Какое-то недоброе предчувствие охватило его. Внезапно все двери, ведущие на галерею, широко распахнулись, и на нее шагнули ханские люди, скуластые, с узким разрезом глаз, в остроконечных меховых шапках. Один из них, вероятно, главный среди ханских людей, заговорил понятно и отчетливо:

- Ты, князь Михаил, поклонись хану Батыю, признай себя его послушным служителем - останешься киевским князем под нашим наблюдением. Согласен?

Монголы окружили Михаила со всех сторон и, казалось, хватали его за рукава, тянули в разные стороны и восклицали:

- Согласен?! Согласен?!

- Никогда не буду согласен… - назло им ответствовал князь.

Внезапно все монголы куда-то исчезли, и галерея заполнилась придворными и родными.

Он поднялся по крутой лестнице еще выше. Дворец Вовсе не был разрушен и выглядел точно так, каким был до монгольского нашествия. На второй галерее придворные и стражники встретили князя почтительными поклонами. Один из них услужливо распахнул перед ним двери, ведущие в дворцовые покои.

Михаил шагает по анфиладе дворцовых покоев и наконец входит в просторную залу, заполненную толпой людей. Он присматривается к ним и узнает в них своих многочисленных детей. Вот старшая из его детей, дочь Мария. На ней вовсе не монашеское одеяние, а пышная и нарядная одежда, в которой она выходила в свет еще при жизни мужа Василька. Рядом с ней сын Ростислав в венгерском одеянии и младшие сыновья, кучно столпившиеся. Все приветствуют отца. Радостные возгласы раздаются из каждого угла. Внезапно зала погружается в кромешную тьму. Фигуры княжеских детей исчезают. Пробивается рассвет. Но теперь можно увидеть не стены дворцовой палаты, а зловещие развалины. Исчезли и все фигуры людей, лишь по развалинам ходят бродячие голодные псы. Вот что ожидает князя Михаила в разрушенном Киеве.

Он ходит по развалинам некогда многолюдного и богатого города, встречает одиноких людей и стаи голодных псов, вызывающих опасения. Что осталось от прежнего богатого Киева?

Тревожный сон продолжается. Только теперь перед князем возникают другие картины. Заснеженная дорога. Неизвестно куда движется по ней Михаил верхом на коне. Все спутники отстали, или их вовсе нет. Навстречу ему несется группа воинственно настроенных всадников. Похоже, разбойники с большой дороги. Когда всадники приблизились к нему, Михаил узрел в них ханских людей. Один из них, как видно предводитель, зычно выкрикнул:

- Не хочешь поклониться хану Батыю, так тебя ждет расплата, а какова эта расплата, решит хан Батый!

Княжеского коня схватили под уздцы и куда-то потащили. Михаил и его спутники очутились в чаще леса на большой поляне, где возвышался большой шатер. Оказалось, что это был ханский шатер. Михаил никогда не видел хана Батыя, но мог его себе представить. Хан виделся ему смутно в окружении свиты. Он произнес резко и раздраженно:

- Так это ты, Михаил? Кончайте с ним. Михаила куда-то поволокли. Должно быть, собирались покончить с ним.

На этом тревожный сон прервался. Проснувшись, Михаил увидел рядом Аполлинария, отца жениха.

- Как спалось, батюшка князь? - спросил он Михаила.

- Плохо спалось, - ответил Михаил, - скверный сон приснился.

- Со мной тоже такое часто случается. Вижу прежний Киев во всем его блеске и богатстве. Вдруг какой-то провал, и зрю зловещие развалины, стаи голодных псов.

- Ты повторяешь мой сон.

- Неужели? Значит, разрушенный Киев на нас обоих действует.

- Скверно действует.

- Не попил бы, батюшка, кваску холодного?

- Да нет, благодарствую.

- Неспокойно ты спал, князь, вскрикивал во сне. Зело тревожный сон снился?

- Всякое снилось, - уклончиво ответил Михаил.

- Что-то тебя испугало? - допытывался Аполлинарий.

- Да так, пустое…

Михаил не стал вдаваться в содержание сна. Хозяин напомнил, что уже наступило раннее утро. Гости разошлись по домам, чтобы через некоторое время вновь собраться за столом и продолжить пиршество. Аполлинарий рассчитывал задержать Михаила и его спутников в числе гостей хотя бы еще на день и принялся настойчиво уговаривать его остаться.

