И без того по непролазной от многодневных дождей дороге передвигаться было трудно, ноги тащили за собою пудовые гири, тяжелая амуниция нагнетала плечи, язвили комары. Люди задыхались в парном, насыщенном густыми запахами воздухе. Солнце поднималось все выше в блекло-голубое небо, пронизывая жалкую, редкую хвою тоненьких сосен и жидкий можжевеловый кустарник, От них шел спертый, смолистый, почти осязаемый дух. Кружилась голова, слипались отяжелевшие веки. Люди и лошади спотыкались, падали, орудия тонули в грязи по ось...

Пройдя лее, немцы остановились, решив дать отпор нашей пехоте. Они рассчитали, что поддержать ее русские сумеют не скоро, если даже преодолеют все препятствия. Место выдалось удобное. Выбравшись на опушку, немцы перешли открытую ложбинку и, взяв пологий подъем по густо заросшей черникою и папоротником поляне, снова скрылись в высоком олешнике... Русские неминуемо должны были оказаться на виду. Обойти полянку представлялось невозможным: по левую и правую ее стороны шли прихотливым извивом глубокие голые овраги с обрывистыми песчаными берегами. В глубине оврагов стремительно бежали мутные потоки, крутились глубокие водовороты...

Едва показались из леса головные части русских, немцы открыли огонь из пулеметов и ружей.

Наши солдаты, разморенные жарой, осатаневшие от долгого преследования, шли вразброд, не выслав вперед себя разведчиков. Пулеметная очередь тотчас же скосила передних, нагнала тех, кто кинулся к оврагам, пытаясь скрыться за песчаным оползнем... На дне оврагов их стерегли фланговые немецкие дозоры.

Без поддержки орудий положение наших стрелков могло стать критическим, если бы бой затянулся и немцы уверились в своем численном превосходстве. Пехота успела втянуться в ложбину, и отступать было поздно. Артиллерия частей 30-го корпуса завязла в болоте далеко позади. Связаться с нею, а тем более ждать ее в ближайшее время было безнадежно. Между нею и передовыми пехотными частями лежало болото с размытой гатью. Болото это никем не было занято, кроме связи, да и занять его значительными силами не представлялось возможным — всю эту площадь германцы засыпали снарядами из дальнобойных, Они уверены были, что в лесу у нас спрятаны резервы. Но резервов никто не позаботился оставить. Преследование развивалось молниеносно, пехотные части далеко опередили основную наступающую массу...

Оставалось одно: спешно гнать ординарца в соседнюю часть 39-го корпуса, в дивизион Звездинского, с просьбой «сикурса», Ординарцу удалось аллюром доставить донесение. Звездинский на свой риск отважился на «сикурс» частям «чужого» корпуса, Операция поручена была полубатарее Линевского. Он должен был хотя бы с частью орудий пройти к пехотным цепям. Линевский принялся за дело. Два орудия на расстоянии четырех верст несли на руках охотники. Среди них оказался рыбак Ожередов. И в тот час, когда немцы перешли в контратаку на незначительный, отрезанный от своих, передовой пехотный отряд, орудия Линевского ударили по наскоро вырытым немецким окопам. Германцы попрятались в норы. Окопы сравнивались с землей, песок и щепы с каждым ударом все гуще и выше взлетали вверх. Не прошло и получаса, как из-за олешника на противоположном конце ложбины трепыхнул и застыл в душном воздухе белый лоскут: немцы просили «пардона». Стихла стрельба, от немцев спустился в ложбину парламентер.

Навстречу ему вышел адъютант полка. Солдаты с любопытством и беззлобно следили издали за мимической сценой, Они лежали в густой зеленой хвоще папоротника, отдыхали, посмеивались...

— Вишь, кланяются, берутся за ручку,— сообщал товарищам Ожередов, из-под щитка ладони острым рыбацким глазом наблюдая за парламентерами.

Адъютант донес командиру полка, что германцы просят делегировать для переговоров кого-нибудь из старших офицеров.

— Зачем? — недоверчиво буркнул полковник в подусники.

Он вспотел, обмахивался фуражкой, расстегнул китель, из-под рубашки лез седой волос на груди, старику хотелось пить, а чистой воды не было. Денщик держал перед ним котелок с бурой, вонючей болотной жижицей.

