«Ж у р н а л и с т: Прежде чем перейти к теме нашей беседы, разрешите Вас спросить, приходилось ли Вам когда-нибудь летать на небольшой высоте, ну, скажем, метров 300–400?

П р е д с е д а т е л ь: Да, приходилось. Но какое это имеет отношение к нашей беседе?

Ж у р н а л и с т: Видите ли, я хотел попросить Вас совершить вместе с радиослушателями мысленный полет над вашим районом. Только давайте условимся, что летим мы не сейчас, а через пять лет, в конце пятилетки.

П р е д с е д а т е л ь: Ну что ж, давайте совершим такое путешествие».

Репортер поставил вопрос интересно и для собеседника, и для радиослушателей. Он удачно использовал так называемый «журналистский ход». И что особенно важно, «ход» был понят и принят.

Справедливо подчеркивает С. Муратов: «Только собственной глубиной мы способны измерить глубину партнера по диалогу. Только собственной искренностью — вызвать ответную искренность». Он приводит интересный пример тщательной разработки вопросника одной из студенток факультета журналистики МГУ на тему «Размышления о времени». Собеседнику предполагалось задать, например, такие вопросы: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!.. Какое мгновение своей жизни вы хотели бы остановить?», «Какие ассоциации у вас вызывает звонок будильника?» «По каким часам вы хотели бы жить (по песочным, солнечным, электронным…)?», «Представляете ли себе жизнь без часов? Какова она?», «Сколько времени в году вы отвели бы на отпуск, будь это в вашей власти?», «О чем, по-вашему, думает маятник, когда часы вдруг остановились?», «Вспомните о самой долгой и самой короткой минуте вашей жизни», «Если в толковом словаре против слова „время“ оказалось бы вдруг пустое место, какое определение вы бы туда вписали?», «Представьте себе, что в сутках появился еще один, двадцать пятый час. Какое применение вы бы ему нашли?»

Составить подобный вопросник, готовясь к ответственной беседе, не значит во что бы то ни стало использовать все эти заготовки. Это будет зависеть от реального движения диалога. Однако резерв находчивости журналист себе обеспечит. Случается ведь попадать впросак и опытным мастерам.

Корреспондент «Правды» Е. Фадеев из собственной практики приводит пример вопроса, «повисшего в воздухе», не достигшего задуманной цели. Шла беседа с легендарным подводником. Разговор коснулся смысла жизни, цены мгновения. Журналист неожиданно спросил:

«Если бы вдруг Вам осталось пять минут жизни, как бы Вы их провели?» Застигнутый врасплох собеседник ответил контрвопросом: «Где? На земле, под водой?» И тема оборвалась. Интервьюер не сумел ее развить, продолжить.

Впоследствии журналист анализировал свой промах:

«Нужно было разворачивать его (вопрос. — В. У.) шире, глубже, раскрывая и самого человека. Ответ, конечно же, надо было прокомментировать дальнейшим ходом беседы. Тогда мне это в голову не пришло. Вопрос, в принципе имеющий право на существование, и ответ — яркий, неожиданный „зависли“ в материале. Ружье не выстрелило…»

А вот классический пример — на него нередко ссылаются исследователи, когда «ружье стреляет». Его приводит американский журналист А. Либлинг в сборнике своих избранных интервью. «Одним из лучших материалов, которые я когда-либо — делал, был очерк об Эдди Аркаро, жокее. Когда я интервьюировал его, первый вопрос, который я задал, был такой: „На сколько дырок выше Вы затягиваете левое стремя по сравнению с правым?“ Это легко заставило его разговориться, и через час, в течение которого я вставил около дюжины слов, он сказал: „Я вижу, Вам много приходилось иметь дела с наездниками“».

Один точный профессиональный вопрос обеспечил успех материала. Он помог снять барьеры, увидеть в журналисте дельного собеседника.

Журналистской находчивости, изобретательной (и даже занимательной) постановке вопросов учат публикации «Недели» под рубрикой «Гость 13-й полосы». Например, в 310-м выпуске этой рубрики осенью 1984 года репортер Э. Церковер задавал гостю — пианисту А. Гаврилову — далеко не банальные вопросы. Вот небольшой отрывок беседы:

«— Памятуя о вашем признании в неизменной любви к „Трем мушкетерам“ Дюма и о вашей романтической манере игры, убежден, что вы неисправимый романчик.

