Испытания на «детекторе лжи» мы прошли, по-видимому, более или менее сносно, поскольку для нас это испытание каких-либо отрицательных последствий не имело.

Затем приходил врач, который осмотрел нас и детей. Довольно поверхностно.

Новый, 1971 год встречали с теми же самыми охранниками, которые были в первом наряде, только вместо Мигеля был Охеда, который пришел со своей женой, красивой женщиной европейского типа, также работавшей в СИДЭ. Невеселой была для нас эта новогодняя ночь. Впереди— полная неизвестность. Нам предстояло еще целый год провести в неволе.

Однажды поздно вечером, когда дети уже легли спать, приехали два шефа из СИДЭ, которых я до этого никогда не видел. Они не представились, хотя впоследствии в разговоре с охранниками я выяснил, что это были полковники Отеро и Урета.

Меня усадили за стол в гостиной, предварительно выпроводив охранников, и учинили допрос с некоторым пристрастием, требуя, чтобы я немедленно раскрыл им все свои связи, явки и координаты агентуры. Отеро, зайдя сзади, неожиданно саданул меня в печень. Я стал хватать ртом воздух. В глазах потемнело. Он стоял передо мной, немного сбоку, а в сантиметрах от меня на поясе блестела рукоятка его револьвера в кобуре открытого типа. Провоцирует? Ждет, что я не сдержусь и выхвачу его револьвер? Но— табу! За стеной— жена и дети. За стеклянной дверью с занавесками в прихожей притихли охранники. Да, провоцирует. А второй сидит за столом, напротив, держа руку в кармане пиджака. Проверяют мою выдержку, что ли?

Затем они стали допытываться, что это за адрес «Грета», который я им дал на первом допросе, и не ложный ли это адрес. Я им объяснил, что адрес настоящий, при этом пришлось поклясться своими детьми. (А адрес действительно был настоящий.) Ничего не добившись, взбешенные, они уехали, пообещав еще не раз навестить меня.

Наутро я рассказал Каю о ночном визите и сказал при этом, что подобные визиты не способствуют нашей совместной работе. Мистер Кай позеленел от злости и тотчас отправился наверх к радиотелефону. Вскоре он вернулся, и мы продолжили работу.

Однажды в субботу, в отсутствие Кая, приехали двое из военной разведки Аргентины. Их интересовала одна связь, имевшаяся в моей записной книжке. Дело в том, что это был отставной политик, сенатор, сторонник генерала Перона, бывшего президентом Аргентины в 1946–1955 годах, он положил начало буржуазно-националистическому течению «За великую Аргентину». Их интересовал характер наших отношений, поскольку оба были знакомы с этим политиком и, возможно, делали на него ставку в будущем, так как существовало мнение, что возвращение Перона из своего изгнания в Испании не за горами. (Что вскоре и случилось.) Перонистское движение в стране вновь набирало силу. Уже отгремели уличные бои в Кордобе, потрясшие всю страну. В джунглях тренировались соединения партизан, имел место захват вооруженной группой пассажирского авиалайнера местных линий с последующей посадкой на Фолклендских островах. Партизаны, среди них была одна женщина, вооруженные автоматами, долго держали самолет на взлетно-посадочной полосе, но затем сдались англичанам и были переданы аргентинским властям. Имело также место убийство террористами бывшего президента Аргентины генерала Арамбуру, сменившего в свое время Перона после его бегства в 1955 году. Я рассказал офицерам разведки все как было: познакомился случайно, отношения между нами были приятельские, он помог мне войти в контакт с двумя фирмами. Мы знакомы с его семьей, живет он крайне скромно. Знаком я и с его братом-священником. Но я не рассказал о том, что главный интерес представляла его родная сестра, которая работала в очень важном для нас учреждении.

Вскоре после Нового года в результате очередного бескровного военного переворота президента Аргентины генерала Левингстона сменил более националистически настроенный, авторитетный в своих кругах генерал Лануссе. В стране от этого ровным счетом ничего не изменилось.

Так вот эти двое из военной разведки (именно так они представились) пытались выяснить, насколько их друг скомпрометировал себя связью со мной. Я их убедил, что связь эта была нейтральной, что, в общем, соответствовало действительности, если не считать того, что через этого человека я вышел на нескольких нужных мне людей. Они пытались выяснить еще кое-какие мои связи и пригрозили, что у них имеется возможность оказать на меня физическое воздействие. На этом, мы и расстались.

В понедельник я рассказал Каю об этом визите. Мне показалось, что он уже знал об этом и заверил меня, что эти люди здесь больше не появятся. Американцы, на мой взгляд, довольно ревниво относились к вмешательству аргентинцев в их дела.

С некоторого времени допросы стали двойными: Кай работал со мной с утра до обеда, а после обеда стал приезжать следователь из СИДЭ. Его звали Гонсалес. Это был очень вежливый, обходительный, интеллигентный человек. Нам снова пришлось пройтись по моей биографии, особенно что касается аргентинского периода жизни вообще и службы в армии, в частности. Снова, уже в который раз, мне пришлось повторять одно и то же и га разу не ошибиться, иначе меня сразу же поймали бы на расхождениях.

Однажды приехали вместе Кай и Густаво. Речь шла о необходимости нашего отказа от советского гражданства. Шаг этот, конечно, серьезный, но нам необходимо было его предпринять, если уж мы решили идти до конца. Под диктовку Кая на русском языке я написал заявление об отказе от советского гражданства на имя Мартынова и Мартыновой. Мы оба подписали заявление. Затем пришлось оформить доверенность на получение небольшой суммы в валюте, имевшейся на моем счете в женевском банке в Швейцарии. Счет этот я открыл еще весной 1961 года, когда встречался с нелегалом Паулем.

Кай и Дора вскоре закончили свою работу и уехали в Штаты. Закончил свою работу и Гонсалес. Теперь его сменили уже знакомый мне по ночной «беседе» полковник СИДЭ Урета и еще один офицер чином пониже, по имени Перейра, упитанный и важный, с завидным здоровым румянцем на щеках. Они начали с того, что сказали мне: «Вы теперь забудьте о том, что вы там врали американцам, и начинайте нам говорить всю правду, иначе паше расставание может быть для вас и для вашей семьи очень и очень печальным».