Том еще раз проверил. Вроде бы везде все вернул обратно. Улыбнулся. Сладкая вишенка Тома… Надо же было придумать такой дурацкий ник. Он когда понял, кто под ним скрывается, хохотал так, что аж иглу из вены выдернул. Там на форуме Том специально перед ним покрутился, дав понять, что он свой. Но брат так и не решился пойти на контакт. В личном общении осторожничал, а как какую-то информацию об их жизни в сеть выложить — всегда, пожалуйста, ничего вообще доверить нельзя. Благо Том знал, что новенькой Вишне быстро надают по косточке и никакой Том не поможет. Бальзамом на его душу лились все его беспокойства, переживания, истерики в сети. И позвонить, глупый, боялся. Том примерно так и думал — боится. Да, он был с ним слишком жестким в последнее время, но ведь всё, что ему было нужно на тот момент — это личное пространство, которого из-за Билла у него не было. А когда брат стал действительно нужен, когда Том по-настоящему в нем нуждался, он снова выкинул финт ушами и уехал. Идиот. Маленький глупый идиот. Вздохнул.
В ящик упало письмо — внизу экрана замигал белый конвертик.
Том обновил страницу входящих сообщений. И шарахнулся в сторону, с суеверным ужасом глядя на адресата.
Луиза Мелатто фон Клейст.
Его затрясло так, что курсор не с первой попытки попал на нужную ссылку. В груди словно запустили огромный миксер, лопасти которого превращали внутренности в чудесный коктейль. Том тяжело задышал. Глаза заблестели.
— Что же ты делаешь, сука? — пробормотал он. — Что ж ты творишь?
С монитора на него смотрела… Луиза.
Это в Праге.
В «Карловых лазнях»…
Он сам ее…
Том быстро пробежал глазами по тексту, прикрыв рот ладонью, чтобы не заорать от боли во всю глотку. Слезы большими каплями стекали по щекам, собираясь у пальцев, ползли по руке.
Надеюсь, ты помнишь обо мне.
Он скулил, как щенок, которому отдавили лапу. Размазывал слезы по лицу и бормотал, раскачиваясь из стороны в сторону, сжимаясь в комок:
— Что ж ты, сука, делаешь…
Я все-таки слишком далеко.
Его била крупная дрожь. Настолько сильная, что стучащим зубам становилось больно. Он старался подавить в себе крик, вопль, вой, любой звук. А они рвались наружу сквозь рыдания.
— Что ж ты…
Я очень скучала по тебе все это время, по нашей болтовне, по твоим поцелуям и ласкам.
Он подтянул ноги к животу, сжался в кресле. Впился зубами в колено. Замычал, зажмурившись. Он хотел, чтобы ноутбук отключился. Сгорел. Развалился на части. Он не выдержит. Не сможет. Он не сумеет выжить в этот раз.
— Cуууууукааааа, — выл он.
Здесь хорошие люди, но совсем все другое, чужое, не такое, здесь как будто бы другой мир, чужая планета.
Вроде бы только-только немного отпустило. Вроде бы только-только начал спать по ночам, а не корчится от боли, беззвучно истеря в подушку, закусывая угол одеяла, борясь с единственным желанием вскрыть вены. Вроде бы только-только…
— Какая же ты тварь…
Мне пока тяжело с ними, а с тобой всегда было очень легко и хорошо.
Он, наверное, не сможет так больше. Не вытерпит. Не выживет. У него и так вынули всё внутри, сердце разорвали, жизнь погасили… Не живет. Существует. А тут еще это…
— Забери меня, прошу…
Я скучаю по тебе и хочу, чтобы мы не терялись, общались.
— Я хочу умереть… Хочу умереть… Умереть… Забери меня. Возьми меня с собой! Пожалуйста! Мне дышать нечем. Мне воздуха не хватает. Я не могу без тебя…
Кто-то сжал. Прижал к себе. Потом тряхнул. Что-то зашептал в ухо.
— Сука… — протяжно выл Том.
Обхватил лицо ладонями. Зафиксировал. Том попытался вырваться, но ему не дали. Что-то опять начали говорить. Он не понимал что.
