— Кончи в меня! — всхлипнула Шиазан, пока скинхед отбивал на ней четыре четверти — примитивный ритм размашистого секса.

— Легко! — объявил Джонни, и выстрелил громадный заряд жидкой генетики.

Атима и Джонни достигли вершины, откуда мужчи- ; на и женщина никогда не возвращаются вместе. Слившись в оргазме, двое любовников теперь поодиночке \ спускались по крутым утёсам желания. Джонни по- \ чувствовал, как щелчком встаёт на место доспех его ! тела. Теперь он снова был готов сражаться с подлыми | ордами, которые жаждут навязать политкорректный я секс тем парам, чьи эротические фантазии полностью вышли из-под контроля. ] ⁴³

ВОСЕМЬ

ХУДОЙ ПРОСНУЛСЯ РАНО, ощущая, что злость за ночь не угасла. Денёк вчера выдался тот ещё. Полдня он провёл привязанным в квартире Джонни Маха-ча. Потом тот объявил, что их фирма в ближайшие месяцы будет крайне занята, так что в обозримом будущем нормальных выходных не предвидится. Мысли о мести крутились в голове бутбоя, как одежда в стиральной машине. Худой понимал, что получит офигенной пизды, если изобьет трёх школьниц, но высокомерная сучка среднего возраста — совсем другое дело. Хотя «Рейдерам» может не понравиться, что он отметелит шлюху, которую они все ебут, скинхед решил, что больше никто и не дернется, если он нападёт на Марию Уокер. Так что он отправился на дело в местную поликлинику.

— Мне надо срочно увидеть доктора Уокер! — хрустнул Худой.

— Мария сегодня утром не принимает, она заполняет бумаги, — чопорно ответила регистраторша. — Эй, вернитесь!

Худой не обратил на приказ внимания, он шёл по коридору к кабинету Марии Уокер. Бутбой не потрудился постучаться, он распахнул дверь и ворвался внутрь. Мария подпрыгнула, увернувшись от кулака, летящего в нос. Одновременно правой ногой она поставила Худому подножку. Скинхед упал, ударился лбом об угол стола и отрубился дрожащей грудой на полу.

Уокер работала быстро. Она раздела Худого и затащила его на кушетку. Потом приковала бутбоя наручниками, которые купила своему брату-мазохисту на день рождения. Так удачно сложилось, что завёрнутый подарок лежал у неё в портфеле. Достав из ящика марлю, Мария перевязала гениталии Худого, потом сделала шаг назад и оценила свою работу.

— Очнись! — бубнила Уокер, шлёпая бутбоя по щекам. — Очнись, идиот!

— Ууууууууйййййяааааа! — застонал Худой. — Где я? Что случилось?

— Ты прикован у меня в кабинете! — триумфально объявила Мария. — Ты пытался напасть на меня, но сам получил по ушам!

— Что случилось? — повторил скинхед.

— Посмотри вниз на свой хуй! — приказала доктор.

— Я его не вижу, — пробормотал Худой. — Вижу только бинты.

— Это потому, что я отрезала тебе хуй и яйца! — радостно прокудахтала Уокер.

— Не может быть! — заорал бутбой. — Я чувствую, как у меня встаёт!

— Это фантомная эрекция, — опровергла его Мария. — Ты наверняка слышал о людях с ампутированными конечностями, они потом долгие годы страдают от фантомных болей.

— О нет! — заплакал скинхед и потерял сознание.

— Возьми себя в руки! — обратилась к нему доктор, прежде чем плеснуть в лицо стакан воды.

Хотя бутбой вернулся в сознание, он страшно побледнел. Он смотрел на Уокер как ребёнок, не способный поверить в жестокость этого мира.

— Что же мне теперь делать? — спросил скинхед слабым голосом.

— Сядь на диету, — предложила Мария. — Как сбросишь десяток-другой килограмм, начнёшь страдать из-за того, что если бы у тебя ещё был хуй, ты мог бы вовсю трахаться.

Доктор расковала свою жертву. Худой встал, оделся и вышел из кабинета. Скинхед не смирился с унижением, пострадав от рук Уокер. Однако теперь он понял, что надо действовать умом, а не силой, если он хочет перехитрить своего злобного врага. Дорога до местного отделения полиции не заняла много времени, и, войдя внутрь, Худой попросил помощи.

— Я хочу сообщить об ужасном преступлении, — обратился бутбой к сержанту на приёме. — Доктор Уокер только что меня кастрировала! Вы найдёте её в местной поликлинике. Я хочу, чтобы сука была арестована немедленно.

