Вера была подобна пуховой перине: наделенная добрым сердцем, она никогда ни о ком не сказала худого слова и горько плакала, найдя на земле под дубом возле нашего дома птенца, выпавшего из гнезда.

Бев была жестокой, но справедливой, к ней можно было прийти поплакаться, если тебя незаслуженно обвинили в списывании или пользовании шпаргалками на контрольной по математике. Однако от нее не стоило ожидать сочувствия, если ты, допустим, распустила нюни из-за того, что на школьной вечеринке Эдди Коллир поцеловал не тебя, а Памелу Скотт.

Что же касается Мэгс, то ее вполне можно было сравнить с наиболее удобной постелью: у нее хватало интуиции, чтобы вовремя поинтересоваться, что тебя гложет; ей доставало смекалки, чтобы понять, когда лучше оставить тебя в покое, а также такта, чтобы не злорадствовать по поводу твоего промаха; она была хороша собой, имела безупречный вкус, не жаловалась на боль в ступнях, какими бы высокими ни были каблуки ее туфель. В общем, Мэгс была бы безупречна, не будь она такой редкой сумасбродкой.

– Итак, дорогая, – нарушила наконец затянувшееся молчание Вера, – мы сгораем от нетерпения узнать, как продвигается твоя диссертация. Мэгс утверждает, что ты практически ее написала.

– Только вчерне, – солгала я. Написанная лишь наполовину, диссертация пылилась на моем письменном столе с февраля, в то время как я вновь и вновь просматривала видеозапись «Гордости и предубеждения».

– Это чудесно! – сказала Вера.

– Мы все гордимся тобой, – с улыбкой добавила Бев. Но мне показалось, что она покривила душой: в ее словах прозвучала некоторая фальшь.

– Когда сюда вновь заявится Мэри Эллис Рейни, чтобы похвастаться своим сыночком, имеющим докторскую степень, я заткну ей рот, сообщив, что моя дочь тоже защитила диссертацию, – проворковала Мэгс и, подмигнув мне, отхлебнула из бокала.

Я глупо хихикнула. Бев кашлянула. Посмотрев на нее, я увидела, что улыбка сползла с ее лица. Поставив бокал на стол, Бев выпрямила спину и строго произнесла:

– После стольких трудов тебе, деточка, нужно хорошенько отдохнуть и развлечься. Ведь наша жизнь состоит не только из одной работы, верно?

Вера и Мэгс обменялись заговорщическими улыбками.

Я сделала большой глоток джина с тоником, поставила бокал на столик и встала, давая понять, что сыта их светской болтовней по горло. Уперев руки в бока, я спросила без обиняков:

– Так что вы задумали? Выкладывайте! Довольно ходить вокруг да около.

– Я не совсем понимаю, что именно ты имеешь в виду, – заявила Бев таким тоном, который не оставлял сомнений в ее осведомленности.

Я сложила руки на груди и закатила глаза к потолку, как делала в отрочестве, когда устраивала дома скандалы.

– Ах, не понимаешь? Мэгс обманом выманила меня сюда на все лето, сославшись на жуткие боли в спине...

– Ну зачем же так нервничать из-за шутки?– перебила меня Мэгс, хохотнув.

– А вам советую помолчать, леди! – Я негодующе проткнула воздух указательным пальцем, вытянув руку в направлении Мэгс. – Вы и так уже проштрафились и попали в мой черный список!

Всплеснув руками, Вера взволнованно воскликнула:

– Нет, я не в силах больше молчать! Я должна все ей объяснить, девочки! Иначе я взорвусь.

Она умоляюще посмотрела на Бев. Та кивнула, благословляя ее на раскрытие секрета. Мэгс хитро ухмыльнулась и отхлебнула из бокала. Вера подалась вперед и выпалила:

– Дорогая, мы нашли для тебя отличный шанс! Я обмерла.

– Этот человек идеально тебе подходит! – добавила Мэгс. – Он писатель...

Покраснев, как морковь, я прочистила горло и сказала:

– Восхитительно! Я счастлива!

Бев робко улыбнулась и ободряюще взглянула на меня.

Но я решительно отказывалась вступать в игру.

– Его зовут Йен Беккет, – просипев, сказала Бев, да так громко, что у меня зазвенело в ушах.

– Он живет на ферме Бэббов в конце Редди-роуд, но осенью вернется в Лондон, – поспешила добавить Мэгс, подавшись вперед.

