– Нам нужна машина и проводник, – сказал Стрельцов Краснову. – И молите бога, капитан, чтобы ваш Свинцов не наломал там дров!

– Я в бога не верю, – огрызнулся тот.

– И правильно делаете, – ответил Стрельцов. – Теперь все зависит только от того, насколько быстро мы сумеем добраться до места…

Свинцов был страшно зол. Им не удалось взять Шредера с Головиным. Когда они ворвались в сторожку, их там уже не было. Бойцы обшарили все, даже чердак, но кроме следов пребывания диверсантов ничего не обнаружили.

Он обреченно сел на скамью у стола. Теперь придется долго шататься по лесам, чтобы поймать Шредера с Головиным. Если это им вообще удастся.

И почему Лиза не появилась раньше! Свинцов был на сто процентов уверен, что Шредер с Головиным ушли через подземный ход еще до того, как ему стало известно о его существовании. Видимо, чем-то его бойцы выдали себя…

Больше всего в сложившейся ситуации Свинцов винил себя. Не оправдал доверия, упустил врага, дал им уйти из-под самого носа! Он представил, что скажут смершевцы, узнав об этом, и от этой мысли ему стало еще хуже.

Вошел Дворянкин и сел рядом с ним, положив автомат на колени.

– Что будем делать?

Свинцов посмотрел на него долгим тяжелым взглядом.

– Дождемся утра и попробуем найти их по следам.

– А как же смершевцы?

Свинцов пожал плечами.

– Успеют добраться сюда до того, как мы уйдем, – хорошо. Не успеют – тем лучше для нас.

Дворянкин покачал головой.

– Может, лучше все-таки дождаться? И так уже много дров наломали…

Лицо Свинцова покраснело.

– Я наломал, я и исправлю.

По выражению лица лейтенанта было хорошо заметно, что он сомневается в целесообразности того, что собирался сделать Свинцов. Они не должны были ничего предпринимать до прибытия военных контрразведчиков, так считал Дворянкин. Но он ничего не сказал, только поинтересовался:

– Ты уверен, что мы сможем их разыскать? Людей-то у нас маловато…

– Уверен. Если у них есть конкретная цель (а она у них есть), ночью они не пойдут, чтобы не заплутать. Васька хорошо знает эти места и ему ведомо, как легко сбиться с дороги в ночную пору. Скорее всего, они уйдут подальше в лес и затаятся до утра. Так что, лейтенант, разрыв между нами не будет слишком большим. Утром я разыщу следы, и если мы будем двигаться достаточно быстро, то скоро сможем их настигнуть.

Дворянкин хорошо понимал, что в чем-то Свинцов прав. Наверное, это и сыграло свою роль в том, что он откинул в сторону сомнения.

– Так, до рассвета осталось немного, – сказал лейтенант, доставая из кармана трофейные часы и глядя на циферблат. – Пойду, скажу людям, чтобы пока отдыхали.

Он ушел, но в сторожку практически сразу вошел запыхавшийся Мельниченко.

– Разрешите доложить, товарищ младший лейтенант?

Увидев его, Свинцов еще больше помрачнел. Он догадывался, с чем к нему пришел этот солдат.

– Докладывай…

Мельниченко кратко рассказал о том, что произошло. После того, как он закончил, Свинцов некоторое время молчал, глядя в одну точку, потом сказал:

– Ну и черт с ней! Что мы, еще ее будем разыскивать? – он посмотрел на бойца. – Возвращайся обратно и приведи сюда Смирнова. Теперь нет необходимости держать там человека.

– Есть! – откликнулся с облегчением Мельниченко, ожидавший нагоняя от младшего лейтенанта.

Он повернулся и чуть ли не бегом выскочил из дома. Ему предстояло еще раз пройти этим путем, от сторожки и до дороги. Но на этот раз, кажется, в последний. Больше ему не придется мотаться туда-сюда из-за этой вздорной девчонки…

– Здесь дождемся рассвета, – сказал Головин, останавливаясь. – Дальше начинаются топи. Ночью туда соваться бесполезно. Как только рассветет, мы переберемся на ту сторону и отсидимся там, пока они нас будут тут искать. Потом вернемся и двинемся дальше.

