– Шандря, Шандря водит,– закричала Елена, и принялась бегать по анфиладе комнат, туша свечи.

Скоро почти все свечи, кроме одной в средней комнате, были погашены. Шандря повернулся лицом к стене, и стал считать до ста. Все бросились врассыпную. Александру показалось совсем неприличным играть в такую детскую игру, и он пошёл медленно в дальнюю комнату, присел за застеленной кроватью. Внезапно, он услышал тихий шёпот из-под кровати:

     – Ползи сюда!

     Чья-то рука потянула его за рукав.

     Кровь бросилась Александру в лицо. Сердце застучало, он лёг на спину и протиснулся под кровать. Полный мрак, а во мраке рядом у его щеки тёплое дыхание.

     – Обними меня,–  прошептал голос чуть слышно.

Тонкие руки обвились вокруг его шеи, и лёгкое девичье тело легло на него сверху, а тёплые губы прижались к его губам. В то же мгновение он понял, что это вовсе не София, отпрянул, сбросил девчонку со своей груди. И тогда Елена сказала громким голосом:

     – Я всем расскажу, что ты меня обнял и поцеловал.

     Александр быстро вылез из-под кровати, а его щёки горели пламенем непогасшего возбуждения и гнева. Он пошёл в комнату, где горел свет, стал зажигать свечи.

     Шандря обрадовался, и тут же «застучал» Александра. Но Александр почти крикнул ему:

     – Я больше не играю в ваши дурацкие детские игры!

     Шандря пожал плечами, сел рядом.

     – Что случилось?

     – Случилось.

     Через некоторое время стали подходить остальные.

     Все спрашивали, в чём дело, но Александр только молча смотрел на горящие свечи.

Тогда Мария обратилась к Елене.

     – Признавайся, Елена, это ты что-то натворила?

     – Признаюсь: Александр меня обнял и поцеловал. Теперь он должен на мне жениться.

     Наступило тягостное, неловкое молчание, и никто не мог проронить ни слова. Наконец, оправившись от шока, заговорила София.

     – Если бы я ещё несколько лет назад не была такой же паршивкой, как ты, то легко тебе поверила. А теперь лишь сочувствую Александру, и осознаю, что зря мы пригласили малолетку к себе в компанию. Сидела бы со своей нянькой, слушала её народные байки, тогда никому бы твоя дурь не навредила.

     Елена насупилась, смотрела исподлобья, как загнанный в угол волчонок.

     – Я всё папе расскажу! И про то, как меня Александр целовал, и про то, как все меня здесь оскорбляли.

     Она повернулась и пошла в темноту по длинной анфиладе комнат.

     Вечер был безнадёжно испорчен. Все что-то говорили, стремясь загладить неловкость, но Александр угрюмо молчал, и, подойдя к окну, смотрел в чёрную холодную ночь.

Потом все стали прощаться. Мария подошла к Александру, тронула его за руку и сказала:

     – Не беспокойся, я всё со Штефаном улажу. Елена – хорошая девочка. Это на неё сегодня что-то нашло. Как мне кажется, она вдруг поняла, что никогда не сможет выйти замуж по любви, а будет лишь вещью, которой воспользуются в политических интересах. Ладно, пора спать, спокойной ночи!

     – Спокойной ночи, Мария!

     Потом к нему подошла София.

     – Проводи меня, Александр!

     Они вышли из комнат господаря, и подошли к двери, ведущей в комнату Софии.

     – Ты только знай, что я ни на мгновение не поверила Елене. С нами, с девчонками, такое бывает. Елена просто влюбилась в тебя, и на миг вообразила что-то невероятное, во что сама и поверила.

     Александр кивнул Софии и пошёл в свою комнату, запер за собой дверь, разделся и лёг в постель. В комнате было тепло. Сон не шёл. Александру захотелось, чтобы всё это минуло, чтобы вскочить на коня и умчаться в дождь, в холод и ветер. Чтобы спать не раздеваясь в промёрзшем шатре из волчьих шкур, лишь бы не быть игрушкой, забавой в чьих-то руках, не чувствовать себя без вины виноватым, и не оправдываться в том, чего не совершал. Вдруг, дворец Штефана показался ему чужим, а София, ещё час назад такая желанная, стала частью чьих-то интриг, частью чего-то неприятного и постыдного.

