Впрочем, Плеханов все равно не мог бы принять активного участия в политической жизни. Перемена климата не прошла для него даром. Вскоре после приезда он заболел, переселился в Царское Село и только изредка навещал Петроград. Он продолжал писать политические статьи в «Единстве», полемизировал едко и остроумно с большевиками. Но его неторопливый, изысканный литературный язык не подходил к боевой газетной публицистике Он писал для интеллигенции, а не для рабочих; рабочие его и не читали. Имя Плеханова становилось им известным только из «Правды». Об его прошлых заслугах знали единицы. Масса привыкала верить, что Плеханов — это злейший враг рабочего класса, — вроде Милюкова или Гучкова. В оценке путей и судеб русской революции Плеханов не проявил особой проницательности и разделил со всей революционной демократией ее роковые ошибки. Идеи и речи Ленина казались ему просто «бредом». Он их вышучивал и доказывал, что они грешат по части верности Марксу, Чем больше обострялись противоречия первого периода революции, чем более грозный оборот принимали события, тем все менее заметной становилась роль Плеханова. Он уходил все глубже в свое уединение в Царском Селе и усиленно работал над «Историей русской общественной мысли». Литература становилась его убежищем от политики.
Он один еще только раз привлек к себе общее внимание и вспыхнул ярко, красиво, прежде чем совсем погаснуть. Это было на знаменитом государственном совещании в Москве — на этом эффектном политическом представлении, где разыграна была под управлением Керенского трагедия «революционной демократии». Буржуазия и социалистическая интеллигенция пытались найти там общий язык и вместо этого сводили взаимные счеты, — считая, однако, без хозяина: рабочие бойкотировали этот блестящий спектакль. Слово дано было представителям «старой гвардии», — ветеранам революции. Их устами должна была говорить политическая мудрость. Зал притих, когда на трибуну взошел Плеханов. Он был болен; усталость и старческая надломленность чувствовались перед тем в его фигуре. Но на трибуне он сразу изменился. Он говорил, как вождь. Изящество и властная сила была в его речи, в жестах, в красивой и благородной фигуре. Он говорил с достоинством, как подлинный представитель демократии. В его словах был пророческий тон, когда он предсказывал взаимное истребление схватившихся в борьбе сторон. Он как бы предвидел гражданскую войну и ее исход. И во имя рабочего класса он призывал к соглашению, к примирению, проповедывал социальный мир. В своем последнем слове, сказанном с величайшим подъемом и глубокой искренностью, Плеханов отрицал то, чему учил всю жизнь. В этом была его личная драма. Где, в каком из его произведений мог пролетариат русский найти те мысли, в которых теперь учитель публично исповедывался под конец своей жизни?
Речь Плеханова имела шумный успех, и не только внешний. Его слова заставили многих задуматься. Но они были все же практически бесполезны. По иронии судьбы, они насквозь были проникнуты тем идеализмом и утопизмом, с которыми Плеханов боролся всю жизнь, как со злейшими своими врагами. С неумолимой силой шла революция навстречу своему року…
Плеханов сошел с трибуны — и через минуту он был сгорбившимся дряхлым стариком. Он сказал свое последнее слово — и ушел. Он не показывался больше на исторической сцене. В последние дни февральской революции, перед развязкой, его имя называли среди кандидатов в министры. Это было признаком лишь политической растерянности.
В бурных событиях последующих месяцев Плеханов участия не принимал. Он лежал больной в Царском селе, потом его перевезли в Финляндию, в одно из тех дачных мест, которые всегда были чуть ли не частью Петрограда, а в 1918 году оказались прочно отрезаны. О Плеханове забыли. Доходили иногда глухие вести, что он тяжко болея, лежит, но продолжает упорно работать над последним своим литературным трудом. И неожиданно прозвучала в конце мая весть об его кончине в глухом углу, в полном одиночестве.
Его хоронили в Петрограде 9 июня 1918 г. Он сам указал место своей могилы — на Волковом кладбище, на Литераторских мостках, рядом с могилой Белинского. Он хотел быть погребенным, как литератор и его хоронили как литератора. Рабочие не пришли на похороны; не потому, чтобы они враждебно относились к покойному, а потому, что Плеханов был для них чужим, интеллигентом, и они были к нему равнодушны. За гробом шла радикальная интеллигенция, социалистическая и демократическая, были студенты и небольшие группы рабочих. Это были «литературные» похороны. Умер большой и талантливый русский человек, который рожден был подлинным литератором и «паче всего любил родную литературу»; но который, волею судеб, всю жизнь свою должен был играть роль политического вождя. Он по праву занял свое место — рядом с Белинским, Писаревым, Михайловским. Подобно им, он для своего времени был властителем дум своего поколения.
