«Чтоб тебя! – подумал он сердито. – Найду, женюсь, и больше ты у меня в горы не сунешься!»
Он немного постоял, ещё раз окидывая взглядом площадку, и решительно двинулся внутрь.
Спустившись на десяток метров, он сообразил, что вокруг достаточно света, пусть и бледно-зеленоватого, от настоящих зарослей мхов на стенах и потолке. Щёлкнул фонарём, выключая. В принципе, настолько яркого света, быть просто не могло – протонема не прожектор. Он ухватил ближайший комок и потянул. Тот держался довольно прочно. Ругнувшись, Аристарх дёрнул сильнее – мох легко оторвался, а самого спасателя качнуло в противоположную сторону, приложив боком о скалу. Сверху скатился град камней, больно пробарабанив по плечам и шлему.
И разбив фонарь.
«Спасатель!» – высказал сам себе Аристарх.
Дальше он шёл уже неспешным пружинистым шагом, тщательно всматриваясь вперёд.
В конце концов, глаза стали уставать от не менявшейся картины, вгоняя в транс, а под ногами время от времени вдруг начала прокатываться лёгкая дрожь, будто кто-то щекотал землю. В первый раз было страшно – оказаться заваленным внутри горы, врагу не пожелаешь. Потом он привык. В любом случае, возвращаться он не собирался, пока не найдёт Свету или не упрётся в завал.
Тем временем дрожь под ногами постепенно начала сопровождаться негромким гулом, почему-то вызывавшим ассоциации с работающим горнорудным комбайном. И почему? Аристарх никаким боком не относился ни к шахтёрам, ни к горнякам, а о процессе горообразования – орогенезе – смутно помнил, что тот связан с тектоникой литосферных плит и её разломами, вулканизмом, интрузией и прочим метаморфизмом. Ещё в голове иной раз всплывало умное словечко «геосинклинали», но, что оно означает, и где он его подхватил, он не мог сообразить, как ни старался. Может быть, от Светы? Та каждое лето шастала по горам, набиралась впечатлений. Каких именно – было непонятно, поскольку в самих походах Света, по её же словам, от усталости по сторонам не глазела, уставившись под ноги и тихо матерясь, за каким лешим её сюда понесло, да щелкала фотоаппаратом. Но зато после! С каким воодушевлением она тыкала пальцами в экран лэптопа, припоминая невиданные красоты и ощущения, полученные среди вершин. Но это бывало уже после того, как она отдохнёт, отмоется и отъестся.
Они тогда сидели поздним утром на рассохшемся бревне у озера. Солнце продиралось лучами сквозь тяжёлую летнюю листву до застывшей водной глади, где прыгало искорками, уходя в тёмно-зеленую глубину, или разбрызгивалось лучами по сторонам. Зелёные глаза девушки казались изумрудными в колышущихся тенях берёз. Или это в них отражалась тина в воде? Густая копна мягких даже на вид русых волос, аккуратный прямой нос, облезлый после похода, который прикрывал сейчас берёзовый листок, довольно высокие скулы и немного припухлые губы отбивали у Аристарха всякое желание рассматривать фотографии угрюмых скал. Ему хотелось совсем другого.
Он нервно сглотнул и торопливо опустил глаза, опасаясь, как бы девушка не заметила, что именно вызывает у него интерес. Тем более, Света что-то почувствовала, замерла и искоса посмотрела на него. Никакая это была не тина – большие зелёные глаза смотрели тепло и пристально, с чуть заметной смешинкой где-то в глубине. И туда, кстати, затягивало и очень сильно, как в омут: даже дышать стало трудно.
К счастью, девушка отвела взгляд и отчего-то покраснела.
Она торопливо пролистала несколько кадров с быстрыми, невнятными пояснениями, затем движения её замедлились, и она остановилась на фотографии с распахнутым зевом большого тоннеля, уходящего в нависающий кольцеобразный вал. По сторонам валились полусгнившие деревянные рамы, доски, стоял ржавый остов «ЗиЛ-130» без колёс и кузова.
– Один из вспомогательных штреков не помню, какой шахты, – сказала Света, обводя указательным пальцем тёмный тоннель. – Забросили ещё в девяностые.