— Хочу умереть… Умереть… Забери меня. Возьми меня с собой! Пожалуйста… — скулил он жалобно. — Cуууукаааа… Что же ты творишь, сволочь…
Выгнулся, желая оттолкнуть его. Задергался. Затрепыхался. Бессильно провис.
— Прости меня, прости меня, прости меня… — очень отдаленно дошло до сознания.
— Cуууу… ааааа… — извивался Том.
Его обвили руками и ногами, лишив какой-либо возможности двигаться. Том и не сопротивлялся больше… Рыдал совершенно не по-мужски, прижавшись к родному телу, уткнувшись сопливым носом в его шею. А брат все шептал:
— Прости, прости, прости…
ЭПИЛОГ
Том коснулся холодного мокрого лба губами. Чуть сжал тонкую руку. Отошел на пару шагов назад. В горле стоял ком. Перед глазами все плыло. Он поправил очки, украдкой вытерев слезинку. Натянул капюшон на голову. Глупо стоять в пасмурный день под накрапывающем дождиком в солнечных очках и трикотажной влажной куртке, надо бы спрятаться под зонтик. Не хочется…
Сильный ветер пробирает до костей.
Очень холодно.
Он спрятал дрожащие руки в карманы.
Все в тумане…
Хочется горячего чаю…
Ноги промокли…
«Я позвоню тебе, хорошо? Вот мой телефон, мой e- mail. Не потеряй. Обещай, что сама напишешь. Обещаешь? Как прилетишь, сразу же напишешь. Я буду ждать, обещаешь?»
«А Билл? Я не хочу вставать между вами».
«Я разберусь с ним попозже, это сейчас не важно. Важно, что я хочу быть с тобой, что люблю тебя. Билл — это часть меня. Очень важная часть. Но если я останусь без тебя, то никогда себе этого не прощу и возненавижу его, а с тобой я буду счастлив, понимаешь? Билл только будет ненавидеть меня…»
— Том, пойдем, — тронул его за плечо невысокий мужчина в черном костюме и таких же черных очках.
Том отстраненно кивнул, но с места не сдвинулся, все так же глядя невидящим взглядом на мраморную плиту.
Восемь ступеней теперь отделяло его от любимой.
— Том…
Восемь ступеней и тяжеленная плита из голубого девонширского мрамора.
«Отец! Отец! Он не разрешает мне! Он сказал, что если ты подойдешь ко мне, он убьет тебя! Он сказал, что ты на весь мир опозорил нашу семью, что ты осквернил наших предков! Он называл тебя похотливым животным и наркоманом! Он сказал, что твой брат… Мужчина не может краситься и одеваться, как дешевая деревенская шлюха…»
«Не плачь! Умоляю, только не плачь! Я не могу сейчас приехать. Понимаешь? Не могу! Меня пасут папарацци. Я не могу выйти из дома. Они везде. Они лезут отовсюду. Если они выследят нас, то ты действительно проклянешь день, когда мы встретились. Будь аккуратна. Я тебя умоляю, будь очень аккуратна и никому не говори, что ты меня знаешь. Как только все успокоится, я приеду. Я сразу же приеду. Я поговорю с твоим отцом, слышишь, поговорю с ним. Я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю. Ты только не верь интервью, не читай ничего про нас. Это всё неправда, ложь! Я люблю тебя, я очень тебя люблю! Я придумаю что-нибудь, обязательно! Потерпи, пожалуйста, потерпи немного, я придумаю… Господи, как же я его ненавижу!»
И Тома прорвало… Губы задрожали и скривились. Он запрокинул голову, пытаясь остановить слезы. Глубоко задышал, беззвучно открывая и закрывая рот. А из-под очков быстро-быстро стекали слезы. Он закусил губу, не позволяя себе издать ни звука.
Мужчина подошел к нему, обнял за плечи. Том ткнулся в него лбом, тяжело дыша.
— Пойдем… — повел прочь…
В машине, сидя на заднем сиденье, он рисовал сердечки на запотевшем стекле. Рисовал и закусывал губу. Стирал и снова рисовал, кое-как сдерживая истерику.
