Из-за этого продвигались путники значительно медленнее, чем изначально планировали.
Риана не могла отказать людям, а Лекамир не мог отказать ей. И каждый вечер заканчивался тем, что Риана садилась в чьём-нибудь доме, и куча крестьян и селян собирались вокруг, чтобы послушать то, о чём она говорила. Задавали вопросы, слушали ответы и вновь задавали вопросы, не следя за течением времени.
Действительно было удивительно, как она объясняла, казалось бы, банальные вещи о душе человека, о поступках и событиях, об эмоциях, о любви и сострадании. О том, что всё в руках человека. Учила, как стать лучше. Рассказывала и о любви Богини, и о сострадании Воина, и о внимательности Многоликого.
Люди слушали, кто-то понимал, кто-то нет. Кто-то отрицал, кто-то принимал. Кто-то верил, кто-то сомневался. Но слушали все. Потому что даже просто находиться рядом с ней было приятно. Одна её улыбка приносила радость и клокочущее чувство счастья. Лекамир подумал о том, что её место именно здесь, среди людей, среди мира и спокойствия, в окружении природы и гармонии, а вовсе не на поле битвы среди крови и смерти. Там она, конечно, тоже прекрасна, но сияет именно здесь.
В конце концов, к середине третьего месяца весны они достигли Сэнкины. Лекамиру не хотелось туда идти, особенно после того, как в прошлый раз спешно покидали центральное королевство, но Риана настаивала, говоря, что ей надо кое с кем встретиться.
Однако первая значимая встреча произошла совершенно не с тем человеком, с которым она планировала увидеться. Они с рыцарем устроились в одной из многочисленных таверн недалеко от столицы. Жрица последние дни носила капюшон и скрывала то, кто она есть, объясняя это тем, что для паломничества ещё будет время, а сейчас у неё есть важное дело. Поэтому насчёт комнат и прочего распоряжался сам Лекамир, которого тоже многие узнавали, но всё же не цеплялись и не докучали, как могли бы, будь на его месте Риана.
Они как раз сели ужинать, когда в таверну зашёл некий мужчина. В широком плаще и с дорожным мешком за спиной. И почему-то с того мгновения, как ступил он на порог, все взгляды волей-неволей обратились к нему. А когда он откинул капюшон, то и вовсе замерли в предвкушении.
Это был не простой путник, а бард, о чём яснее ясного говорила яркая лента в волосах вошедшего. То была традиция, и мало кто уже помнил её истоки, но все люди искусства носят цветную ленту как символ своего таланта. Танцовщицы, художники, поэты, музыканты. Это было не только сигналом, но и своеобразной рекламой.
Вошедший бард был молод лицом и даже красив, что стало причиной образовавшегося румянца на щеках у хозяйки таверны и хмурых бровей у её мужа, когда гость подошёл к стойке.
— Добрые хозяева, — доброжелательная улыбка растянулась на его лице, а глаза, естественно, были обращены к женщине. Знал бард о своей привлекательности и не стеснялся ею пользоваться; — пожалуйте комнату на ночь и сытный обед.
— А монеты у тебя есть? — тут же вмешался мужчина, прежде чем его жена успела открыть рот.
— Монет вот нет, зато есть лютня и много скучающих людей. Я могу спеть, завлекая гостей, и монет будет даже больше, чем если бы я сам заплатил.
— Ты шарлатан, а ну ступай отсюда. Нам тут бродяги не нужны.
— Обижаете барда. — Парень ничуть не смутился и даже не подумал о том, чтобы отойти. — Я ведь могу и в ту таверну напротив зайти. Тогда даже ваши гости побегут туда, как только я коснусь струн.
— Успокойся, Хортий, — не удержалась хозяйка. — Пущай споёт, не убудет. А плохо справится, так и прогнать всегда успеем. — Повернувшись к гостю, она, однако, улыбнулась так, что стало ясно, что, даже если у парня голос, как у охрипшего петуха, без крыши над головой он не останется.
Парень же, поняв всё прекрасно, очередной раз одарил хозяйку сияющей улыбкой и отошёл от стойки, снимая плащ и доставая свою лютню. Однако глаза его зацепились за странную парочку, сидящую в углу. А точнее за высокого бравого рыцаря, которого он, конечно же, узнал и тут же поспешил подойти.
