал, а?

Конечно, ага, еще как сломал.

Но им мало.

Им требуются драматические детали, а никаких драматических деталей и нету. Все истории сломанных ног — это как ты оказался в неправильном месте в правильное время, а потом кальций сделал «кряк».

Я историй про сломанные ноги слышал сотни. Первый раз я сломал ногу, споткнувшись о корень и упав с четырехфутового пригорка, — вот именно, четырехфутового, — и в Сан-Франциско все жаждали узнать, как же это я ногу сломал. Я до смерти утомился всем рассказывать, что споткнулся о корень и упал с высоты четырех футов. На меня все так смотрели, будто я вру, будто я им сказки рассказываю, — что я и сделал однажды в такси.

— Ногу сломал? — спросил шофер, наблюдая, как я карабкаюсь в такси с парой костылей и загипсованной ногой. Очевидные такие подсказки.

— Похоже на то, — отвечал я, не углубляясь в детали, а затем сообщил водителю, куда мне надо попасть — крайне четкое, телеграфное указание. Я надеялся, это собьет его со следа.

Я понял, что ошибся, когда он спросил, куда мне ехать. Я повторил свою телеграмму о пункте назначения и стал ждать того вопроса.

— Ногу сломал? — повторил он, уже взяв нужный курс. — Как же ты ногу-то сломал?

— Дракон, — ответил я.

— Что? — Он вдруг ужасно смутился и чуть не впечатался в зад другому такси. Не исключено, что на заднем сиденье того такси тоже сидел пассажир со сломанной ногой и в том же тягомотном ритуале повторял ту же тягомотную историю, которую излагал уже по крайней мере сотню раз:

— Я сломал ногу, сойдя с одного тротуара.

— С тротуара?

— С одного тротуара.

— Как это? — недоверчиво спрашивал шофер такси впереди, хотя его недоверчивости до недоверчивости моего шофера — как до неба.

— Просто сошел с одного тротуара и сломал, — сказал пассажир впереди, нервно оглядываясь, потому что мы в него чуть не впечатались, когда я ответил своему шоферу: «Дракон». — То такси очень близко, — сказал пассажир, опасаясь, как бы мы вторую ногу ему не сломали.

— Да что это с ним такое? — сказал другой таксист, давя на гудок и оглядываясь на нас, прежде чем изучить банальную и ужасно тягомотную историю своего пассажира, тоже сломавшего ногу.

— Дракон, — повторил я.

— Вы сказали — дракон? — переспросил мой таксист.

— Да, дракон, — ответил я.

— Дракон — то есть дракон?

— Дракон — да, дракон, — ответил я, едва сдержав улыбку.

Теперь мяч на его поле. Интересно, как он поступит. Я уже перешел грань, за которой не стану в миллиардный раз сообщать незнакомому человеку, что споткнулся о корень, упал с четырехфутового пригорка и сломал ногу.

— Вы же знаете, кто такие драконы? — спросил я таксиста.

В нашем такси наступила тишина — шофер вилял в вечернем часпиковом движении Сан-Франциско. Трехквартальная пауза. Я поглядел в окно, потом в затылок шоферу, потом в зеркальце заднего вида, где шофер весьма старательно избегал смотреть мне в глаза.

А потом он прервал молчание, чтобы сказать все, что собирался сказать до конца нашей поездки.

— Да, я знаю, кто такие драконы, — почти прошептал он.

В общем, я тут мучительно пытаюсь сказать, что истории про сломанные ноги мучительны — очень. Но это все же не проясняет невысказанный вопрос, на который я отвечаю вздохом ахххххххххх. По-моему, читатель, это обозначает вздох.

— …Но как же это вы ногу-то сломали в Сан-Франциско?..

Автор: Споткнулся о весьма хитроумный предмет меблировки гостиничного номера.

Читатель: Серьезный перелом?

Автор: Только о нем и думаю.

Читатель: А теперь как?

Автор: Ничего, уже встал на ноги.

Читатель: Вы еще в гипсе?

Автор: Нет, мне вообще гипс не накладывали.

Читатель: Как это? Без гипса? Вы, кажется, сказали, что сломали ногу?

Автор: Да, в двух местах.

Читатель: А почему вам гипс не накладывали? Что это за перелом такой? Вам вставляли штифт?

Автор: Нет, кости совсем не сместились, и врач сказал, если я буду очень-очень осторожен, гипс не понадобится, но мне нужно быть очень-очень осторожным, и я был очень-очень осторожен, а теперь ничего, уже встал на ноги.

Читатель: У меня еще один вопрос.

Автор: Разумеется, только пусть это будет вопрос, на который можно ответить словом «дракон».