     Внезапно, в дверь осторожно постучали. Княжич встал, накинул на себя одеяло, взял в одну руку подсвечник с тремя свечами, в другую обнажённый меч и подошёл к двери.

     – Кто?

     – Это я,– раздался за дверьми тихий голос.

     Дверь была толстой, дубовой, и голос еле слышен. Александр не узнал человека по голосу, лишь понял, что это женщина. Мария? Елена? Или София? Он поставил меч, прислонив его к стене, и отодвинул засов. На пороге с подсвечником в руке стояла София. Она, так же как и Александр, куталась в шерстяное одеяло.

     – Ты позволишь своей невесте войти?– спросила девушка, и её голос пресёкся.

     – Входи,– сказал он, почувствовав, как вдруг пересохло у него во рту, и сделал шаг назад. Она вошла, закрыла за собой дверь. Александр посмотрел на её ноги, и увидел, что на ней нет обуви, что на ней нет ничего. Только это одеяло, такое же, как и у него, из крашенной овечьей шерсти.

     – Я вот пришла. Потому что завтра ты уезжаешь. Потому что ты можешь погибнуть. А мне это надо, чтобы мы были вместе. Иначе я не могу, иначе я потеряю в жизни всё. Я тебя люблю!

     Она говорила, а её губы дрожали, щёки алели румянцем возбуждения, и слёзы капали из широко открытых глаз. Он растерялся, протянул руку, пытаясь вытереть ей слёзы, но одеяло соскользнуло с плеч, и он, вдруг, остался абсолютно голым, и сильное смущение, мгновенный стыд плеснули в лицо вскипевшую кровь. Тогда она тоже отпустила своё одеяло, и оно также упало на ковёр, и они стояли друг перед другом в свете мигающих свечей. София подошла к Александру ближе, взяла из его руки подсвечник, и поставила оба подсвечника на столик возле кровати. Потом встала с ним рядом, коснулась его груди двумя твёрдыми сосками, протянула руку, и погладила его лицо, шею, грудь, покрытую тёмными волосами. И он тоже протянул к ней руки, гладил её плечи, талию, касался её груди, её прохладных сосков. И дыхание его становилось всё чаще, а вся сила, вдруг, сконцентрировалась в одном месте, и он ощущал, как она стремится к чему-то вполне определённому. И он уже знал её заветную цель.

Наконец, их тела соприкоснулись. Два голых тела. Два мира, два желания. Он почувствовал её всем телом, ощутил её податливость, понял её трепет и стремление. А она ослабла, подчинилась ему, потому что он – её заветная цель, детские мечты, тайные желания, будущие дети и вся жизнь. Они были словно две струи, два пламени, два луча в тёмном мраке жестокой жизни. Он не думал ни о чём. Не было мыслей в его голове. Тело думало за него. И её тело думало так же. Два умных тела перед слиянием. Две души, перед единством. На мгновение разум вернулся к нему.

     – Если я погибну, ведь ты тогда не сможешь выйти замуж.

     – Без тебя я не собираюсь ни за кого выходить замуж. Без тебя моим пристанищем станет монастырь.

     И тогда он решился. Она лишь слегка поморщилась от боли, а потом подалась ему навстречу, и он ощутил тот край, за которым уже нет ничего, и жизнь заканчивалась, чтобы начаться снова. Смерть и рождение – они рядом. Они и есть бессмертие. Они и есть та цель, к которой стремится всё живое. И безотчётный страх, и тайное желание, и отчаяние, и любовь. Переплетение жизни и смерти. Переплетение тел и судеб, пляска бесконечных волн. А потом одна, гигантская волна, как взрыв, как извержение вулкана, и стон, и смерть в конвульсиях и содроганиях раздавленных тел.

     Александр гладил влажное от внезапно пролитых слёз лицо Софии, а она лежала без сознания, и дыхание её почти прервалось. Тогда он забеспокоился, стал дуть ей в лицо, даже немного похлопал по щеке. Она очнулась, чуть приоткрыла один глаз и прошептала:

     – Жива!

     А он рассмеялся, и ощутил себя абсолютно счастливым, так, как не чувствовал себя ещё никогда, ощутил безумное желание говорить, говорить, словно прорвался в нём всегда дремлющий говорильный вулкан.