— Они говорят, что весь их отряд вынужден положить оружие.

Полковник резким движением нахлобучил фуражку, косым торжествующим глазом метнул в сторону капитана Смолича, стоявшего рядом. Игорь, участвовавший в наступлении частей 30-го корпуса, прошел с головным полком весь путь. По его совету командир полка отважился просить «сикурса» у соседа.

Игорь знал, что Звездинский должен быть где-то неподалеку.

— Ну что ж, послать? — ворчливо-весело спросил полковник и дернул седой ус и, не дождавшись ответа, неожиданно тонко и молодцевато крикнул:— Просить сюда капитана Виноградова! Он у нас самый видный,— пояснил командир Игорю,— и немецкий язык понимает как родной. А ты что? — внезапно оборотился он к денщику свирепо, но нисколько не страшно, и Смолич даже улыбнулся при этом вслед за денщиком.— Что ты торчишь? Что ты мне тычешь? Помои? Лошадиную мочу? Вон убирайся, каналья!

И ударил тыльной стороною ладони по котелку. Котелок с дрязгом покатился вниз по скату, расплескивая воду. Денщик, закрывая ухмылку сгибом локтя, побежал в олешник.

— Вы это отметьте, господин капитан,— серьезно, из-под густых бровей поглядывая на Игоря, сказал полковник,— такое не часто случается, чтобы один полк взял в плен целую дивизию! Такое вполне достойно «брусиловцев»!..

XIX

С нижнего конца ложбины, где стоял Игорь с полковником, было видно, как Виноградов, высокий, стройный офицер, легко вышел на подъем и, соблюдая достоинство, неторопливо пошел вверх к осиннику, где маячили немцы. На ходу Виноградов придерживал ножны шашки и правой ногой при каждом шаге отмахивал пышные опахала папоротника и приминал их к земле.

Игорь ясно представил себе, как, должно быть, весело было этому молодому красивому капитану выполнять свой почетный долг и ждать заслуженной награды. На рукаве его щегольского френча повязан был белый платок, равномерно, вместе с движением руки, колебавшийся над высокой порослью. На мгновение капитан остановился, оглянулся назад и рукою указал куда-то в сторону. Сгрудившиеся на краю ложбины русские солдаты и офицеры подались вперед с жадным любопытством.

Плотная стайка куропаток с характерным шумом крыльев поднялась над папоротником и, чуть-что не касаясь его крыльями, со свистом полетела к оврагу. Несколько солдат схватились было за винтовки. Офицеры испуганно замахали на них руками...

— Убрать,— крикнул полковник,— болваны!..

Виноградов уже поднялся на взгорье и остановился, одергивая френч и поправляя фуражку. Навстречу из осинника вышли три немца, тоже с белыми повязками на рукаве. Капитан, придерживая у фуражки руку, строевым шагом пошел вперед... И тут произошло нечто такое, чего не только предвидеть, но и представить было невозможно и отчего Игорь несколько минут оставался неподвижным, немым и лишенным воли, так же как и все наблюдавшие эту сцену. Не успел Виноградов дойти до немецких парламентеров, как их заслонили выбежавшие из-за олешника темные фигуры солдат с ружьями наперевес. Солдаты, согнувшись, кольцом окружили Виноградова, казалось, что он исчез сам собою, оступился и упал в невидимую издали рытвину... И тотчас же из-за сверкавших лезвий примкнутых к ружьям тесаков взметнулись в голубое небо его руки, покатилась под горку фуражка, запрокинутая голова появилась и исчезла, точно ее захлестнула волна, темные фигуры немецких солдат сгрудились, еще раз сверкнули лезвия...

Тугой комок перехватил Игорю дыханье. Теперь вокруг него все гудело и вихрилось. Солдаты хватали ружья, офицеры что-то кричали, в коновязях метались кони. Артиллеристы, давеча тащившие на своих плечах орудия, схватили тесаки и, перегоняя пехотинцев, кинулись вперед... Игорь побежал за ними.

Стрелки раскинулись цепью и пошли в атаку. Медленно, молча, не обращая внимания на открытый немцами огонь, они взяли подъем, достигли вражеских окопов, лавой хлынули в них.