Перед ними простиралось открытое пространство, в котором угадывалось болото. Оттуда тянуло сыростью и затхлостью, иногда доносились какие-то глухие звуки, словно кто-то громко вздыхал. От этого любой другой человек почувствовал бы себя неуютно, но Головину приходилось бывать ночью на болоте, и его дыхание топи не пугало. А Шредер, если что и почувствовал, не показал вида.

Они сбросили с плеч вещмешки и уселись на землю, привалившись спинами к деревьям.

– Слушай, Головин, – Шредер положил гранатомет на колени, – та девушка… Ну, с которой ты о чем-то разговаривал на дороге… Ты ведь с нею знаком?

– С чего это вы взяли, господин майор?

Шредер почувствовал его испуг и усмехнулся.

– Не отпирайся. Похоже, именно она сдала нас русским… Откуда ты ее знаешь?

Головин помолчал немного, обдумывая, что сказать.

– Мы с нею когда-то дружили.

Шредер ощутил в словах парня ностальгию.

– Ты ее любил?

– Да, наверное.

– А она тебя?

– Думаю, тоже, – неохотно ответил Головин, которому совсем не хотелось обсуждать такую сугубо личную тему с немцем.

– Скажи, Головин, почему ты служишь нам? – Шредер посмотрел на него. – Только не говори, что ты ярый и убежденный противник большевиков. Я повидал много таких, как ты. Все они говорили о своей ненависти к Советской власти, только вот на самом деле причина крылась не в убеждениях. У каждого была своя обида, за которую им очень хотелось отомстить. Одни обижались на то, что большевики отобрали состояние у родителей, сделав их нищими. Другие не вылезали из тюрем. Третьи спасали свою шкуру от смерти в наших концлагерях. Четвертых отвергали девушки, и им хотелось иметь власть над людьми. И все… Что толкнуло тебя на этот шаг?

Он почувствовал, как Головин ушел в себя еще глубже, пытаясь избежать ответа. Видимо, он своими словами попал точно в цель.

А Головину просто было неприятно вспоминать то, что постоянно грызло его душу, выматывало, изводило, не давая покоя. Но воспоминания сами собой всплывали из той глубины, куда их пытался прятать этот молчаливый и замкнутый парень…

Послышался шум подъезжающей машины. Отец выглянул в окно и стал быстро одеваться.

Через некоторое время в дверь забарабанили. Практически полностью одетый отец открыл, и в дом ворвались какие-то люди в штатском.

– Головин Иван Андреевич? Вы арестованы.

– Могу я узнать за что?

Отец был спокоен и невозмутим, словно то, что говорили эти люди, его не касалось.

– Вы обвиняетесь в антисоветской деятельности.

Может быть, они ждали, что он начнет возражать, кричать, что это – ошибка, что он ни в чем не виноват. Но отец ничего не сказал, только кивнул в ответ на эти слова.

– Могу я попрощаться с сыном?

– Можете. Только быстро.

Отец подошел к печи, на которой он спал, и тихо позвал:

– Сынок!

Он давно уже бодрствовал, прислушиваясь к разговору, поэтому быстро спустился и встал перед ним. Отец обнял его и поцеловал в лоб.

– Васька, я ухожу. Наверное, навсегда…

– Что случилось, батя?

– Случилось страшное. Меня обвиняют в антисоветской деятельности. Но, сынок, хочу, чтобы ты знал… Я никогда не был врагом Советской власти и не делал ничего против нее! То, что сейчас происходит, – поклеп на твоего отца!

– Тебе нечего бояться, батя! Они отпустят тебя, когда разберутся…

Отец покачал головой.

– Я слишком хорошо знаю, что будет дальше. Послушай меня, сынок… Тебе придется очень трудно одному, но, что бы ни случилось, всегда оставайся человеком. Слышишь?

– Ну хватит, пошли! – прикрикнул на него один из приехавших и схватил его за рукав.

Только сейчас он понял, что отца забирают туда, откуда, возможно, он никогда не вернется.

– Батя! – закричал он и прижался к нему всем телом.

Один из незваных гостей попытался оторвать его от отца, но он крепко держался за него обеими руками. С трудом мужчине удалось их разомкнуть и отшвырнуть его в сторону, как котенка. Он ударился головой о печку и потерял сознание. Последним, что он услышал, прежде чем на сознание опустилась тьма, был сильный грохот, будто на пол упало что-то тяжелое…