— Иди прямой дорогой, — говорил он. — Не отклоняйся. И всегда спрашивай себя о том, почему ты занимаешься этим. Это — опасная игра, и необходимо, чтобы ты обладал прочной основой настоящих знаний; в противном случае ты можешь заблудиться.

Раз в неделю я приходил к нему на обед. Если он все еще готовил, когда я приходил, то он всегда настаивал на том, чтобы я молча сидел, пока он не закончит. Он всегда работал с такой сосредоточенностью и раскладывал пищу так красиво, как будто эта еда была самой важной из того, что он когда-либо готовил. Однажды он спросил меня: «Почему ты вегетарианец?» Я пустился в длинные объяснения о пользе вегетарианства и его связи с духовной жизнью, пока он не прервал меня.

— Хорошо, — сказал он. — Но я не вегетарианец. Знаешь почему?

Я покачал головой.

Он улыбнулся: — Я не вегетарианец, потому что знаю, что Господь безупречен, и, таким образом, все во вселенной имеет свое место. Я не критикую тебя, — добавил он. — Но, продвигаясь все дальше по пути, ты должен быть в состоянии изменить все, что попадается на твоем пути. Когда-нибудь мы еще поговорим об этом.

Год прошел быстро. Наши отношения окрепли. Хамид посещал все разнообразные лекции, которые я читал в то время. В основном я рассказывал о целительстве и о том, что называют «тонким телом» человека, которое могут увидеть или ощутить те, кто достаточно развил свою чувствительность.

В то время мир пробуждался для возможности нового образа жизни, и такие лекции собирали большие толпы народа, а особенно молодежи. Кроме лекций и воскресных тренингов, я занимался с группой, изучавшей различные виды медитаций Запада и Востока, которые можно использовать в психотерапии, и эта группа стала очень большой. Хамид приходил на встречи, и всегда одинаково. Он приходил перед самым началом и уходил перед самым концом, так чтобы никто не мог его заметить. Он попросил не афишировать наши отношения в течение некоторого времени. На следующий день он обсуждал все события предыдущего дня в подробностях. И хотя он сказал, что ничего не знает о це-лительстве, с каждым днем из его замечаний становилось все более очевидно, что он знает гораздо больше, чем говорит.

Затем произошло событие, которое изменило характер наших отношений. Однажды я получил письмо от одного школьного знакомого, который спрашивал, не могу ли я помочь его близкому другу. Этот человек и его жена пережили массу сложностей за несколько лет. Жену на некоторое время положили в больницу и, в конце концов, она оставила его. После этого он начал страдать ужасными приступами депрессии, граничившими с самоубийством, запирался в своей комнате на несколько дней подряд. Ни врачи, ни другие целители, у которых он консультировался, не могли ему помочь.

Я никогда не сталкивался с подобным случаем. Обедая с Хамидом в тот вечер, я рассказал ему об этом и показал письмо. К моему удивлению, он очень заинтересовался и сказал, что хотел бы встретиться с этим больным.

— Могу я пойти с тобой? — спросил он.

— Конечно, — ответил я. — Но я совершенно не представляю, что мне делать.

— Если хочешь, я помогу, — заявил он, наливая кофе.

— Ты что? — переспросил я, пораженный.

Он повернулся ко мне, улыбаясь: — Я сказал, что помогу тебе, если хочешь. Я кое-что знаю о подобных вещах, но до сих пор не было подходящего момента, чтобы поговорить с тобой об этом.

— И почему же ты до сих пор не сказал мне, что знаешь о целительстве ? — спросил я ошеломленно.

— Ты сам прекрасно справлялся все это время. В этом не было необходимости, а кроме того, мне было интересно узнать, как работает твой разум. Теперь, если ты хочешь, мы встретимся здесь послезавтра в одиннадцать утра. Я закрою магазин на весь день, и, возможно, ты тоже сможешь сделать себе выходной. А сегодня ты должен позвонить этому человеку, сказать ему, что мы приедем, а он должен купить свежее белое яйцо.

— Хамид, я действительно не понимаю. Чего ты от него хочешь?