— Вы должны пройти в комнату для дачи показаний, — голос копа сочился жалостью, — чтобы я мог выяснить подробности вашего дела.

Худой уже почти двадцать минут заполнял заявление, когда приехал доктор осмотреть его рану. Бутбой стянул штаны. Медик развязал бинт, который Уокер навертела вокруг паха скинхеда, и обнажился идеально здоровый набор семейных драгоценностей. Пару минут спустя Худому предъявили обвинение в напрасной трате времени полиции.

Дональд Пембертон проснулся поздно, но такой же злой, как Худой. Вчера он обнаружил, что его девушка — развратница, шлюха и блядь. Пенелопа Эпплгейт всегда клялась, что считает акты воспроизводства отвратительными — но теперь-то Дон знал, что она лжёт. Если Пенни чем и отличалась от нимфоманки, то исключительно неспособностью признать свою болезнь.

Пока Пембертон поднимался над физическим, чтобы отдаться метафизическому, эта тёлка, похоже, больше хотела тусоваться с дегенератами, нежели приобщаться к искусству.

— Пенни! — завопил Дон в гостиную. — Приготовь мне чашку чая, пока я одеваюсь!

— Твоя очередь делать чай! — продекламировала Эпплгейт. — Я делала, когда мы вернулись вчера вечером.

— Я страдаю творческим недержанием! — принялся отчитывать её Пембертон. — Мне надо, чтобы кто-то ухаживал за мной, пока я думаю о высоком.

— Эстетика и Сопротивление являются партнёрами, — возразила Пенни. — Если хочешь, чтобы за тобой ухаживали, найми служанку. Мне нужно не меньше времени, чтобы объять духовное, чем тебе!

— Не смеши меня! — ухмыльнулся Дон. — Вчера я видел, как ты кричишь в экстазе, пока разные животные спускают тебе в дыру. Тебе не нужно время на погружение в высшие материи, ты простая нимфоманка!

— Эти ребята не были животными! — принялась спорить Эпплгейт. — Мы все занимались любовью. С тобой так не получается, ты слишком занят собственным эго, чтобы потянуться и коснуться другого человека. Но вчера я осознала, что нет никакой бездонной пропасти между духовным и физическим, эти явно несоизмеримые проявления вместе составляют единый континуум!

— Почему бы тебе не признать, что ты не смогла подняться над своей животной природой? — проповедовал Пембертон, направляясь в гостиную. — Если учесть этот факт, становится очевидно, что ты — моя помощница в арт-проекте. Это я привношу в работы «Эстетики и Сопротивления» глубокую одухотворённость. Если ты заваришь чай, я воздержусь от комментариев на тему того, как ты в течке набрасываешься на каждого встречного-поперечного мужика!

— Я не буду делать чай! — заорала Пенни. — Твоя очередь, давай, тащи сюда мой завтрак!

— Слушай, блядь! — крикнул Дон. — Мы распределяем работу согласно духовным способностям, а я в этой квартире единственный гений! Так что марш на кухню!

— Ну всё, я ухожу! — бросила Эпплгейт. — Иди ты в пизду, не хочу тебя больше видеть!

— Ты не можешь так меня оставить! — проскрежетал Пембертон. — А как же твоя карьера в арт-мире? Как же то, что я помогаю тебе деньгами, которые получаю от своей семьи? К тому же, Спартак примет мою сторону, тебя вышибут из Ложи, и ты никогда не подпишешь контракт с крупной галереей!

— Ну ладно, — вздохнула Пенни. — Ладно, остаюсь. Но только если ты сделаешь чай! .

Джок Грэхем вошёл в христианскую группу под названием «Крестоносцы Христа». Эти ребята считали себя потомками одновременно и тамплиеров, и госпитальеров, просто потому что выходили на улицу и пытались обратить простых людей в нелепое мистическое вероучение. Поль Парвеню, основатель секты, не понимал, что прежние крестоносцы куда активнее старались перенять секреты капитализма у так называемых язычников, нежели обеспечить безопасность паломников, идущих в Святые Земли.

— Как я всегда говорю в конце наших встреч, — объявил проповедник Поль, — мы выходим на улицы в крестовый поход за душами людей. Так мы помотаем Иисусу. Мы боремся с дьяволом, когда стоим на улице и спрашиваем, пустил ли человек Спасителя в сердце