– Он англичанин! – восторженно пояснила Вера, на случай если сама я не додумаюсь до этого.

Я потерла пальцами виски, пытаясь унять боль от оглушительного хора язвительных голосов: «Так тебе и надо, так тебе и надо, не будь такой дурой!»

Словно сквозь вату я услышала слова Мэгс:

– Порция, ведь он же пишет романы! Ну разве это не удача?

Я закрыла глаза и сделала страдальческое лицо.

Воцарилась тишина: очевидно, мои родственники вспомнили, что у меня уже был один друг-писатель.

Вера подняла бокал, привлекая к себе всеобщее внимание, и загробным голосом произнесла:

– Я гадала на картах. Они указывают, что тебе предстоит торжественная церемония. Ты меня понимаешь?

Я затрясла головой и обвела родственниц ошалелым взглядом.

Все они улыбались, будто делали мне огромное одолжение. Тогда я прямо спросила:

– Неужели вы не понимаете, насколько все это гнусно?

– Разумеется, нет, – ответила за всех Мэгс. – И ты сама поймешь, что мы правы, когда его увидишь. Именно такой мужчина тебе сейчас и нужен!

Она сделала неприличный жест, недвусмысленно выразив им свое уважительное отношение к мужскому достоинству англичанина, и остальные «барышни» покатились со смеху.

Я тяжело вздохнула, в очередной раз удивляясь своей наивной вере в бескорыстную доброжелательность окружающих меня людей. Как глупо с моей стороны было мечтать о том, что это лето прошелестит тихо и безмятежно, словно свежий ветерок с гор, и утолит мою печаль, подобно чаю со льдом. Разве подобная эйфория не доказывает лишний раз тревожное состояние моего переутомленного рассудка? Ну сколько можно наступать на одни и те же грабли, надеясь, что последствия этого будут разными?

– Вот что я вам скажу, «барышни»! – произнесла наконец я. – Мне приятно, что вы пытаетесь сделать это лето незабываемым для меня, но вам пора угомониться. И как можно скорее!

Девицы перестали хихикать и уставились на меня.

– Как это – угомониться? – спросила Мэгс. – Почему это мы должны угомониться? Мы предлагали тебе такой шанс! Это исключительно сексуальный англичанин! Такие самцы в наши дни нарасхват, его следует покрепче ухватить за причинное место и не отпускать, милочка! А ты советуешь нам угомониться. Такого мы от тебя не ожидали! Нам-то казалось, что ты будешь заинтригована этой новостью и воспылаешь желанием поскорее познакомиться с ним поближе.

– Что? Заинтригована? – начиная трястись от негодования, переспросила я. – Сначала ты лжешь мне, чтобы заманить меня сюда на все лето, потом делаешь вид, что это всего лишь невинный розыгрыш, за который даже извиняться не стоит. А теперь я слышу, что вы хотите сосватать мне какого-то заезжего вертопраха!

Я сделала театральную паузу, предоставляя беспутным «барышням» возможность осознать порочность своего поведения, раскаяться и начать вымаливать у меня прощение. Но никакого раскаяния на их лицах я не обнаружила. Нет, я была не просто идиоткой, а музейным экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение в экспозиции «Гримасы природы».

– Все это скверно попахивает, – нахмурившись, строго заявила я Вере. – Тебе ли не знать, как это опасно для кармы.

– Но карты сказали, что это твой суженый! – воскликнула она, передернув плечами.

– Черт бы побрал твои карты и гадание, Вера! – вспылила я. – А если карты прикажут тебе спрыгнуть с моста? Ты им тоже поверишь?

Вера снова пожала плечами, но промолчала, давая понять, что глупо задавать риторические вопросы.

В отчаянии я простерла руки к потолку и воскликнула:

– Вы все спятили! Вы не понимаете, что творите! Вас пора упрятать в психушку.

– Ты заблуждаешься, деточка, – как ни в чем не бывало возразила Мэгс. – Мы отдаем себе отчет в своих действиях. Мы пытаемся наставить тебя на путь истинный.

– Да за кого вы меня принимаете? За бродячую кошку? – в сердцах вскричала я. – Нет уж, увольте меня от вашей опеки!

Вера и Мэгс обменялись выразительными взглядами. Бев выпрямилась и внимательно посмотрела на меня, как врач смотрит на безнадежно больного, не понимающего своего печального состояния. Они явно сговорились и не собирались отступать.