Аристарх пожал плечами. Забросили и забросили, ничего особенного, мало ли что бросали в тайге и горах во времена перестройки.
– У него легенда интересная, – зачастила Света, правильно истолковав выражение его лица.
– Да? – вежливо спросил Аристарх, отводя взгляд от экрана и утыкаясь в пару упругих холмиков под красно-синей материей купальника.
– Да. Говорят, в конце восьмидесятых произошёл рейдерский захват местного ГОКа. Шахтёры митинговали, бастовали, даже воевали, в Москву ездили – всё без толку: зарплату как не платили, так не платили. Ни прежняя администрация, ни новые хозяева. В итоге, в рабочем состоянии остался только основной ствол, а прочие, типа этого, законсервировали. Какую-то часть оборудования, самый мизер, вывезли, остальное потом просто разворовали.
– Хм, – буркнул Аристарх многозначительно. Холмики так и просились в руки. Очень хотелось накрыть их ладонями – они должны были идеально подойти: немного поменьше 3-го размера, 2,75, наверное, – и ласково сжать, ощутить большими пальцами остроконечные навершия.
– Что – «хм»? – возмутилась Света. – Когда людям есть нечего, поневоле приходится крутиться.
– Да я ничего не говорю, – быстро открестился Аристарх, и послушно уставился на фотографию. – И что дальше?
– На любой крупной шахте под землёй настоящий лабиринт из штреков, штолен, стволов, и один горнорудный комбайн оказался заброшенным. Шахтёры, те, кто знал, где он находится, разъехались, да и не хотели они бесплатно пахать на начальство. С инженерно-техническим составом та же история, да их тут и было-то всего трое. Но, как гласит легенда, двое – настоящие коммунисты; не из тех, кто сжигал партбилеты и быстро прихватизировал всё, до чего мог дотянуться, и третий им под стать – искренний комсомолец. Несмотря ни на какие перемены, все трое были твёрдо убеждены в одном: уголь стране нужен! И договорились они запустить комбайн и добывать уголь, но не вывозить наружу, а укрыть в шахтах до лучших времён, чтобы потом, когда вернётся народная власть, сделать стране подарок – несколько составов этого горючего чёрного золота.
Мешало одно: чтобы запустить в работу комбайн требовались запчасти, знания и умение. Знаний хватало, но вот умения и запчастей не было, зато в огромном наличии имелся энтузиазм, этот гордый дух молодых сердцем коммунистов и комсомольцев, что возвеличивал Россию в первых пятилетках, да и в последующих тоже. И комбайн они запустили. На этом самом энтузиазме. Сыновья одного из инженеров, в добровольно-принудительном порядке участвовавшие в расконсервации, рассказывали потом, что глазам своим не верили, когда проходческий комбайн заработал как очистной, швыряя позади себя породу – забойного конвейера у шахтёров не было. Более того, едва лава пошла совсем пустой, комбайн сам ушёл в сторону, выбирая жилу, хотя о компьютерных программах в те времена только слышали. Успокоенные горняки обесточили механизм и отправились в долгий обратный путь на поверхность. А когда через день вернулись, комбайна на месте не оказалось, только гора наваленной породы. Кстати, угля в забое не было – те крохи, что имелись, выбрали давеча. Нерастерявшиеся шахтёры пошли по следу исчезнувшего механизма, и больше их не видели. С той поры время от времени в штольнях слышат лязг работающего комбайна и невнятные возгласы, а после находят в тех местах целые насыпи отличного каменного угля, годного к транспортировке.
– Хрень какая-то! – с чувством сказал Аристарх.
– Ничего не хрень, – обиделась Света. – Это ведь легенда. Только представь себе, как где-то в подземной глуби неторопливо ползёт горный комбайн в поисках богатой жилы, а следом, нагоняя и никак не в силах нагнать, идут трое и готовят к подъёму горы антрацита для заждавшейся угля страны.
– Заждалась она, как же! А те трое, видимо, углем питаются, как паровозные топки.
Аристарх покачал головой, с сожалением глядя на девушку.
Света фыркнула и встала.
– Никакой в тебе романтики. – Она наклонилась, взяла валявшиеся на траве джинсы, натянула и, сунув ноги в босоножки, наклонилась, застёгивая пластиковые ремешки и оттопырив упругую попку.
