Вспомним, однако, время, в которое писались эти строки. Время очередного разгула сталинского террора. Ахматова выразила его так:
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад,
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Зато на солидных форумах, на уровне высоких представительств благостная тишина и чопорная процедура надежно скрадывали вопли истязуемых.
Эти мысли, эти ассоциации возникали у меня, когда я читал лозунги, критикующие наши заседания с позиций поверхностных и максималистских, когда читал подобные телеграммы в адрес съезда, когда встречался с людьми, которые наивно высказывали аналогичные претензии, И этот, в общем-то естественный в наших условиях, стереотип общественного сознания заставил меня еще раз внутренне проанализировать и оценить роль и значение парламента в жизни цивилизованного общества, опираясь в первую очередь, конечно, на собственную отечественную историю.
Не все источники нам сегодня доступны, однако же и того, что есть, достаточно, чтобы узнать, что заседания первого подлинно свободного Российского парламента — Учредительного собрания были бурными, и политические страсти порой перехлестывали через край. Но обратите внимание на хронологию: накаленные политические страсти выплеснулись на улицу тотчас же после разгона Учредительного собрания. Именно этот момент Маяковский синхронно характеризовал словами:
Тише, ораторы,
Ваше слово, товарищ маузер.
И в гущу бегущим грянь, парабеллум.
И тогда разъяренные массы людей (лучше бы разъяренные парламентарии!) схватились поистине в смертельной схватке гражданской войны:
Мы смело в бой пойдем
За власть Советов
И как один умрем
В борьбе за это.
И умирали, как один: в ожесточенных сражениях с Деникиным, Колчаком и Врангелем, на Перекопе, в подвалах белых контрразведок и красной ЧК, при подавлении крестьянских мятежей на Тамбовщине и знаменитого Кронштадтского мятежа.
Приговор прозвучал, мандолина поет,
И труба, как палач, наклонилась над ней,
Выпьем что ли, друзья, за 17-й год,
За оружие наше, за наших коней!
Продразверстка, тиф, холера, дизентерия, массовые расстрелы заложников с обеих сторон, неслыханное беззаконие и неслыханная разруха — все это привело к полной девальвации человеческой жизни и морали и послужило основанием для последующих репрессий, варварской по форме коллективизации, голода тридцать третьего года, который сопровождался одичанием и людоедством, знаменитого, поистине Тамерлановского, тридцать седьмого:
Народы, учитесь у Сталина жить,
Страну защищать и Отчизну любить.
Народы, собрав исполинские силы,
Громите врага, как батыр Ворошилов,
Храните страну от проклятых гадюк,
Как свято хранит ее сталинский друг.
Кого воспитали нам Ленин и Сталин,
Кто тверд и суров, словно отлит из стали,
Кто барсов отважней и зорче орлов?
Любимец народа — товарищ Ежов…
И еще — бессудное выселение целых народов, формирование зловещей империи концлагерей и потаенной системы психушек…
«Есть у революции начало,
нет у революции конца».
На этом фоне вновь возникает все тот же навязчивый традиционный русский вопрос: «Кто виноват?»
И звучит он совсем не академически. Но ответ на этот вопрос, увы, снова чреват насилием. Я убежден, что только дееспособный парламент, который может решать любые вопросы на демократическом уровне, только такой парламент в сочетании со свободной печатью и другими демократическими институтами станет плотиной на пути любого насилия.
Но, учитывая тот факт, что демократия в стране находится едва ли не в зародышевом состоянии, что пресса, радио и телевидение далеко не окончательно свободны, что механизмы народовластия только провозглашены, но далеко не реализованы и, учитывая расстановку сил в депутатском корпусе, сразу же можно себе представить, какой диапазон задач падает на плечи Председателя Верховного Совета. И что это за фигура такая, которая сможет объединить Антея и Геракла в одном лице?
Действительно, фигура парламентского лидера России приобретает сегодня поистине историческое значение. Все это говорит о том, что выход из положения может быть достигнут не при помощи лишь механического (формального) консенсуса, не при помощи арифметической равнодействующей, а на основе личности, единственной в своем роде, по крайней мере, на данный момент. Такая личность и должна возглавить российский парламент. И в этом плане Ельцину альтернативы нет.
Мне представляется, что фигуру Ельцина нужно рассматривать не только с точки зрения его личных качеств, но и в совокупности тех исторических и социальных обстоятельств, которые сегодня сложились вокруг его имени и в этом плане следует вернуться к рассмотрению результатов голосования при выборах председателя Верховного Совета России.
Полученные результаты, как мне кажется, нельзя рассматривать с учетом лишь небольшого перевеса, когда точкой отсчета служит так называемое простое большинство. Арифметический анализ с этой позиции дает Ельцину перевес лишь в четыре голоса. Но поскольку голосование носило соревновательный характер, так как в нем принимали участие три кандидата, логично было бы определить разрыв в количестве голосов по отношению к каждому кандидату. При таком подходе перевес Ельцина составляет уже не четыре, а шестьдесят восемь и пятьсот двадцать четыре голоса, соответственно. Итак, формальный перевес Ельцина даже с этой позиции уже налицо.
Однако механическое восприятие арифметических истин, как это нередко бывает, формирует лишь поверхностное мнение, исключая возможность глубинного диалектического анализа. В этом плане следует принять во внимание, что, как я уже говорил, подающие голос за Ельцина действительно голосовали за него лично, за личность, тогда как голосующие за его оппонентов в массе своей голосовали не столько за своего кандидата (кто бы он ни был — Полозков, Власов, Цой, Морокин), сколько против Ельцина. И в этом смысле сложилась интересная ситуация: с одной стороны, Ельцин как политический деятель и личность персонифицированная, а с другой стороны — система, аппарат, которым было важно, чтобы в этой борьбе победил человек их круга, их клана. Вот почему им было легко снимать свои кандидатуры, вновь выдвигать, опять снимать — в любом варианте. В этих обстоятельствах Ельцин фактически боролся не с живым персональным противником, а с аморфной системой, которая по мере необходимости выставляла того или иного кандидата. Личность против системы. И если такая личность смогла победить, то это означает, что она действительно незаурядная.
Собственно, слагаемые его победы и являются, по существу, слагаемыми его личности.