— Благородный сэр Лекамир, — он слегка склонился, — какая же радость встретить вас.
— Мы знакомы? — Рыцарь нахмурился, не в силах припомнить, где мог раньше встречаться с этим бардом.
— Увы, нет, — тут же улыбнулся он. — Но я наслышан о вас. И всегда мечтал познакомиться лично. И, видимо, удача сегодня на моей стороне. Могу я присоединиться к вашей беседе?
И не дождавшись разрешения, он уселся на скамью напротив парочки.
Бесцеремонность юного барда почему-то ни капли не злила. Наоборот, его несколько детская непосредственность даже подкупала. При близком рассмотрении было сразу видно, что ему не боле восемнадцати лет, а волосы на лице только-только заявляли о себе.
— Меня зовут Анакрий. Прозвали в честь того самого Анакрия, что жил четыреста лет назад. Однако имя это слишком тяжёлое для такого, как я, потому зовите меня, пожалуйста, просто Анак, — начал болтливый бард, во все глаза рассматривая известного рыцаря. — Я путешествую по миру в поисках своей песни, и такое счастье встретить вас...
— Своей песни? — удивлёно спросила Риана, которая с любопытством рассматривала этого юношу. Он ей сразу понравился своей открытой душой.
— Каждый бард мечтает написать особенную песню, — пояснил Лекамир, склонившись к девушке. — Ту, которая будет цеплять чувства и останется в веках. Как баллада о Ясноокой Гленн.
— Я думал написать рыцарскую историю о великом герое, — продолжал юноша. — Ну, или хотя бы романтическую историю о любви, ну или что-нибудь весёлое. Как, например, что-нибудь о том, как Великой герой предпочёл графине служанку...
— Не было ничего такого! — возмутился Лекамир, чересчур эмоционально, на что Анак откинулся на скамье подальше от больших рук рыцаря, однако глазки хитро поблёскивали, а на губах играла улыбка.
— Да все знают о том, как вы отказали прекрасной Манетте и ушли ночевать в комнату служанки.
— Да не служанка то была, а Зика. Сестра моя названная, — пытался оправдаться рыцарь, почему-то поглядывая на свою спутницу.
— Так что же это получается... — удивился бард. — С сестрой?
— Закрой рот! — возмутился Лекамир. — А то петь будет нечем, придётся за медяки только по струнам бренчать.
— Хорошо-хорошо, — тут же пошёл на попятную бард. — Хотя такая знатная история пропадает.
Гнев Лекамира, которому этот наглый юнец нравился всё меньше и меньше, остановила только мягкая ладошка Рианы, что легла на его руку, пытаясь успокоить разбушевавшегося мужчину.
Сама жрица, однако, тихонько посмеивалась и внимательно всматривалась в его лицо.
— Ты что, правда отказал графине? — улыбалась она. — Неужели страшненькая была?
— Ну... я...
— О нет, герцогиня Манетта прекрасна, словно солнце. И так же непостоянна, к сожалению, — вмешался опять Анак.
— Муж у неё был, — буркнул Лекамир. — Как можно-то?.. А к Зике пошёл, потому что малая ещё была. Как бы кто не обидел...
— Графиня долго ещё обиды простить не могла, — всё ещё смеялся бард.
— А ты, оказывается, тот ещё дамский любимчик, Лекамир, — смеялась Риана, толком даже не зная, что большее её веселило: забавная история или реакция самого рыцаря.
— Простите, а вы... — внимание барда вдруг переключилось на жрицу, и как только Риана повернусь к нему и, радужно улыбаясь, откинула капюшон, Анак замер, округлив глаза.
— Жрица Риана! — выдохнул он, подскакивая с места. — О небесные! Вас я и не мечтал встретить!
— Похоже, вы и меня знаете, — улыбнулась девушка. — Откуда же такие познания у столь юного барда?
— А мы уже встречались, — весело улыбнулся юноша, присаживаясь обратно. — Вы, правда, наверняка меня не заметили, а вот я вас видел ещё в королевском дворце, когда меня в числе других бардов приглашали туда. Вы гуляли в сопровождении одного из генералов, и я заметил вас по невероятному цвету волос. Нигде, даже у торкийских красавиц, я не видел такого чудного красного цвета. Позже я узнал, кто вы такая...