— До мозга костей!

— Следовательно, в мыслях под впечатлением увиденного, услышанного, прочитанного вы бываете… кем?

— Кем угодно. Увидев на киноэкране дельтаплан, мечтаю летать. Увидев фильм о подводниках, мечтаю погружаться в глубины океана в батискафе. Да я и наяву мечтал стать вовсе даже археологом и заниматься археологией.

— Скажите, Андрей, что для вас дружба? И что — вражда?»

Мы видим, как суховатый жанр интервью на глазах превращается в живую, раскованную беседу, в обмен мыслями и репликами, следить за которыми читателю интересно, потому что они нетривиальны, нестандартны.

Тоску навевают вопросы, ответы на которые почти полностью можно предугадать. Их остроумно высмеял американский альпинист Рик Базетт, получивший на очередных соревнованиях первый приз за покорение вершины, а второй — за находчивость. Опережая стандартные вопросы журналистов, он написал на своей спортивной майке: «Наверху отличная погода. Мой вес в норме.

Жена и дети в порядке. На достигнутой высоте не остановлюсь».

Видимо, прежние контакты альпиниста с репортерами были не очень увлекательными.

Инициатива в беседе — профессиональная норма для журналиста. Но как трудно бывает ее иногда добиться!

Не один десяток трудных бесед на счету репортера Г. Бочарова. Они часто ведут его по следам драматических ситуаций, сложившихся по вине чьей-то небрежности, равнодушия, разгильдяйства. Боря интервью у самых различных людей, репортер находит причины малоприятных, порою трагических событий…

В первую морозную ночь зимы паром, полный людей и грузов, отчалил от одного берега Камы, а к другому добраться не смог — застрял в ледяных наростах. Создалась аварийная ситуация из-за того, что руководители порта и переправы не вызвали вовремя катера-буксиры, не учли метеорологического прогноза, не проявили элементарной заботы о пассажирах.

Все эти «не» исследует журналист, чтобы объяснить происшедшее, исключить повторение недопустимых просчетов. Десятки людей стремятся изложить журналисту «все как было», чтобы помочь истине. Но есть единицы, виновные в происшедшем. Они уклоняются от вопросов, юлят, изворачиваются.

Труднейшее это дело: вести интервью с виновными в обнаруженном головотяпстве. Еще шаг в этом направлении — и путь журналиста пересечет трассу другой профессии, пойдет след в след с юридическим дознанием. Не такая уж редкость совместный труд журналистов-исследователей и юристов-следователей. Но для журналиста характерно объяснение нравственных аспектов, «моральная» точка отсчета. Вот как в истории с паромом.

Кульминация в разборе случившегося — беседа Г. Бочарова с начальником порта Г. Васиным.

«Никто в этой истории не повинен, — сказал начальник порта Васин. Никто. Так сложилась ситуация.

— У вас был прогноз? — спросил я.

— Не было, — ответил Васин. — То есть был.

— Вы могли послать катера за паромом сразу? — спросил я. — Сразу, когда паром застрял?

— Нет, — ответил начальник порта. — Они были заняты.

— Чем? — спросил я.

— Надо разобраться, — сказал Васин. — Сразу не ответишь.

— Ваши работники были грубы с пассажирами. Многие запомнили человека с бородой.

— У нас нет человека с бородой. (У знакомого читателям начальника переправы Н. Кузина прекрасная ухоженная борода. — Г. Б.)

— Измученных людей могли бы встретить на причале. Я уж не говорю об автобусе, например…

— В 2 часа ночи автобусы, что ли? Ведь паром приплыл в 2 часа ночи. Откуда автобусы? (Приплыл в 4 часа утра. — Г. Б.)

— Вы могли в ту ночь связаться с паромом, чтобы узнать реальную обстановку?

— Это дело моих людей, — ответил Васин. — Мне ни к чему подключаться к парому. Разговоры с ним велись по рации…

— Рация не работала, — сказал я. — Жаль, что никто не может объяснить почему.