— Он должен купить хорошее белое яйцо и должен держать его при себе в течение двадцати четырех часов перед нашей встречей. Он должен держать его в руках как можно больше, а на ночь положить его на маленький столик около своей кровати, как можно ближе к голове, но так, чтобы не раздавить его. Это понятно? Не волнуйся, мы не причиним ему вреда! А теперь иди и звони ему. Если хочешь, можешь позвонить прямо отсюда.

Я переживал, как ответит мне человек на другом конце провода, но к моему удивлению, он никак не отреагировал на мои инструкции. Он сказал, что купит яйцо завтра, и будет ждать встречи с нами. Он также упомянул, что в настоящий момент он чувствует себя лучше, чего не случалось в течение длительного времени.

Двумя днями позже, приехав к Хамиду, я застал его одетым в свой самый лучший костюм, его волосы еще были мокрыми после душа. В руках он держал пустой бумажный пакет, который он вручил мне с просьбой сохранить для него.

— Для чего он? — спросил я.

— Он для яйца, — ответил он. — Мы заберем его с собой, когда будем уходить.

— Ты скажешь мне, что ты будешь делать с ним? — спросил я.

— Подожди и увидишь, — сказал он, садясь в машину. В молчании мы ехали через Гайд Парк по направлению к Хэмпстеду, где жил этот мужчина. Когда мы ехали через центр Лондона за Кенсингтон Гарден, мысль об этом человеке, сидящем с яйцом в руках и ждущим нас, показалась мне настолько невозможной, что я начал хихикать.

«Что здесь смешного? — спросил Хамид. — Ты не хочешь, чтобы ему стало лучше?»

«Конечно, хочу», — ответил я.

«Тогда, ради Бога, оставайся серьезным. Это очень сложное дело».

Остаток дороги мы проехали молча. Целью нашего путешествия оказался маленький красивый домик в Рэд-женси, стоящий на живописной террасе не вершине Хэмпстедского холма. Хамид находился в странном состоянии — я никогда не видел его таким. Его глаза были наполовину закрыты, а губы шевелились, как будто он разговаривал сам с собой или, возможно, молился.

Как только я остановил машину, он открыл дверь и вышел. Когда я запер машину и поспешил за ним, он уже вошел в дом. Нас приветствовал худощавый мужчина, который представился как Малкольм. Со множеством нервных жестов он проводил нас в гостиную и предложил чай. Хамид согласился. Как только он вышел, Хамид повернулся ко мне и спросил: — Ну, где оно?

Я невольно оглянулся: — Что, Хамид?

Мне показалось, что он неожиданно рассердился:

— Ты обладаешь чувствительностью. Ты должен знать. Что-то в этом доме не так. Иди и найди это.

— Но, Хамид, — возразил я, — я не могу просто так без разрешения ходить по дому и искать.

— Делай, как я сказал. Поднимись наверх и выясни, что здесь не так.

В этот момент я почувствовал, что мне гораздо проще пройтись по дому без приглашения, чем ослушаться Ха-мида. Я не имел ни малейшего представления о том, что я ищу, но в приказе Хамида было столько силы, что я уже был наверху, прежде чем успел спросить себя, что я делаю. На втором этаже передо мной были четыре закрытые двери. За первыми двумя были спальни, дальше — ванная комната. Однако четвертая комната была другая. Это была мастерская. В темноте я мог разглядеть только силуэт большой картины в центре комнаты. Когда, открыв занавески, я повернулся к картине, я испытал сильный шок. Картина на мольберте была примерно семь футов в высоту, но то, что она была узкой, создавало иллюзию еще большей высоты. Я увидел огромные лошадиный череп и хребет, поднимающиеся из неподвижной глади воды. Хребет казался просвечивающим, как будто охваченным бледным пламенем, тогда как череп был окрашен зловещим красным светом. Рассматривая картину, я заметил крошечные огоньки, облизывающие изнутри и снаружи хребет и челюсть. Дух ужасающего зла, исходящий от картины, был просто ошеломляющий. Я тихо закрыл дверь и быстро спустился вниз. Чай уже был налит, и эти двое разговаривали друг с другом.

— В спальне все в порядке? — спросил меня Хамид.