Свадебное пиршество продолжалось и на второй день. Как ни уговаривал Аполлинарий, а вместе с ним и отец Филипп, чтобы князь Михаил и его люди задержались хотя бы еще на день, тот принял категоричное решение отъехать вместе со всеми спутниками. Киевский князь был непреклонен.

Стоял легкий морозец. Дорога к Киеву была укатана: видимо, кто-то недавно проехал на санях. До Киева, вернее, его развалин осталось еще несколько верст, когда Михаил и его спутники заметили вдали у обочины дороги огонек костра. Около него копошились люди, вероятно семейство с детьми, и стояла лошадь, впряженная в сани с грузом.

- Куда путь держите, божьи люди? - спросил Михаил, подъезжая к костру и обращаясь к худощавому немолодому человеку в потертом зипунишке.

- Держим путь из дальнего лесного края, где укрывались от бусурманов. Край сей аж на оконечности пинских болот. А направляемся всей семьей в Киев, вернее, возвращаемся.

- А много ли таких бедолаг возвращается в Киев-град?

- Нет, не много. Основное число киевлян побито ворогами и полегло на развалинах города.

- Это мы знаем. А что собираешься делать в Киеве?

- По профессии я корабел. Сооружал лодки, ладьи, даже речные суденышки. Слышал о таком Варлаамии Гусячкине?

- Как не слышать! Одним из крупнейших судовладельцев и корабельных мастеров был в Киеве.

- Моей правой рукой был младший брат, Антип Гусячкин, ныне покойный. Царство ему небесное, как и всем павшим киевлянам.

- Царство небесное…

- Возьмусь за старое дело. Быть может, подыщу среди нынешних киевлян подмастерья себе.

- Дело давнишнее и полезное. Желаю тебе успеха, Варлаамий Гусячкин. Меня-то знавал? Встречались когда-нибудь?

- Не привел Господь.

- Михаил я, теперешний князь киевский. Слышал о таком?

- Как не слышать! А встречаться не довелось. На моей памяти много князей на киевском столе перебывало. Разве всех упомнишь? А вот твое имечко засело в голове.

- Заглядывай, Гусячкин, в мое жилище на острове. Потолкуем. Может, и заказ на дощаник от меня получишь, или другое дело тебе найдем. А пока обживайся на развалинах Киева. Подыщи себе не до конца разрушенную хибару.

- Так, значит, ты и есть князь Михаил, который обитает на острове… Слыхивал о таком, да пока не видал.

- Вот теперь увидел.

- Я ведь недавно побывал в Киеве, чтоб присмотреться к городу и решить, стоит ли возвращаться на родное пепелище или нет. Как видишь, после раздумий решил возвратиться. Буду единственным корабелом в городе.

- И много ли ты встретил киевлян?

- Не зело много. Спросил об этом старосту, которого выбрали киевляне. Староста сказал мне: "На сегодняшний день мы насчитываем в городе сто тридцать два жителя, не считая младенцев". Негусто, конечно. Супротив прежнего населения Киева это мало, совсем мало. Но все же число жителей помаленьку растет. Рождаются младенцы, приходят новоселы. Иногда задумываюсь, что будет с нашим Киевом через год, два, через десяток лет? Конечно, город к тому времени не станет прежним Киевом. А вот насколько он вырастет и возродится, не ведаю. Что скажешь, княже?

- И я не ведаю, ибо я не пророк. И никто не знает, что с нашим горемычным городом произойдет.

Вот такой разговор состоялся у придорожного костра невдалеке от Киева, вернее, его развалин. Трудно, черепашьими шагами заселялись эти развалины. И никто не мог сказать или предвидеть, когда город станет прежним Киевом, многолюдным, оживленным, оглашаемым перезвоном колоколов, среди которых выделялся густой бархатистый бас главного большого колокола собора Святой Софии. Ведущий храм Руси стоял в запустении.

На каменных плитах пола все еще виднелись следы копоти и золы от костров, разжигавшихся завоевателями внутри храма. Образа, украшавшие его, расхищались и становились дровами. Поэтому и митрополит, глава киевской епархии, не спешил вернуться в Киев, а кочевал по русским духовным центрам, а если изредка и возвращался в свой приднепровский град, то служил в небольшом приделе, пристроенном к храму Святой Софии.